Сташи зевнула и обнажила в улыбке крепкие белые зубы. Ощущение сытости приятным теплом разливалось в груди. Она блаженно потянулась. Места в ящике немного, но это неважно. Много и не требовалось.
Девушка села и внимательно осмотрела руки. Плотная гладкая плоть, белая как мрамор. Ни царапинки не осталось. Длинные пальцы с овальными, короткими, жесткими ногтями. Кто-то тихо рассмеялся. Сташи мгновенно повернулась на звук, одним движением переместившись в сторону. Ее тело смазалось, проплыло в воздухе мгновенным рывком и проявилось в нескольких метрах от ящика.
Кали, вторая жена отца, расхохоталась в голос. Она возлежала, подперев бесстрастное лицо фурии белоснежными ладонями. Безупречная, прекрасная, вечно молодая кукла. А также жестокая, агрессивная хищница, ненавидящая все с пугающей даже Сташи силой. Она медленно приподнялась, опираясь ладонями о камень ложа. Пластика темноволосой женщины напоминала кошачью, сплошное гибкое движение. Зевнула, показав острые как иглы зубы, и обратилась к девушке:
— Доброй ночи, Сташи.
— Доброй ночи, Кали.
В гнезде у каждого был свой ящик. Люди называли их гробами, но это не правильное слово. Просто красивые деревянные коробки с крышками. Чтобы чувствовать большую безопасность от света. Они стояли на небольших возвышениях, сложенных из камней. Кали медленно спустилась по ступеням. Ее обнаженное тело напоминало статуи богинь из древних храмов. Но она останется второй, даже после смерти матери Сташи. Это отравляло ее беспечное, лишенное долгих раздумий существование.
Она раз, за разом пыталась сделать то, в чем природа отказала навсегда. Ей не нужен был ребенок, но возможность выносить его — отчаянно. Хотя именно Кали сейчас имела максимум влияния в клане, временная власть ничего не стоила. Наследник получает все. А Кали не сможет продолжить род отца и, значит, никогда не займет место Сташи.
Вот оно — напоминание. Маленькая девочка, которую Кали ненавидела чуть сильнее, чем прочих. Странное существо, рожденное смертной, без ведома клана. Но кто посмел бы возразить отцу? Лишь безумец. А младшая дочь вампира росла. Никто из них не менялся, кроме девчонки. Сташи.
Кали выглядела ровесницей приемной дочери, но была гораздо старше. Когда-то между ними намечалась нежная дружба, завязанная на плотских утехах. Кали полагала, муж догадывался. Он всегда все знал, но подобные шалости его не интересовали.
— А ночь свежа, — промурлыкала Кали, трепещущими ноздрями втягивая воздух. Глаза ее пылали багровым неутоленным голодом. Сташи стояла на холодном полу, но почти не ощущала сырости промерзших плит.
— Ночь прекрасна.
— Пойдешь к матери? — Спросила вампирка, ласково улыбаясь. От улыбки веяло холодом. Но падчерица безмятежно ответила.
— Да. Я сыта и хочу ее видеть. Тебе давно пора усвоить простое правило, Кали. Держи голод в узде.
— Тебе жалко мяса? — зло прорычала женщина, ощеряясь, словно дикое животное. Сташи пожала плечами. Все равно. Манящие запахи ночи сводили с ума. Зов. Ему трудно противиться.
— Лисицу, слишком часто бегающую в курятник, выслеживают и убивают. Ты можешь навлечь беду. Постоянно ешь, а в последний раз мужчина едва не перекинулся. Знаю, ты возвращалась и добивала. Отец обмолвился, что не хочет детей. Тем более таких, безумных.
Кали зарычала. Ее верхняя губа приподнялась и открыла ряд длинных зубов, с сильно выступающими резцами. Лицо исказилось безумием проклятия, и лишь усилием воли женщина вернула прежнюю, холодную и безупречную маску. Вампирка плохо контролировала себя. Лишь речь заходила о детях, срывалась.
— Я аккуратна. Убиваю и сушу до дна. Ты разводишь церемонии, оставляешь в живых.
— Много мертвых плохо. Они начинают волноваться.
— Не тебе о том беспокоится. Полукровка! — Огрызнулась женщина и тут же получила удар по лицу. Лапой. Мгновеньем позже две крупные черные кошки с горящими глазами кружили по каменным плитам, заунывно воя.
— Хватит! — Войдя, отец подхватил кошек за загривки и тряхнул. Затем отпустил, и хмурая дочь поднялась с пола, следом за разъяренной женой.
