Князь пристально вглядывался с частокола на прилегающие к детинцу земли. Видать было хорошо: вышний град располагался на самой верхушке крутой горушки. Да уж лучше бы и не видеть- глаза б не смотрели на безостановочно притекающие печенегские войска. Плыли по ветру алые мохнатые бунчуки. Низкорослые лохматые лошадки споро несли своих хозяев к стольному граду. Ольгед по медвежьей привычке повел носом. Ему показалось, что даже отсюда он чует запах прогорклого жира, паленого кизяка, ту вонь, что сопровождает бепрестанно кочующую орду. Кое-где посверкивали золотом доспехи именитых батыров, баев, хозяев этого пыльного степного стада, но основной цвет был коричнево-грязный. Драный овчинный полушубок или стеганный матерчатый халат, вот одежа печенегского воина. Они были еще не так близко, но ждать оставалось совсем недолго.
- Два тумена бойцов нонеча печенеги выставили, - степенно разъяснил Ольгерду подошедший Претич. Сотник снова был в своей стихии. Степняков гонять- вот это дело, а то мотались незнамо где, словно мальчишки. Карие волосы его мокрыми прядями выбивались из-под шлема. В лешачиных зеленых глазах горел азартный огонек.
- Сказывают, что ведут их Илдей и Куря, помнишь их князь?
Ольгерд не ответил. Он смотрел туда, где за зеленеющими холмами стояла древняя Изюброва роща. Что там Изур? Догадается ли схорониться? Оно, конечно, сновидец кому хочешь глаза отведет, да достанет ли у мужика благоразумия спрятаться в чащобе?
Хрипло взревел рог и степняки, похватав навязанные лестницы, бросились на приступ. Быстро, как проворные весенние мухи, взбирались они по шатким древесным палочкам. Часто только для того, чтобы упасть вниз с высоты крепостной стены- русичи тоже не зевали. Хорошее орудие рогатина- один хороший толчок и уже с лестница с десятком врагов летит в тартарары. Жаль только, не могли везде уследить защитники крепости: уж больно много печенегов в этот раз привалило. Шутка ли, два тумена, две тысячи воев один в один. А своих-то раза в три поменьше будет!
Вражья рать все плотнее зажимала городской частокол в одно огромное кольцо. Вот уже желтолицые печенеги, несмотря на расторопность жителей города, кое-где показались на стенах. Начали завязываться короткие остервенелые схватки. Самой первой жертвой стал худой, но яростный степняк, сумевший перемахнуть на стену и готовившийся нанести смертельный удар. Не успел. Паренек, стоявший рядом, дрожащей рукой навел короткий лук. Не оплошал малый- пустил стрелу прямо в лицо неудачливого нападавшего. Тот осел, корчась от боли, и свалился прямо на головы лезшим на стены товарищам.
- Взвару смоляного не жалеть! - рычал враз охрипший Претич, пытаясь изо всех сил поддержать порядок. Бабы метались как перепуганные курицы, подтаскивая бадейки с черной кипящей жижей. Каждая опрокинутая емкость порождала дикие вопли в рядах нападавших. Ошпаренных и зашибленных раскаленными камнями в войске печенегов становилось все больше и больше. Но на их место тут же вставали новые яростные вои, алчущие чужого добра, влекомые вперед грызущим голодом пустых животов.
- Да их, окаянных, тьмы и тьмы! - начало раздаваться среди защитников города. Руки привычно рубили и кололи, сбивали лесницы-переметы и бросали камни, но будто усталось червоточиной посетила сердца.
- Где ж одолеть такую силищу!
- Отвернулись от нас боги.
А тут еще степняки, как чуяли, в подходящий момент запустили огненные шары. Раскаленные чушки со свистом влетали за частокол и взрывались, разбрасывая вокруг мириады рыжих искр. Попадая на крытые соломой крыши, злобные огоньки совершенно распоясывались, и вот уже скоро по городу пылал чуть ли не десяток домов.
- Греческий огонь, - издалека кричал Порфирий. - Говорил же я, что печенеги с ромеями снюхались!
В пылу ратных забот благочестивый старец совершенно не выбирал выражений. Как огромная черная птица носился он туда-сюда, успевая и вражью лестницу походя толкануть, и затоптать огневую чужестарнную придумку. Ряса его сделалась вся в рыжих подпалинах и дырьях, а от добротных козловых сапог осталось лишь жалкое воспоминание. Все равно, отец-настоятель был одним из немногих, кто не пал духом. То от частокола, то со стороны теремов доносился его звучный голос:
- Скорби, рыдания и печаль- удел слабоумных людей! К победе лишь деяние ведет, помните!
