Заплечный аппарат мне тоже никогда не нравился. Его не видно, до него не дотянешься… но моей химией он управлял, как маленький бог. Иногда он казался также далеко, как корабль или звезды в небе.
Если б он удосужился замолчать, я бы сказал ему, что вполне понимаю, как он себя чувствовал. Но он все бубнил и бубнил, убежденный, что я этого не знаю. Такова была разновидность его паранойи.
— Здесь все будет не так, — сказал я. — У громил Амары Гююра будут добрые старые ружья, и у вашего приятеля андроида — тоже. Но даже в этом случае там, в холоде, достаточно одного попадания, и ты — покойник. Еще глубже, там, где Саул обнаружил жизнь, мы, возможно, переживем одну или две раны… но тогда останемся там, как в капкане, навсегда. Изнутри запросить помощь по радио будет невозможно.
— Об этом не волнуйся, — сказал он. — Когда дело дойдет до стрельбы, мы им покажем, а ты пока не назвал ничего, что могло бы замедлить наш ход.
Я хотел спросить его, не страдает ли он клаустрофобией. Там, внизу, будет много открытых пространств, но придется идти также и по узким коридорам настоящим кротовым норам, совершенно не похожим на те, которые наши звездолеты оставляют в подпространстве, перекочевывая из одной точки космоса в другую. Чем больше я приглядывался к капитану и ее бравым парням, тем больше росла во мне уверенность, что они сумеют вести себя разумно даже в условиях, которые для них абсолютная terra incognita. Может быть, все они и сумасшедшие, но ребята крепкие — сомнений нет.
— Если на войне было так плохо, как ты говоришь, — заметил я, — то, по-моему, вам следовало после окончания направиться прямиком домой. Зачем было тащиться сюда?
Едва приоткрытыми губами он произнес:
— Она не окончена.
— Нет? — скептически спросил я. — Не ты ли сказал, что из всей той гуманоидной расы остался один паршивый андроид?
"Точно, особенная паранойя!" — подумал я, когда тот отвернулся.
Он тихо сказал:
— Надо довести дело до конца. Это необходимо.
— Ну хорошо, может быть, и так. Это ваши дела, и вы, похоже, не собираетесь меня в них посвящать. Но тут есть и оборотная сторона, и мне очень хотелось бы заставить капитана взглянуть на все это немного иначе. То, что делается сейчас на Асгарде, не менее важно для будущего всей человеческой расы, чем выигранная вами война, — да и для всего галактического сообщества в целом. Асгард неизмеримо более важнее.
Он в упор посмотрел на меня своими белесыми глазами.
— Послушай, — сказал я, — капитан уже вычислила, что если там есть хотя бы пятьдесят уровней, то общая их площадь будет в сто раз превышать площадь поверхности Земли. Если же, как это представляется возможным, все тело планеты — искусственное сооружение, — то там может быть и десять тысяч уровней, что эквивалентно пятнадцати — двадцати тысячам миров… и сотням тысяч населенных мест. Внутри Асгарда может жить больше гуманоидных рас, чем во всех естественных мирах галактики. Кто знает? Тетраксы пытаются приоткрыть крышку этой гигантской консервной банки с червями уже черт знает как давно, а теперь и мы собираемся сделать это. Ты, да я, да наша белокурая бомба! Неужели, черт возьми, ты никак не поймешь, о чем я тебе толкую?
— Не дави мне на мозги, Руссо, — мягко произнес он. — Я такой же уроженец пояса, как и ты. Я действительно ни хрена не знаю об этом месте. Но я не дурак, а капитан и подавно. Если мы найдем внизу что-то полезное для человеческой расы, мы сделаем то, что нужно. После поимки андроида разберемся, чем дальше заняться подолгу службы. Но, честно говоря, то, что я увидел в этом мире, и то, что ты рассказал мне о подземных уровнях, не наполняет меня энтузиазмом.
Он попросил меня — скорее приказал — не давить ему на мозги, и я не стал. Но подумал, что передо мной человек с напрочь покинувшим его воображением. С его точки зрения, то была война людей против саламандров за контроль над кусочком пространства, а весь великий космос с тысячами гуманоидных цивилизаций был для него меньше чем ничего. В голове его могла отложиться мысль, что Асгард представляет какую-то ценность в политическом контексте, но в чем здесь загадка, он действительно понятия не имел. Он явно не понимал и того, что, разрешив эту загадку, мы сможем точно определить, каково наше место — "гомо сапиенс" и всех остальных гуманоидных рас — в величайшей из всех сущих — космической табели о рангах.
Его нисколько не интересовала тайна нашего происхождения или, возможное развитие неминуемого будущего.
А меня интересовала.
