Здесь, на празднике Весенней Луны, пренебрегали многими из обязательных придворных церемоний, и гости чувствовали себя свободней, чем обычно. То тут, то там в уголках сада раздавались взрывы смеха, радостные возгласы. Но происходящее сейчас являлось только вступлением. Главное же, чего с таким нетерпением ожидали Соня, Югита и остальные приглашенные, должно было начаться лишь ночью, когда жрецы принесут положенные жертвы и пропоют священный гимн. Если, конечно, облака не закроют луну, суля дурные предзнаменования.
Соня никогда особенно не любила смотреть на медленные выходы жрецов во время праздничных шествий, ее раздражала их многозначительное и важность. Вот и на этот раз она с большим удовольствием улизнула бы куда-нибудь подальше, чтобы не принимать участия в торжественном жертвоприношении. Но это не Туран, где подобные выходки обычно сходили ей с рук, это — столица Хаурана, и не стоило искушать судьбу.
Толпы народа, запрудившие площадь перед храмом, громкими воплями встретили появление правителя и его придворной свиты. Огни тысяч факелов ярко освещали площадь, и полная луна, безмятежно сиявшая в небесах, казалась здесь случайной гостьей. Соня, не желая смотреть на этих людей, в восторге орущих и размахивающих своими горящими палками, стояла у самой стены, спрятавшись за спинами возбужденных гостей. Если жрецы наводили на нее тоску, то толпа вызывала в ней настоящее презрение.
Чтобы отвлечься, девушка подняла глаза к небу — луна равнодушно смотрела вниз, и ей было совершенно безразлично, что там сожгут на каком-то жертвеннике эти людишки, копошащиеся днем в жалкой суете, покупающие и продающие, размахивающие мечами или пьющие вино… И так было понятно, что ни одно облачко не появится этой ночью — яркие россыпи звезд усеяли черные небеса, а ветер стих, не тревожа листву цветущих деревьев…
Наконец, когда Соня уже устала от напряжения и ей окончательно надоело разглядывать спины придворных и задыхаться от густого аромата всевозможных притираний под гнусавое пение жрецов, народ взревел, радуясь ясной ночи и светящимися ручейками стал растекаться по улицам, чтобы пить и гулять до утра.
Сиятельный правитель и его гости вернулись во дворец, чтобы здесь, на просторных террасах и лужайках великолепного сада, тоже повеселиться вволю — ибо это был самый любимый праздник года, праздник, вслед за которым заключались счастливые браки.
Ночное пиршество началось не сразу: сначала гости разошлись в заранее приготовленные комнаты, где их ожидали слуги с ворохами причудливых одежд, головных уборов и грудами всевозможных масок. Эта забава привилась здесь совсем недавно, привезенная молодым аквилонским послом, месьором Дагритосом.
Большой щеголь и знаток придворного этикета, он пользовался при заморийском дворе огромным успехом. Югита сочла необходимым показать его Соне еще в тот раз, когда дядюшка Джергес вывез свою воспитанницу на ее первый дворцовый прием. Высокий, черноволосый, с вечной усмешкой на красивом лице, он сразу не понравился Соне. Водянисто-серые, немного навыкате глаза его, в отличие от губ, никогда не смеялись, и это несоответствие вызвало у девушки недоверие и неприязнь. Но Югита, да и многие другие девицы, были в восторге от этого вездесущего выдумщика. Похоже, он здесь находился лишь для того, чтобы изобретать все новые и новые забавы для пресыщенного двора.
Всем очень нравилась эта игра — пиршество в нелепых нарядах и уродливых масках,— и теперь вельможи радостно надевали на себя то, что казалось им самым подходящим. Грубая холстина соседствовала с сияющей парчой, великолепные плюмажи прикреплялись драгоценными пряжками к войлочным шапкам погонщиков мулов. А драгоценные ожерелья дам сверкали на домотканых платьях простолюдинок.
Югита и Соня торопливо накинули то, что подвернулось под руку: Соня выбрала длинный, почти до пят, плащ, усеянный мелкими блестками, и странный головной убор из серебристой парчи, скрывший ее пышные кудри. Не раздумывая долго, она надела небольшую белую маску с раскосыми прорезями для глаз. Теперь ее не узнала бы и родная мать.
— Ну, как я тебе нравлюсь? — послышался рядом смеющийся голос.
Соня обернулась и удивленно вскрикнула:
— О, Югита, неужели это ты?!
И впрямь было чему удивляться: вместо красавицы в бледно-голубом, расшитом шелками платье перед Соней стояла крестьянка в грубой полосатой юбке, широкой безрукавке, отороченной белой овчиной, и в нелепой шляпе, украшенной петушиными перьями. Из-под зеленой маски весело глядели лукавые черные глаза:
— Ха-ха-ха, не узнала, не узнала! А ты-то вырядилась, ну просто колдунья с Дальних Гор! Пошли скорее, танцы начались!
