Глаза в глаза. Бесконечность в бесконечность. Они были совершенно разными, чужими. Но их тянуло друг к другу и с этим становилось слишком сложно бороться. Но почему? Между ними пропастью лежала тайна. Возможно предательство.
Он нахмурился, собираясь сказать, но женщина опередила:
— Не надо, — она сцепила ладони замком и едва слышно добавила, — не знаю, какой смысл в разговоре.
Злость. Время холодной ярости прошло. В нем всегда бурлило даже больше эмоций, чем в отце, но он учился контролю. Слишком легко отпустить бешенство на волю, взорваться снопом обжигающих искр. Он старался. Терпеливо сносил поддевки, раздражение прятал в глубину, а ключ от клетки выкидывал прочь. Но сейчас ледяной панцирь спокойствия трещал по швам. Так долго искал ее. В своем воображении рисовал картины встречи, но реальность оказалось другой. Много жестче. В нем что-то рвалось с натугой, наполняя едкой желчью сердце. Злость вместе с жалостью, обида пополам с нежностью. Бешенство при виде равнодушных глаз и что она посмела не поверить. Оттолкнуть. Погнать прочь. Он жаждал услышать мольбы о прощении, видеть, как ее охватывает чувство вины. Но мать оказалась сильнее его. Марис готов был восторгаться ее холодностью и плакать от бессилия. О, если бы только заглянуть глубже, проникнуть за зеркало глаз.
— Мне нужно немногое, — сказал сухо, — ответ на вопрос. Имею право знать, тебе так не кажется?
Почему она выглядела младше, беззащитнее? Хищница! Алебастровая маска лица, узкие алые губы. Он готов к чему угодно, только не оказаться в странной роли старшего брата.
— Я не знаю, — женщина медленно положила ладони на стол. Кожа почти прозрачная, с тонкой жилкой голубоватых вен. Почему она оказалась такой? На мгновение закрыла глаза, а когда открыла, он увидел лишь краешек, но увидел — страх? — Что ты хочешь услышать? Мое прошлое покрыто туманом. Я многие годы живу смирившись. Научившись, дальше и по-другому, перешагнув через то, что сводило с ума. Хочешь вернуть меня обратно из глупой прихоти, мести? Прошло достаточно времени, чтобы перестать верить. Так какого дьявола ждешь от меня жалости?
— Сука, — не удержавшись, прошипел он. Пожалел сразу же, мгновенно. Но слово вылетело. Она отшатнулась, словно ударил наотмашь. В глазах осыпалось сухим песком понимание, и на дне их он увидел бездну печали.
— Однажды ночью, я проснулась. Тепло окутывало мягким, словно бархатным одеялом. Я ничего не помнила. Ни имени своего, ни прошлого. Рядом висела корзина с младенцем. Та женщина, что ухаживала за мной долгое время, сказала, что ребенок — сын. Болезнь, мучившая около двух лет мою душу, начала отступать, сказала она. Я никому не верила. Все казалось ложью, выдумкой и сном. Потерялась, заблудилась, жизнь протекала мимо, а я тонула в какой-то апатии, не пытаясь понимать — почему. Постепенно вспоминала прошлое. Все, кроме тех самых лет безумия. Периода между зачатием и рождением сына. Непросто оказалось поверить, что мальчик мой. Но тело, память которого сильнее прочих, говорило — верь это и есть правда. Когда была младше, еще до того, как стала приходящей, я считала себя бесплодной. У меня имелись основания верить, что никогда не познаю материнства. Но жизнь сложнее, чем кажется. Знаешь, чем сташи отличаются от остальных приходящих? Они всегда продолжают идти вперед по дороге. Вот и шла. У меня появился крошечный кусочек того, что люди называют счастьем. Только я не умела пользоваться чувствами, которые подарены людям. Но понимала, какова цена.