Человеком увлекающимся меня назвать никак нельзя. Я — холоднокровная рыба, довольная компанией с самим собой и удовлетворенная каждым прожитым днем в этой новее не дружелюбной вселенной. Личные взаимоотношения — не моя стихия. Но кое-что меня действительно интересует: эти самые что ни на есть глубокие вопросы.
Мне было небезразлично, что находится в центре Асгарда, хотя почему, я не мог объяснить человеку типа Серна. Я хотел знать, кто построил Асгард и зачем; откуда он пришел и куда пойдет дальше. Я хотел знать, не из одной ли колыбели вышли все гуманоидные расы галактики; а если да, то из чьей и почему. Я хотел знать, кем был, потому что, несмотря на слова Серна, я был не просто уроженцем пояса пли даже человеческим существом, но гражданином вечности и бесконечности, со свидетельством о рождении, записанным в ДНК моих хромосом.
Вот поэтому, при полном уважении к моему новому командиру и звездным воинам-однополчанам, в сердце своем я никак не мог найти места для беспокойства о каком-то жалком андроиде и их глупой паранойе.
Я был на пути к центру вселенной и разрешению моей личной борьбы с глубочайшими вопросами.
Случилось так, что путешествие это пошло более окольным путем, чем мне хотелось бы, но не все ли равно?
Мало-помалу самая скучная часть путешествия подошла к концу.
На душе у меня от этого стало гораздо легче, хотя я не понимал, чему здесь особенно радоваться. Моими действиями по-прежнему руководил отряд лунатиков, преследующих великана, имевшего привычку превращать надоедавших ему людей в кровавое месиво, а на хвосте у нас неотрывно висела дюжина самых отвратительных негодяев во всем галактическом сообществе.
Тут кто угодно почувствовал бы себя небезопасно. Как бы то ни было, но посреди пустынной равнины стояли в безмолвном великолепии вездеходы. Снег кружился вокруг их колес, вздуваемый пронзительным ветром, дующим с ночной стороны туда, где солнце в это время стояло в зените.
Сторожить вездеходы, которых теперь насчитывалось три, включая тот, что Мирлин «позаимствовал» у меня, остался один человек — Вазари. За нами вдогонку Амара Гююр выслал четыре вездехода; даже если мы избежим с ним встречи внизу и выберемся обратно на поверхность, нас будут поджидать значительные силы.
— Полагаю, я все еще могу сказать кораблю, чтобы он уничтожил этих ублюдков, — заметила Сюзарма Лир. — Лазер или ионный пучок найдет свою цель.
Но сейчас в ее интонации было гораздо меньше энтузиазма — она поразмыслила над тем, что сделает Верховное Командование Земли с офицером, который втянет их в конфликт с тетраксами.
В глубине души я поддерживал это предложение. Но мне необходимо было оставаться на стороне тетраксов. Не так уж плохо возвратиться из нашей маленькой экспедиции и встретить у входа вместо гангстеров офицеров-миротворцев, но что бы мы ни нашли там, внизу, месторасположение спуска Саула в теплые уровни было секретом, за который многое бы отдали как тетраксы, так и КИЦ. И я не собирался делиться с ними ничем иначе как через покупку оного, — Я в точности рассказал тетраксам, что здесь происходит, сообщил я капитану. — Думаю, они приглядывают за Амарой Гююром, ибо им вовсе не нужно, чтобы по возвращении с нами случилось какое-нибудь несчастье. Сейчас Гююр открыт со всех сторон, а пока тетраксы будут иметь возможность наблюдать за ним, он ничего не начнет. Но как только мы скроемся с глаз — другое дело, хотя я ожидаю, что тетраксы доставят сюда своих наблюдателей так быстро, как это только возможно.
Она пожала плечами. Я не стал разъяснять ей одно из последствий политики рассказывать все: если Мирлин вернется на поверхность, тетраксы отнюдь не с большим удовольствием допустят, чтобы она убила его, чем чтобы Амара Гююр убил нас. Это было еще одно маленькое дельце, которое можно обтяпать только скрытно, в нижних слоях, куда не дотягивается длинная рука закона.
Тетраксам рассказанная мной история вовсе не понравилась, и они указали на несколько второстепенных моментов, в которых я мог ошибаться, но я видел, что мою позицию они поняли. Здесь я предположил, что Гююр все это подслушал, но добавить ему было нечего, и он не ответил на попытки втянуть его в эту историю; ценность молчания он прекрасно понимал.
Наша экспедиция из пяти человек потянула сани по снегу, на котором еще слегка виднелись следы вездехода Саула и абсолютно четко свежие — Мирлина. Капитан и ее бойцы носили пистолеты-огнеметы; мимоходом я подумал, будут ли они работать при десяти градусах абсолютной температуры, но спрашивать не стал. Наверное, будут, ибо если человечество что и делало хорошо, так это оружие на все случаи жизни.