Они выскользнули за дверь и, взявшись за руки, побежали в сад. Там уже вовсю кипело веселье, слуги сбились с ног, поднося новые блюда изысканных сластей и наполняя высокие кубки выдержанными винами из огромных чеканных, кувшинов. Девушки не успели добежать до столов, как их разлучили и потащили танцевать. Для Сони подобное обращение было в диковинку — она знала, что так веселится простонародье, но это оказалось совсем неплохо, не хуже бешеной скачки на горячем коне…
— Я буду ждать тебя в башне, как всегда! — вдруг раздался над самым ее ухом нежный шепот.
Высокая женщина в красном широком платье, золотом тюрбане и черной бархатной маске обращалась к мужчине, державшему ее за руку. Соня скользнула взглядом по его стройной фигуре и вздрогнула, узнав ноги, обутые в башмаки с круто загнутыми носами. Огромные пряжки, усыпанные алмазами, сверкали, отражая свет многочисленных факелов. Эта вычурная обувь могла принадлежать только одному человеку — тому, кто затеял всю эту кутерьму, аквилонскому послу Дагритосу.
Дама в красном скрылась в аллее, ведущей к замку. Немного погодя месьор двинулся за ней. Не в силах совладать с любопытством, толкавшим ее на самые отчаянные поступки, Соня улизнула от своего кавалера и побежала следом…
* * *
…Флейта давно уже валялась на песке, а девушка все сидела, прикрыв глаза и заново переживая давешние события. Луми терпеливо ждал, не сводя с нее взгляда. Девушка словно спала наяву — она то улыбалась, то хмурилась, испуганно приоткрывая рот. Наконец она тряхнула головой, отгоняя видения, и огляделась.
— Ну что, вспомнила, куда идешь? — спросил Луми, бережно поднимая флейту. Он приложил ее к губам и нерешительно дунул. Раздался жалобный писк, и Соня, не выдержав, расхохоталась:
— Вспомнила, вспомнила! А ты не терзай ее понапрасну, это ведь искусство — играть на флейте, ему и за год не выучишься!
Девушка смотрела на Луми, который нежно поглаживал тоненькую трубочку кончиками пальцев; словно она была крошечным живым существом, й улыбка медленно сползала с ее лица. Этот кусочек дерева с просверленными в нем дырками, оживший благодаря ее дыханию, разбудил в душе девушки самые болезненные воспоминания.
Веселый праздник, смех, пестрые маски, таинственный шепот… Могла ли тогда Соня предположить, что скоро вся ее жизнь разлетится вдребезги, как сосуд из резного хрусталя? И чем была вызвана та лавина бедствий, что обрушилась на нее вскоре после той ночи?! Но то, что корень зла таится там, в далекой и ненавистной Аквилонии, девушка нисколько не сомневалась. Да, ей пришлось покинуть Хауран, и покинуть в ужасной спешке, спасаясь от неведомых убийц.
Это ей удалось, но судьба распорядилась иначе—примчавшись домой, в родную и казавшуюся такой безопасной Салафру, Соня попала из огня да в полымя. Имение было захвачено. Отряд аквилонских наемников, внезапно нагрянув, свершил свое гнусное злодейство. Не спасся никто… Ни отец, ни мать, ни братья… Алма, по счастью, была далеко – в таинственном горном храме Айнсор, куда родители отправили ее два года назад. Она, единственная, уцелела, если не считать самой Сони, которая чудом вырвалась из рук схвативших ее бандитов.
…И вот теперь она здесь, на Белой Тропе, идет неведомо куда, чтобы узнать: кто, кто это сделал, чья рука направила убийц в прекрасную Салафру, и что именно послужило тем камнем, который вызвал этот страшный обвал смертей и горя…
— Пора двигаться дальше! — вывел ее из задумчивости мальчишеский голос.— Ты отдохнула, Рыжая? Тогда напейся еще раз — и пойдем. Кто знает, что там будет впереди, а фляги у нас нет…
Все еще во власти своих печальных дум, Соня нехотя сделала несколько глотков, отвязала от пояса костяной гребень и попыталась слегка расчесать спутанные волосы. Почувствовав нетерпеливый взгляд Луми, девушка отказалась от этой затеи и просто перевязала тяжелую гриву лентой. Ей захотелось побыстрей продолжить путь, и она мысленно поклялась себе не поддаваться больше ни на какие колдовские чары.
Хотя что значили здесь ее жалкие клятвы! Хорошо еще, что рядом Луми! Благодарность теплой волной согрела ей сердце, но она, ничем не выдав своих чувств, решительно вскинула на плечо лук и молча пошла вперед.
Идти было легко, теплый воздух чуть заметно колыхался над зелеными просторами, и ни голод, ни жажда не мучили двух путников, затерявшихся в этом бескрайнем мире полей и холмов. Ручей, казавшийся Соне второй половинкой Тропы, незаметно становился все шире и шире, теперь он был похож скорее на мелководную речушку. Белые песчинки по-прежнему устилали дно, и узкие ленты зеленых водорослей извивались вдоль берегов, колеблемые быстрым течением.