И люди слушали и верили, и снова распрямлялись плечи, поднимались опущенные руки, с новыми силами бросались русичи на ненавистного врага.
"Долго мы так не продержимся!" - мрачно размышлял Ольгерд, оглядывая быстро редеющие ряды защитников. От его взгляда не ускользнуло и то, как много черных паленых проплешин появилось на славном лице его любимого города. Еще немного, и больше половины людей придется переключать на пожарные работы. "Эх, не послушался я Порфирия, не сказал воды поболе запасти, " - злобно укорил себя князь, размазывая по коже жирную смрадную копоть. Он отчетливо понимал, что играя по правилам печенегов, неминуемо потерпит жестокое поражение. Рано или поздно степняки задавят их если не числом, так греческим огнем пожгут. И Ольгерд принялся командовать:
- Борислав, к камнемету бегом. У тебя глаз вострый, высмотри, где та паскуда поджигательная прячется. Как хочешь, но убери ее быстро!
- Старшей дружине на конь и к воротам. По команде что есть духу скакать. Покажем гостенечкам, что не лаптем щи хлебаем!
Крутанув головой, он поискал Домогару. Тут она, строптивица. И не думал князь, что согласится жена прятаться в тереме, характер не тот. Обнял Претича.
- Тебя с собою не беру. Здесь останешься, за старшего. Как ворота отворят, прикройте нас. Стрелы, камни, только отвлеките печенегов на мгновенье малое. А дальше сами мы как-нибудь.
Сотник, побелев, безмолвно смотрел на своего господина. Старый воин, пожалуй, как никто другой понимал, что Ольгерд идет на верную смерть.
Оглядывая свое войско, в ожидании сигнала, сгрудившееся перед дубовыми створками ворот, князь вдруг от недоумения даже привстал на стременах. Его горячий белый жеребец заплясал, прихватывая зубами трензеля. Почти в двух шагах от Ольгерда в дружинные ряды затесался никто иной, как опальный боярин.
- Ге, и ты тут, Шкирняк! - с откровенно матерной интонацией выпалил князь, с откровенным недоумением разглядывая своего недавнего врага. На ладной соловой лошадке грузный малорослый боярин смотрелся по меньшей мере смешно. На нем была все та же щегольская кольчужка, с первого же взгляда показавшаяся Ольгерду какой-то ненастоящей. "Такую и самый завалящий мечик враз пропорет!" - для себя определил князь, а вслух спросил:
-Что ты ж, так по своим дружкам-печенегам соскучился, что не можешь их за городскими стенами подождать. Не терпится тебе хлебом-солью их поприветствовать?
- Ты меня на измене не ловил, так и нечего без дела бесчестить! - огрызнулся Шкирняк, неловко поправляя меч в ножнах. - Я земли своей не предатель, чтоб ты, князь, себе не думал.
- Вона как ты теперя заговорил, - насмешливо пророкотал Ольгерд. - А ну, Вызим, и ты, Светомысл, будьте рядом, стерегите этого патриота! - И, обращаясь уже к самому боярину, бросил:
- Раз тебе так приперло, можешь пойти с нами. Только, слышишь, я гридням указ даю, слышьте, молодцы? Ежели эта собака двуличная бежать удумает, режьте его тут же, с места не сходя.
Ражие ратники одновременно кивнули. Они уже присоседились рядком со Шкирняком и не спускали с него горящих глаз.
Ольгерд еще раз обвел глазами свое воинство и умно вздохнул.
- Пора, ребятушки, нам на пир бранный! Выше голову, на миру и смерть красна. Авось сдюжим и на этот раз. Вперед!
По его знаку ворота распахнулись, и русичи галопом понеслись навстречу врагу.
Даже самый маленький и легковооруженный отряд может нанести противнику ощутимый урон, если свалится ему как снег на голову. А войско Ольгерда было не таким уж малочисленным, к тому же хорошо обученным и экипированным на славу. Поэтому, когда они как пушечное ядро со свистом и иканьем врезались в копошащиеся у городских стен толпы печенегов, враг в мгновенье ока был отброшен назад. Опрокидывались и летели наземь осадные лестницы, давя своих же бойцов. Как брызги грязи разлетались в разные стороны ошеломленные нежданной атакой русичей желтолицые степняки. Напрасно грозные командиры резкими гортанными выкриками старались остановить поголовное бегство своей конницы. Мохнатые малорослые коники, изо всех сил пришпориваемые своими седоками что есть мочи несли их назад, от неприступных стен города.