— Она чистых кровей. Полукровка ты, — обронил мужчина, посмотрев в сторону Кали. Его узкое лицо исказилось злой гримасой, — умерь аппетит. Я видел чеснок на окнах. Дочь, держи язык за зубами. Моя жена старше тебя. Где была два дня?
Сташи угрюмо молчала.
— А…вернулась воровка. И шлюха здесь, — пронеслось эхом под сводами зала. Мужчина шел скользящей походкой, пряча ядовитую улыбку. Клаас. Один из безумных детей, не рожденный, а ставший. Сташи не понимала, что такое не любить, но знала значение слов. Она не любила находиться рядом с ним.
Узкие губы мужчины растянулись в ехидной усмешке.
— Доброй ночи. Хочешь знать, зачем твоя дочь постоянно ворует деньги? — Сташи перевела взгляд на брата. Вцепиться бы в его глотку. Отец спокойно слушал, — она берет деньги из сокровищницы, чтобы отдать пище. Разговаривает с низшими, сам слышал. Оставляет им золото. Еще и вчера такое сотворила…
— Хватит, — отрезал вампир. Обвел детей тяжелым взглядом:
— Где Ирик и Лакасу?
Клаас увял. Его ехидная улыбка чуть поблекла.
— Может внизу.
Воспользовавшись моментом, Кали начала ластится к мужу. Он осадил и ее:
— Если не успокоишься, запру на несколько недель. Напомнить историю Вэги? Она чуть не погубила всех. Я и тобой пожертвую также легко, если остальным будет грозить опасность из-за глупости или жадности дуры.
Женщина оскалилась и отступила. На шее проступили вены, россыпью по щекам и под глазами вздулись капилляры. Она тяжело дышала, но злить мужа сильнее побоялась. Отвернулась к стене и беспомощно кусала губы.
Клан переживал трудные времена. Изначально, разница между отцом и последними его детьми была огромной. Всех тех, что вышли когда-либо из гнезда, не перечесть. С тех пор как основатель клана начал свой путь по земле минул не один век. И на протяжении всего этого времени он превращал людей в свои подобия. Сначала многих, потом все меньшее количество. С тех пор как вампир последний раз поддался соблазну, и сделал Клааса ставшим, большинство их уже умерли насильственной смертью. Возможно, это начало конца. Когда-то могущественный и многочисленный клан выродится и исчезнет. Но, он имел право надеяться на перемены к лучшему. Сташи — последний и единственный рожденный ребенок.
— Отец! — Звонкий голосок Лакасу, тысячью колокольчиков отразился от стен. Вечное дитя десяти лет, хрупкое златокудрое существо. Она подбежала к отцу и, подпрыгнув, повисла на его шее. Ее родной брат, выглядел сошедшим с фресок ангелом. Он остановился рядом со Сташи.
Ирик и Лакасу — безмятежные убийцы. Первые дети вампира оставшиеся в живых. В их головах мало мыслей.
— Семья в сборе, — обронил Клаас. Отец поднял руку, призывая к вниманию.
— Дети, у людей внизу стали возникать общие темы для разговоров. Возможно, вскоре придется покинуть и эти места. Ведете себя неосмотрительно, а нас и так слишком мало.
На лице мужчины отразилась странная усталость. Сташи пришло в голову, что отец предпочел бы перебить их, потому что все ему порядком надоели. А потом перебрался бы на новое место и начал заново. Он не раз говорил девушке, что в мире существуют и другие истинные. Они старше и опытнее. Точно не налепили бы столько безмозглых копий. Сташи при некотором усилии могла сравнивать возраст Лакасу с собственным. Подлинные сто пятьдесят лет девочки и свои двадцать. Они принадлежали к одному роду, в их жилах текла кровь отца-вампира, но в итоге различий меж ними оказывалось куда больше, чем похожего. Первое и главное, остальные не помнят своего прошлого, а Сташи помнила.
В разговорах отец ни разу не упоминал о своем происхождении, но девушка недолго мучилась любопытством. Ее мысли как лепестки цветов, легко подхватывались ветром и уносились прочь. Отец — жесткий глава клана. Беседы с ним доставляли удовольствие, схожее с сытным обедом. Пожалуй, лишь смерть Кали заставила бы Сташи почувствовать более сильные эмоции.
Клаас, воспользовавшись паузой в речи, ущипнул черноволосую фурию. Она обернулась и с визгом вцепилась в его лицо. Вампир в ответ отвесил оплеуху. Они начали ожесточенно выяснять отношения, перемежая ругань и удары наотмашь. Ирик и Лакасу обнявшись, равнодушно наблюдали за дракой. Им не суждено вырасти или стать любовниками. Вечность, голод и непонятная тяга друг к другу все, что оставалось.