Как справится со всем? Пришлось многое научиться делать заново. Открывать то, что знала и умела, но не могла вспомнить. Отрава выжгла часть мозга навсегда. Старуха мало говорила со мной. У нее вечно находились дела. Ведунья, ведьма — она принимала роды, лечила болезни, говорила с духами и ворожила. Но ее ученица, Лисица, немало порассказала. Наверное, теперь уже она стала ведуньей. А тогда была сопливой девчонкой, но сообразительной, и не из болтливых. Почему со мной ей хотелось делиться, не знаю. Тянуло, видно. После болезни пришлось восстанавливаться достаточно долго, порой я крайне плохо контролировала свои способности. Но стоило начать, как выздоровление пошло быстрее и быстрее. Мальчика, сына, при рождении подвергли процедуре очищения от яда и нанесли на плечо особую татуировку. Она имела магическое значение и увеличивалась в размерах с возрастом ребенка. Это охранная печать, сложная настолько, что ее невозможно подделать. Я проболела всю беременность, и никто не мог предугадать, как яд скажется на младенце. Старуха проводила обряд очищения трижды. Я видела только последний, когда Марису исполнилось полтора года. Ведунья объясняла свои действия так. Ребенок был отравлен в утробе, но сила матери и отца дали ему шанс выкарабкаться. Он рожден особенным существом, но очень слабым. Эти способности проявят себя, но позже, в юности. Опасности же подстерегают в первый год жизни. Сакральный период, когда душа в любой момент готова покинуть тело. Но когда время пройдет, мальчик начнет крепнуть. Он избран для чего-то. Эти разговоры об избранности и некой таинственной силе, я относила к человеческим бредням. Они любят наводить тень на плетень. Хотя отрицать, что старуха умела многое — глупо. Я не умела заглядывать в будущее, она могла. Я не умела думать о многих вещах сразу, ведунья твердила, о каком то начертании, предсказании духов. Мечты о поиске матери прервались, я больше никуда не спешила, не рвалась. Даже страх медленно отступал. Почти поверила, что Клаас не сможет найти нас. Именно в те дни, и выучила татуировку на твоем плече. Я знала каждую линию и знак, поэтому сейчас у меня уже не осталось сомнений, что ты потерянный ребенок. Всего шесть месяцев жизни мы были связаны сознательно. Это все, что я помню.
Она замолчала и медленно поднялась из-за стола. Марис вскочил следом, догнал и заставил ее повернуться, удерживая за плечи. Как кукла. Даже не сопротивлялась, смотрела безжизненным взглядом.
— Ты должна произнести это.
— Что? — бесконечная усталость.
— Причину. Почему выбросила? Как щенка, как тряпку? Почему, говоря о любви, совершила предательство? Я…
Он почти не заметил перевоплощения. Апатичная кукла и злобная фурия. Почти. В последний момент перехватил руки у своего лица.
— Ты! — прошипела она, и вдруг осела. Тяжело оттолкнула его. Сидела на полу и смотрела снизу вверх, а в глазах плескалось жидкое рубиновое пламя. Наконец-то. Он задел ее.
— Прости, — нет, не извинялся. Взял стул и сел напротив, сверля тяжелым взглядом, чтобы не почувствовала за ним детской обиды, — у нас абсолютная память. Я помню тебя. Возможно, не так четко как пятьдесят лет назад, но помню. Я не смог понять, почему ты так поступила, и хотел бы получить объяснение.
Мать не отвела взгляд:
— Хорошо. До конца, так до конца. Ты имеешь право знать историю Клааса. Она касается и тебя.
— Клаас тварь? Та самая, благодаря которой ты получила свою славу?
Она пожала плечами.
— Какая разница, что было позже. У меня накопилось достаточно познаний о мирах и событиях. Потому я та, кто я есть. Имею немного больше силы, чем у обычного приходящего, и намного больше воли. Нашла источники знаний и изучала их. Но для тебя значение имеет не то, что произошло потом, а то, что случилось вначале. Когда меня подобрала старая ведунья, болезнь полностью владела разумом. Все что происходило позже, я знаю только с ее слов. Она лечила меня, принимала роды, помогала заботиться о младенце. Клаас не мог быть твоим отцом. Этот вопрос останется для тебя без ответа. Я ничего не помню. Видишь? — Сташи протянула руки ладонями вверх, и Марис увидел нежные запястья. Пожал плечами, не понимая. Женщина улыбнулась, — не видишь. Правильно. Я бессмертна. Как и все приходящие. Знаешь, а ведь в прошлом пришлось пройти через физическую смерть неоднократно. В том числе и добровольно. Мне сказали, что нас можно убить, но не сказали как. Только позже я поняла, то, что держит нас на земле сильнее минутной слабости. Силы, сохраняющие жизнь приходящих даже против их воли. До тех пор, пока существует хоть одна, крошечная нить, удерживающая на краю, мы будем. Я могла опустить руки, потерять веру, смириться и ничего не ждать. Но внутри что-то все равно цеплялось за призрачную надежду, и она держала крепко. Не давала покинуть миры навечно. Тебе ли не знать, как прочна эта связь? Марис, запомни. Силу имеет не только ненависть. Следы от ран остаются в душе, в памяти, если хочешь. Снаружи шелк неуязвимости. Смерть — эпизод в этой череде воплощений. Люди меняют миры, мы тела. Однако я так и не смогла восстановить в памяти больше двух лет жизни. Ты что-нибудь знаешь о яблоке?
— Каком еще яблоке?
— О том, как создавались миры, двери, о Доме мироздания?
— Немного, но про яблоко слышу первый раз.
— Что ж, потом. Ты был немногим старше года, когда я, наконец, очистилась от яда окончательно и вспомнила себя. В те дни жизнь казалась легкой и простой. У меня появился смысл, цель и будущее. Да, знала, что за все приходится платить, но не думала, что придется так скоро.