До лаза Саула добираться пришлось меньше часа. И без свежих следов Мирлина найти его не составило труда. Последний даже не подумал убрать пробку, оставленную Саулом, чтобы запечатать просверленную им дыру, а пейзаж вокруг был настолько однообразным, что пройти мимо нее было просто невозможно.
Двери, которые обитатели пещер оставили на крыше своей планеты, были сконструированы так, чтобы отзываться на определенный сигнал, по которому преграда должна была уходить вниз, а потом задвигаться в паз. Нет нужды говорить, что ни один из подобных механизмов не был в рабочем состоянии. Просверлить люки особого труда не составило — сделаны они были не из металла, а из какого-то искусственного биопродукта типа зубопротезного цемента, и галактическая технология была достаточно развита, чтобы предоставить подходящий инструмент. Основной же конструкционный материал, из которого, как предполагалось, был создан Асгард, имел совершенно другие свойства; и это естественно, учитывая сотни пустотелых уровней, что должны были быть в нем прорыты и при этом не обрушиться. Бурить и взрывать капитальные стены Асгарда — занятие не то чтобы невозможное в принципе, но настолько трудоемкое, что вскрытие дверей по сравнению с ним кажется пустяком. Внизу картина выглядела аналогично: там, где не было открытых дверей, нам приходилось искать закрытые, через которые не так трудно пробиться. Существовало, вероятно, порядка миллиона таких, которых мы даже не видели — ведущих в проходы на все нижние уровни, — только знать бы, где они.
Увы, никто еще не находил ни карты, ни синьки со схемой межуровневых переходов. Переправка саней на первый уровень заняла у нас еще час. Мирлин оставил одну из своих веревок привязанной к кольцу альпинистского крюка, но мне пришлось закрепить еще одну, чтобы спустить оборудование. Это был биотехнический шнур, сплетенный из мономолекулярных волокон и феноменально крепкий. Холод на него никак не влиял, а смотать его можно было так плотно, что один человек, если б захотел, мог унести на себе большую часть тысячекилометровой его бухты. Так много нам не требовалось; играть роль Тезея, рыскающего по лабиринту в поисках Мирлина — Минотавра, мы не собирались.
Давным-давно вдоль шахты тянулась вертикальная лестница, но коррозия сделала свое дело еще в те дни, когда холод только начинал вносить свой вклад в процесс обветшания. Много времени прошло и с тех пор, как на первом уровне возобновились химические процессы.
Мало-помалу все мы спустились в какое-то полукруглое помещение и начали продвигаться по короткому узкому туннелю в сторону гораздо большего, который, должно быть, являлся одной из центральных транспортных артерий обитателей пещеры.
Фонарик на моем шлеме имел достаточную мощность, чтобы освещать лучом противоположную стену.
— Где мы? — спросил лейтенант Крусеро. Для связи использовался общий канал, поэтому каждый мог слушать и говорить со всеми остальными. Задавая вопрос, Крусеро повернулся и ослепил меня своим лучом. Это настоящее наказание — работать в уровне с командой: людям приходится привыкать говорить глядя куда угодно, только не в лицо тому, к кому они обращаются.
Здесь я уже не мог вытаскивать записную книжку Саула и сверяться с ней, поэтому оставил ее в вездеходе. Но все мало-мальски ценное записал на магнитофон, встроенный в наплечник, и при помощи языка мог включать его на воспроизведение и поиск. Маршрут Саула указывали его личные символы, оставленные на стенах во всех местах разветвлений, но запись мне все равно была нужна, чтобы эти символы расшифровывать и прослушивать комментарии, которые Саул счел нужным добавить к своим записям.
— Саул говорит, что это главная дорога, — ответил я Крусеро. — Вероятно, она тянется на всю длину рукава. Другие дороги ответвляются через равные промежутки, у них есть свои подответвления, и так далее. Хорошая была находка этот люк — далеко не все они ведут в такое шикарное место.
Из записной книжки я узнал, что Саул пользовался этим люком уже раз двенадцать. Если принять продолжительность одного похода за двадцать пять дней, то выходит, что Саул регулярно сюда наведывался уже больше одного земного года Из походов он возвращался, как правило, с обычными находками, добываемыми на третьем и четвертом уровнях. И вот он находит нечто замечательное: величайшее золотое дно за всю историю исследования галактики.
И он позволил себя замучить и убить типам, подобным Амаре Гююру.
Иногда совесть не позволяет просто пожать плечами и произнести сакраментальное "Се ля ви".
— Ну, пошли, — сказала Сюзарма Лир.
Мы двинулись вдоль шоссе, тянущегося на северо-запад. Шли молча, хотя время от времени мои спутники задавали возникающие по ходу дела вопросы. По большей части это был Крусеро — очевидно, любопытство являлось второй обязанностью заместителя командира.
— Если книжка у нас, — спросил лейтенант, — то откуда андроид знает, куда идти?