Соня шла, ни на чем не задерживаясь взглядом, но вдруг какое-то едва заметное движение привлекло ее внимание. Что-то серебристое трепыхалось на узкой песчаной полосе, в двух шагах от кромки воды.
— Что это?! — удивленно воскликнула девушка, позабыв про все запреты,— Луми, смотри, какая рыбка! Или нет, это не рыбка!
Она присела на корточки, разглядывая странное существо, отчаянно бившееся неподалеку на горячем песке, да, серебристое чешуйчатое тело и красные плавники были, как у настоящей рыбы, а вот голова… Беловато-серая, мягкая и почти бесформенная, сначала она показалась девушке отвратительной, но, всмотревшись, Соня чуть не вскрикнула от удивления: да это головка крошечной лошадки на крутой изогнутой шее, а вместо гривы на ней торчит красноватый мягкий гребень, похожий на спинной плавник.,.
—– Водяной конь… — хрипло прошептал за ее спиной Луми,— не трогай его, это очень опасная тварь! Они водятся в морях и вызывают страшные бури!
— Такие маленькие? — изумилась Соня и, повинуясь внезапно вспыхнувшей жалости, осторожно взяла в руки трепыхающееся беззащитное тельце.
— Что ты делаешь?! — завопил Луми, пытаясь выбить из ее рук крошечное существо, — Брось сейчас же! Опять ты за свое, Рыжая!
Но Соня, сомкнув руки, чтобы не уронить водяного конька, не раздумывая шагнула к воде и бросила его подальше от берега. Тихий всплеск — и ничего больше не напоминало о диковинном существе, чуть не погибшем на горячем песке.
— Зачем ты бросила его в воду? Пусть бы издох здесь, на берегу! А теперь кто знает, какие силы ополчатся на нас? — кричал мальчик, размахивая руками, и злые слезы блестели в его глазах.— Взгляни туда, Рыжая, это наверняка дело твоих рук! Что я говорил, вот оно, началось!
Там, впереди, куда показывал Луми, действительно творилось что-то странное: воздух колебался, размазывая очертания холмов, Тропа зашевелилась, словно оживая, а ручей, будто упершись в невидимую преграду, стремительно стал растекаться в стороны, затопляя низкие берега.
— Ты думаешь, это из-за меня?! — взвилась Соня.— Из-за того, что я бросила в воду эту несчастную умирающую рыбешку? Нет, Луми, хоть ты и почти что колдун, но я тебе не верю! Не верю, не верю! Или ты решил, что мы так и будем брести по зеленым лужайкам, пока не дойдем до этой пещеры? Ну, и где же она? По мне, пусть уж лучше случится что-то определенное, чем тащиться вот так и ждать подвоха от каждой травинки или лягушки. Что ты встал как вкопанный?! Тропа уходит вперед, значит, надо по ней идти. Во всяком случае, я уверена, что в огне мы уже не сгорим!
Ее сердитые слова несколько остудили гнев Луми, и он двинулся вперед, продолжая недовольно бурчать себе под нос. Вдруг он остановился и уже в который раз полез в свою суму, что-то там нащупывая:
— Лягушки, лягушки… А взял ли я лягушек?!
— Ну вот, заладил, теперь ему эти твари понадобились! Да были, были они у тебя сушененькие, ты еще там, в огненном доме, о них бормотал. А сейчас-то зачем тебе нужны лягушки? Пойдем лучше поскорее, смотри, какой туман поднимается, еще немного — и ничего не будет видно!
Теперь уже Соня подталкивала мальчика, пытаясь заставить его идти побыстрее. Но тот шел, спотыкаясь на каждом шагу, и все рылся в своей суме. Наконец Луми с облегчением вздохнул, вытаскивая маленький холщовый мешочек, и бережно его ощупал:
— Вот они, здесь! Я так торопился, что хватал все подряд, но, если бы я их забыл, это было бы плохо, очень плохо…— Луми положил обратно свою находку и пошел рядом с Соней. Он старался не смотреть вперед, туда, где клубилась туманная пелена, становясь с каждым мгновением все гуще. Чувствовалось, что мальчишке не по себе, и поэтому он говорит без остановки:
— Гартах всегда твердил — если какое-то слово или знак тебе о чем-то напомнили, остановись, подумай и проверь, есть ли это у тебя… Если одна и та же мысль упорно бьется в голове, как птица в клетке,— это тоже знак, не пренебрегай им, иначе отвергнешь помощь богов… Вот ты сказала — лягушки, и я сразу о них вспомнил. Меня даже в жар бросило от мысли — а вдруг я их оставил!
— Ну, и что они могут, эти твои сушеные амулеты? — спросила Соня, довольная, что мальчишка наконец-то перестал ее упрекать и, не упираясь, идет рядом.
Ей тоже не нравился туман, разлившийся до самого горизонта, скрыв от глаз и холмы, и ручей, и саму Тропу. Можно было подумать, что облака укрыли землю мягким влажным одеялом. А сверху над ними, как и прежде, сияло ослепительное солнце и голубело чистое небо.