Хан Куря, еле удерживая на круглой голове сползающий золотой шлем, метался перед своими бегущими воинами, размахивая острой круглой секирой. Что он там кричал гортанным хриплым голосом, Ольгерд не понимал, но то, что ему удается остановить паническое бегство своего тумена, было ясно видно. Резко дернув поводья, князь рванул наперерез печенегу.
Они сшиблись резко, как и подобает хорошим воинам. Высокий всадник на белом коне и толстый низкорослый наездник на крепкой невысокой лошадке. Два князя, два бойца. Ни один не вылетел из седла, ни один даже не покачнулся. Лошади заплясали, кружась друг вокруг друга, удары сыпались не переставая. Секира Кури уже пару раз доставала бок Ольгерда, и ребра князя уже давали о себе знать чувствительной ломотой. Князь должен был благодарить неизвестного кузнеца-умельца, ведь именно его труд сейчас спас его жизнь. Верткий печенег, несмотря на кажущуюся грузность, сидел на своей кобылке как влитой. Меч Ольгерда не раз и не два рубал пустоту там, где всего лишь мгновение назад был его противник. Все же и князь был не лыком шит, и правая рукав Кури все явственнее наливался сочащейся кровью. Хану пришлось на лету перебрасывать оружие в левую руку.
Русичи теснили врага все дальше от стен крепости, давая ее защитникам время поднести новое орудие, затушить пожары, перевязать раны. Вот только печенеги уже успели опомниться, прекратили беспорядочное бегство. Начальный испуг прошел, когда они увидели, что нападавших гораздо меньше, чем их самих. Степняки худо-бедно принялись восстанавливать боевые ряды, и кое-где уж и теснили русских ратников.
- Наддай, Вызим, наддай брат! - в горячке орал молодой словенин Светомысл, из последних сил отбиваясь от насевших на него печенегов. Пепельные светлые волосы полоскались по ветру, не сдерживаемые более железным шлемом. Посеченный шлем с разодранной бармицей валялся на земле, все более погружаясь в нее под копытами лошадей. Намотав щегольской красный плащ на руку, боец пользовался этим нехитрым приспособлением вместо утраченного щита. Но и у его напарника дела обстояли не лучше. Каурая лошаденка покачавшись несколько мгновений на вмиг ослабших ногах, вдруг резко завалилась на землю. Смуглявый Вызим чудом успел соскочить с седла. Но и спешившись, он продолжал рубиться с остервенением дикого зверя.
Шкирняк, видно, и в молодости был не особо славным рубакой, отдавая свободное время накоплению богатства. Да и годы уж брали свое. Круглое брюшко мешало двигаться, и отдышливый боярин уже не так резво махал своим изукрашенным мечом. Но мрачный огонь горел в его круглых козьих глазах. Там, где не хватало опыта и верткости, Шкирняку помогал азарт. Словно хотел боярин разом искупить все свои грехи ратным подвигом. И погодки-побратимы, приставленные Ольгером охранять предателя, с удивлением видели, как валятся желтолицые степняки под ударами его несерьезного мечика, как летят мячами срубенные головы, будто и не неуклюжий старик рубится, а сам Перун Сварожич, небесный покровитель воинов, карает злодеев земли Русской.
Только светлый бог неуязвим для земной стали, а смешной старик, какие бы чувства не толкали его на битву, увы, смертен. И пропущенный удар меча, пропоров кольчугу, пронзает человечью плоть с хлюпаюшим звуком. Так иногда бывает, человек, получивший рану, еще не чует боли, словно и нет ее, но кровь из рассеченных сосудов уже не греет тело, а медленно, словно нехотя, вытекает наружу. Жизнь его уже кончилась, но он и не подозревает об этом, размахивая непонятно почему тяжелеющем оружием. Исчезают звуки, краски, но он продолжает сражаться, не догадываясь, что на самом деле уже умер.
- Держать строй, не рассыпаться! - ревел Ольгерд, на мгновение отвлекаясь от схватки с Курей. Печенег и левой рукой отменно владел секирой, так что расслабляться князю не приходилось.
Русичи еще держались. Они даже оттеснили вражьих лучников все дальше, почти приблизившись к лагерю степняков. Роскошные шатры желтолицых батыров дрожали и рушились под натиском битвы. Шум стоял неимоверный. Примятая весенняя зеленая травка стала липкой и бурой от пролитой крови. Но уже чувствовалось, что напор русичей не надолго. Еще чуть, и опомнившиеся печенеги, навалясь, сомнут их не мужеством, но числом.