— Сташи! Пойдем со мной, — девушка посмотрела на отца. Они вышли на узкий карниз, за окно и сели, свесив ноги в бездну. Вокруг, утопая складками мантии в оврагах, стелился мрак. Ночь мягкая, бархатная, безлунная. Сташи жадно втянула ноздрями воздух. Нет ничего уютнее и безопаснее, чем тьма.
— Я думал. Что тревожит тебя?
Когда отец говорил, девушка млела. Голос завораживал ее. Вот в чем подлинная сила. Очарование бесконечности в безмятежности. Омут, нырнув в который уже не хочется выныривать.
— Позавчера поспорила с Ириком. Он сказал, что я не смогу остаться в пещере до новой ночи. Это в скалах около леса. Мы гуляли там вместе и не раз. Утром в пещере стало быстро светлеть. На потолке была дыра, а нор, чтобы переждать день не оказалось. Получилась ловушка. Не умерла я только потому, что немного отличаюсь от тебя и остальных. Дошла до леса, успела, но сильно напугалась. Поранилась, ослабла. Думаю, Ирик ожидал моей смерти и был разочарован сегодня.
— А зачем тайком? Почему не просишь меня?
— Не знаю. Боялась или думала, будешь смеяться. Так…легче. Мать говорила, что я отбираю у людей часть жизни. Поэтому, когда нахожу жертву, взамен на кровь даю деньги. Мама много говорит о грехах. О прощении и том, что не все можно простить. О безнадежности. Не понимаю всего, много пустых слов, но ей так легче со мной. И ведь я пью меньше крови, чем вы. Она говорит, потому что частью человек. Но думаю, пью мало, потому что мне хватает столько. Жажда не становится больше, как у Кали.
Отец хмурился, пальцем катал камешек по узкой площадке карниза. Потом сжал его в кулаке.
— Нас мало. Большинство не помнит прошлого, они ставшие, не истинные. Безумие отравило их плоть и кровь. Когда-то было иначе. Правила, уставы, кодексы. Мы были сильными, другими. А сейчас у меня безумные дети. Ты единственная, Сташи. Сделка с матерью стоила результата, хотя обошлась недешево.
— Скажи, почему нас ненавидят?
Отец пожал плечами и кинул камешек вниз.
— Они пища, мы убийцы. Они убийцы, мы жертвы. Ты думаешь, но как давно осознаешь? Ты хищник внутри, как и я. Твои мысли наполняются смыслом, но если бы не мать…только она развивала человеческое, дочь.
— Она тоже боится.
— Боится. Но твоя мать мудрая женщина. Левату заставила уважать ее. Тебе сложно понять? Большинство людей есть мясо. Низменные инстинкты, жадность, глупость. За короткую жизнь многое ли успевают осознать…разделить мнимое и подлинное. Но чем лучше мои дети? Пока я жив, твоя мать и ее дети будут в безопасности. Сегодня навестишь Левату?
— Пойду, — голос девушки звучал сладким шепотом, — иногда, я почти человек. Представляю себя такой и почти понимаю, почему они испытывают страх. А потом, когда голод настигает, только жадность и пустоту. Она душит, лишает разума. Хочу высушить до конца. Однажды, едва удержалась. А жадность как безумие, остановиться не можешь и не хочешь. Когда рассказала матери об этом, пропасть между нами стала огромной. Нет, я не ее ребенок, хотя она родила меня. В ней нет любви и порой даже ненависти. Левату человек, отец, но мне не приходило в голову утаить хоть что-то. Даже не испытывая родительских чувств, мама понимает природу поступков лучше, чем я сама.
Отец кивнул. Он понял, Сташи не избавилась от безумного начала. Да, пожалуй, и не сможет. Но обликом, разумом начинала походить на предков, помнящих кодексы. Не на жалких, страдающих беспамятством и слепой жаждой уцелевших собратьев, нет. На тех, далеких, имена которых почти забыты. Благодаря усилиям Левату, дочь изменялась. Он был доволен результатом. Хотя вампира и беспокоили сомнения дочери. Заслуги матери бесспорны, но она вносила ненужные эмоции и путала девочку. Сташи вампир и останется им. Но только человеческая часть позволит ей выжить. Отцу так казалось. Ничего иного замечать он не желал.
— Иди. Ночь коротка.
Его рука скользнула по плечу девушки, и мужчина нырнул вниз, сквозь тьму, на лету воплотившись в летучую мышь.