Неожиданно, с другой стороны того холма, где разместился лагерь печенегов, от Изюбровой Рощи, в тыл степнякам выбежало целое войско тяжело вооруженной пехоты. Они не издавали не звука, лишь размерянным шагом шло к обезумевшим от страха кочевникам. Кто-то из них уже упал на колени и стал кричать о пощаде, но безмолвное войско продолжало движение. Достигнув первого несчастного, пехотинец странного воинства занес над просившим пощады меч. Степняк уже представил ту пронзающую боль, которую сам причинял многим русским воинам. Но, открыв глаза, он обнаружил, что ужасающий воин прошел дальше, а за ним еще и еще. Единственное, чем пострадало у печенега, были его любимые и единственные штаны.
Онемевший от изумления Ольгерд вгляделся в неожиданную подмогу. Елы-палы, вои-то все были а одно лицо. И лицо это было князю очень хорошо знакомо. "Изур, чертяка, не смог статься в стороне!" - с благодарностью думал льгерд, не очень, правда, отвлекаясь от поединка. Хорошо, что его противник был так же ошарашен появлением чудесного войска, как и он сам, а не то не сносить бы князю головы. Ольгерд опомнился первым и обманным ударом уведя секиру Кури в сторону, со всей силы рубанул мечом. Хрястнув о золотые бляшки дорогого доспеха, лезвие как в масло вошло в грудь печенегу. Хан с немым изумлением несколько мгновений созерцал торчащее из его тела оружие. Потом крякнул и медленно осел на землю.
Призрачные воины Изура-сновидца поправили ситуацию ненадолго. Реального урона степному войску они причинить не могли. Так, попугали немного, и на том спасибо. Князь вздохнул и снова врубился в гущу битвы. Отдыхать было некогда. Печенеги тем временем опомнились и снова начали прицельный обстрел. Меткость их лучников давала степнякам неоспоримое преимущество. В синем весеннем небе запели тучи черных стрел. Каждая из них несла смерть. Рядом с Ольгердом, тяжело охнув, дернулся дядька Шиш. Печенегское жало укололо его в правое плечо и теперь глубоко засело в суставе. В запале старик дернул древко, но оно лишь обломилось у него в руках. Железо осталось сидеть в теле, разнося жаркие и мутные волны боли. Русское войско редело на глазах. У Ольгерда от злобы и безнадежного гнева кружилась голова. "Смерть не страшна, страшно бесчестье!" крутилось в его воспаленном мозгу. "А Домогара, дети?!" - противоречил он сам себе. - "И остальные горожане, которые верили что он, Ольгерд, защитит?"
На мгновение светлое солнце накрыла громадная тень. Князю недосуг было любоваться голубым небом, и он даже не поднял голову. Но замешательство среди уже начавших побеждать печенегов было столь явным, что любопытство пересилило. Князь оглянулся. В воздухе безмятежно парил огромный блестящий дракон. Да не просто палил. Изящная шея изгибалась в лево- в право, и из распахнутой пасти на вражьи полчища изливались потоки огня.
-Ура! - прогремело по всему полю, и русские ратники, обрадованные неожиданной подмогой, вновь бросились на печенегов. Те бежали, теряя щиты и оружие, думая лишь о том, как спасти свои поганые шкуры. Князь гнался за ними в общем строю, горяча и без того летящего коня. Светлый меч свистел, снося вражьи головы как гнилые тыквы. Пленных не брали, поэтому назад возвращались налегке.
Шкирняк еще дышал, когда князь склонился над ним. Как и всякий воин, Ольгерд изрядно разбирался в ранах. Поэтому ясно видел, что жить старику оставалось считанные мгновения. Черная кровь, пузырясь, стекала из уголка его бледного перекошенного рта. Та самая кровь, которой боярин-изменник клялся перед Родом-Святовитом, теперь стремительно оставляла его тело, впитываясь в жирный чернозем.
Встряхнувшись, словно отгоняя внезапно налетевшее оцепенение, князь склонился над Шкирняком. Рука боярина судорожно царапала траву.
- Теперь я ухожу, ты остаешься, - еле слышно шептал умирающий, стараясь сфокусировать взор на лице Ольгерда. Князь молчал, не зная, что сказать. Но Шкиряк и не ждал ответа. - Земля наша русская, - натужно хрипел он, - тебе остается. - И старик судорожным движением всунул Ольгерду в руку влажный комочек, обильно смоченный его же кровью. - Беречь будешь, знаю!
Тут силы оставили боярина и голова его запрокинулась. Через минуту мутные глаза открылись снова: