А Югита… Ох, уж эта Югита! В первый же день она, увидев Соню, высоко подняла тонкие бровки и высокомерно промолвила:
— Это и есть дочь богатого туранца? О, Иштар, ей и впрямь надо многому научиться — и для начала хотя бы изящно убирать волосы или выбирать платье! — Надменная девица обошла вокруг Сони, потерявшей дар речи от такого приема и замершей в растерянности, как деревянная кукла.— Посмотрите на ее рукава! Такие нравятся только простолюдинкам, даже мои служанки не наденут ничего подобного!
Соня вспыхнула гневным румянцем: это было ее самое лучшее платье, и волосы лежали на затылке красивым пышным узлом, заколотые роговыми гребнями. Она. хотела было повернуться и убежать обратно во двор, где слуги распрягали лошадей, но стоящий рядом Джергес, положил ей на плечо большую мягкую руку и резко осадил дочь:
— Югита, ты забываешься! Соня — наша гостья, а твой прием не отличается ни любезностью, ни изысканностью! Тебе самой стоит припомнить уроки достойного поведения, а для этого поменьше вертись перед зеркалом!
Гордо подняв темноволосую головку, Югита изящно приподняла юбки и, бросив на Соню насмешливый взгляд, спустилась по широкой лестнице к цветникам.
— Иди отдохни с дороги, служанки покажут тебе твою комнату. Она как раз рядом со спальней моей дочери. Я думаю, вы поладите! – И дядюшка Джергес слегка сжал ее плечо.:
Еще чего! Ладить с такой гордячкой, с заносчивой вертушкой! Рукава, прическа! Плевать она хотела на все это!
Оставшись одна, Соня, вытерев злые слезы, сбросила платье, ставшее в один миг ненавистной синей тряпкой, натянула потихоньку прихваченные из дома старые штаны брата и, выскользнув в сад, взобралась на высокое дерево…
…Дорога плавно поворачивала то вправо, то влево, петляя между огромными валунами, предвестниками теперь уже недалеких Карпашских гор. Соня видела и эти красновато-серые глыбы, и редкие рощицы низких деревьев, склонивших ветви почти до самой земли, и узкие трещины оврагов, змеившихся справа от дороги. Но на эту картину накладывалась и другая, не менее отчетливая, живая картина прошлого;
…Здесь, в Хауране, правители всегда любили приближать к себе знатных чужеземцев, вот и отец Югиты, почти не приложив усилий, если не считать, конечно, его женитьбы на прекрасной туранке Адалане, быстро попал в милость при дворе. Всегда ровно приветливый со всеми, сдержанный в словах и расчетливый в поступках, ловкий вельможа, не нажив сколько-нибудь серьезных врагов, вскоре стал главным советником хауранского наместника.
Высокочтимый Джергес не меньше сиятельного владыки любил музыку, поэзию, сложные игры восточных мудрецов, делавшие разум гибким, как лоза, и острым, как кинжал. К своим детям он пригласил лучших учителей, поселив в отдельном флигеле, и они жили там, благословляя удачу и щедрость хозяина.
Отпрыски многих именитых вельмож ежедневно приходили в его широко раскинувшийся сад, чтобы в просторных павильонах обучаться наукам и искусствам вместе с собственными сыновьями и дочерьми Джергеса.
Сначала Соне было очень не по себе в этом роскошном доме, где не разрешалось бегать по коридорам, кричать и громко смеяться. Но тот первый день, когда она назло Югите и ее важному папаше залезла на дерево, не прошел для нее даром. Она не терпела над собой никакого превосходства, если только не признавала его добровольно. А тем же вечером ей пришлось пережить еще одно унижение, когда Югита, восседая, словно владычица, среди юных дочерей хауранской знати, вздумала вызвать свою гостью на поэтический поединок.
Они сидели в беседке, увитой виноградом, а прислужницы разливали в чаши прохладный пенистый напиток. Огромные вазы с фруктами стояли на столиках, инкрустированных перламутром и слоновой костью. Волосы гордой дочери почтенного Джергеса, заплетенные на висках в несколько мелких косичек, были уложены сзади причудливым валиком и перевиты жемчужной нитью. Большие овальные жемчужины свисали с мочек маленьких ушей, а синее платье — подумать только, почти такого же цвета, как ее собственное! — делало легкую фигурку девушки почти невесомой. Плотно облегая маленькую крепкую грудь, подхваченное драгоценным поясом, оно спускалось вниз мягкими пышными складками.
А рукава, проклятые рукава! Соня сразу впилась в них глазами и поняла, что болтливая девчонка, оказывается, права. Пышные от плеча до локтя, они в двух местах были перетянуты голубыми лентами с золотым шитьем, а от локтя до запястья плотно охватывали руку. Соня имела мужество признаться себе, что платье Югиты, как и платья остальных девушек, сидевших вокруг нее, были гораздо красивее ее собственного.
— Ах, какие дивные плоды дарит нам изобильное лето! — томно проворковала одна из дев, беря в руку золотисто-румяный персик.— Это чудо достойно целой поэмы!
— Да, Эфиль, ты права! Так давайте же по кругу прославим щедрость Богов, даровавших нам это благо! Может быть, наша новая гостья начнет? — И Югита метнула лукавый взгляд в сторону Сони, потянувшейся к груше.
Девушка, словно обжегшись, отдернула руку и, круто развернувшись, бросилась прочь из беседки. Вслед ей раздался тихий смех, и мелодичный голос нараспев начал читать стихи.
Соня зажмурилась и потрясла головой, отгоняя видение. Нет, она совсем не хотела вспоминать те дни в доме хауранского аристократа! Первые месяцы ей больше всего хотелось выкрасть лошадь в его конюшне и сломя голову броситься в Халафру, где к тому времени обосновалась, уехав из Майрана, ее семья! Но мудрый Джергес читал в ее душе, как в открытой книге. Он потратил немало времени, убеждая маленькую упрямицу не обращать внимания на насмешки и приступить к занятиям.
Конечно, кое-что она знала и умела. Келемет и сам приглашал учителей к своим детям, но это была лишь грубая почва, на которой должны были расцвести прекрасные цветы истинной образованности. И вот теперь, спустя годы с того дня, Соня, превзошедшая всех подруг в искусстве стихосложения, в игре на всевозможных музыкальных инструментах, изучившая придворный этикет и хитрое искусство обольщения, трясется по пыльной дороге в жалкую деревушку у подножия диких гор, чтобы еще раз задать свой вопрос… Только кому?!
* * *
Солнце уже касалось верхушек деревьев, ког-да впереди замаячили две высокие башни. Вот она, Хариффа, откуда начнется ее путь по Белой Тропе Времени! Гадальщик сказал, что именно здесь ей должны указать дорогу… Соня толкнула Подружку пятками и поскакала к воротам.
Хариффа была обнесена внушительной каменной стеной, не такой мощной, как в Керсисе, но все же достаточно высокой, чтобы жители деревни чувствовали себя в безопасности. Справа от стены змеился глубокий овраг, склоны которого заросли серовато-сизыми побегами курая. Неподалеку паслись крупные белые козы с великолепной волнистой шерстью. Они неторопливо объедали листья и тонкие ветви с чахлых кустов, не брезгуя и жесткими стеблями горькой травы — зара.
Из зарослей вынырнул немолодой мужчина в серой холщовой рубахе и закатанных до колена штанах. Он нес на плече большую охапку зеленых прутьев. Следом за ним на дорогу выбежали три козы, подгоняемые лохматым мальчишкой. Поравнявшись с мужчиной, Соня осадила лошадь и поехала шагом. Покосившись на девушку, поселянин поправил вязанку и хрипло спросил:
— Далеко едешь-то? Здесь, парень, в одиночку нельзя, места опасные! Если собрался через перевал, придется ждать каравана!
— Нет, хозяин, мне не туда, мне гораздо ближе,— ответила Соня, надвинув шляпу поглубже.
— А-а-а, значит, у тебя здесь родня? Ну и к кому же ты пожаловал, путник? Скажи, я провожу! Может, к старому Цирсу? У него как раз три племянника в Керсисе. Или к ткачихе Тайре, ее одеяла даже в Аренджуне знают!
— Нет, нет, я не племянник старого Цирса, и одеяла мне не нужны! Я здесь только переночую и отправлюсь дальше! Скажи только, где можно остановиться?
Попутчик Сони сразу умолк, всю его разговорчивость словно ветром сдуло. Он сплюнул себе под ноги и до самых ворот больше не проронил ни слова.
Войдя в селение, он повернул налево, а Соня, непонятно почему разозлившись, направила лошадь прямо.
— Эй! — раздался ей вслед знакомый хрипловатый голос.— Поезжай к источнику, там постоялый двор. Дом с голубятней, это он самый и есть! — И, окинув девушку на прощание мрачным взглядом, хмурый попутчик скрылся за щелястой калиткой.
Где-то рядом брякнула щеколда, и высокая женщина с большим глиняным кувшином пошла вперед, метнув на девушку быстрый взгляд из-под темного покрывала. Соня медленно поехала следом. Ей навстречу попадались женщины, молодые и старые, одетые в невзрачные платья, с такими же темными покрывалами, скрывающими волосы. Они шли, придерживая на плече тяжелые посудины и неприветливо поглядывая на одинокого всадника. «Ну и местечко! — подумала Соня, невольно поторопив лошадь.— Что это они все на меня косятся, будто заранее видят во мне врага?! Ладно, переночую здесь, спрошу дорогу, и — прощай, Хариффа!»
Она больше не обращала внимания на недобрые лица поселянок, направляясь к небольшой площади в центре селения, откуда слышались громкие голоса и блеянье коз. Животные сгрудились у желоба, наполненного водой, и этот край площади казался покрытым шевелящимся белым ковром.
Хариффа, Хариффа! Да ведь это название Соня не раз слышала в доме отца, и как она могла забыть! Знаменитая харифская шерсть! Так вот откуда привозили тюки тончайшей, легкой, как пух, белой шерсти, которую отец с большой выгодой для себя продавал потом заезжим купцам!
Поймав себя на том, что опять унеслась мыслями в прошлое, Соня спешилась и, взяв Подружку под уздцы, пошла к источнику. Селянки, только что со смехом судачившие у края большого шестигранного колодца, почти доверху наполненного прозрачной водой, тут же начали поспешно расходиться. Мальчишки, присматривавшие за козами, сбились в испуганную стайку и отошли подальше. Сердясь и недоумевая, Соня напоила лошадь, напилась сама и оглянулась, ища глазами дом с голубятней.
Все дома вокруг были похожими, как братья-близнецы или как эти козы, что столпились у желоба. Сложенные из серых плит ноздреватого камня, крытые простыми глиняными плитками, отдаленно напоминавшими черепицу, они, казалось, выглядывали из-за низких каменных оград с истинно деревенским любопытством и простодушием. И только один дом, полускрытый пышной кроной раскидистого вяза, несколько отличался от остальных. Такой же приземистый, он был по меньшей мере втрое длиннее любого из них. На широких деревянных воротах виднелась прибитая старая подкова и болтался клок белой шерсти, стянутый пестрым витым шнуром,— знак ночлега и торговых сделок.
Обойдя коз, глазевших на нее значительно приветливее, чем мальчишки, стоявшие поодаль, Соня подошла к воротам. Теперь она видела и голубятню: невысокую башенку с деревянным верхом, прилепившуюся в углу двора. Стайка голубей, золотисто-розовых в лучах заходящего солнца, делала круги над Хариффой, испуганно шарахаясь от длинного шеста с развевающимися полосками ткани, которым размахивал, стоя на крыше, долговязый подросток.
Девушка толкнула приоткрытую створку и вошла. Солнце еще освещало коньки крыш и невысокие трубы дымоходов, зато здесь, во дворе, окруженном хозяйственными постройками и хлевами, было уже по-вечернему прохладно. Немолодой слуга, увидев гостя, поспешно загнал в сарай последних коз и закрыл щеколду. Прихрамывая, он подошел к Соне и молча взял повод. Покосившись на притороченный к седлу гирканский лук и колчан со стрелами, мужчина повел лошадь к конюшне. Девушка легонько шлепнула Подружку по темно-коричневому крупу и направилась к крыльцу. Несколько жирных голубей отбежали от ступенек и вспорхнули на крышу, откуда их сразу же согнал пронзительный свист длинноногого мальчишки. Он с упоением размахивал своим шестом, не давая птицам опуститься. Хромой прислужник вышел из конюшни и, задрав голову, зычно крикнул:
— Эй, шалопай, хватит! Погонял, й довольно! Солнце уже садится, оставь голубей в покое! Кому говорю, положи шест! Ну ты у меня схлопочешь, только спустись во двор!
Свист тут же прекратился, вместо него послышался скрип открываемой дверцы. Соня на мгновение задержалась у крыльца, с улыбкой глядя на легкокрылых птиц, сразу устремившихся вниз, в родную голубятню. Предвкушая пирог с начинкой из нежного птичьего мяса, она толкнула дверь и вошла в просторный коридор, тускло освещенный одним маленьким окошком. Справа начиналась крутая лесенка, упиравшаяся в открытый лаз на крышу.
Снаружи доносилось блеяние коз и неразборчивое бормотание. Из-за кожаного занавеса прямо перед ней слышались позвякивание посуды, мужские голоса и шарканье ног. Девушка переступила порог и оказалась в небольшом зале с тремя широкими столами. В самом углу, под ярко горящим светильником, сидели трое торговцев и вели оживленный разговор. Повернув головы в ее сторону, они на какое-то время умолкли, но потом, потребовав новый кувшин вина, снова продолжили прерванную беседу.
Соня села неподалеку, у окна, выходившего во двор, и громко постучала рукояткой кинжала по доскам стола. Шустрый мальчишка с круглыми вытаращенными глазами, который только что приносил вино, выглянул из-за тяжелого полотнища, прикрывавшего проем, и шмыгнул обратно/ что-то отрывисто крикнув. Тут же появился дородный хозяин, вытирая руки куском чистого холста, перекинутого через плечо. Он сразу заметил нового гостя, оглядел его оценивающим взглядом и, улыбаясь одними губами, подошел ближе:
— Чем господин пожелает утолить голод и жажду? — Его маленькие быстрые глазки, словно ощупывая, скользнули по безрукавке, по белой стройной шее, выглядывавшей из распахнутого ворота, и остановились на войлочной шапке. Пряча усмешку, трактирщик добавил: — Я хотел сказать — что прикажет прекрасная госпожа подать себе на ужин?
Купцы, сразу забыв о ценах на шерсть, примолкли и повернули головы в их сторону, с интересом прислушиваясь. Соня, глядя на хозяина спокойным, слегка надменным взглядом, медленно сняла свой головной убор и положила на стол. Рыжие волосы, едва подхваченные заколкой, тяжелой волной сползли с затылка и заструились по плечам. Хозяин продолжал улыбаться, но на лице его уже не было и тени прежней приветливости.
— Принесешь пирог с голубями, только не вздумай сказать, что его у тебя нет! Ну, еще жаркое из козленка, немного вина, слышишь, совсем немного! И сластей. А потом приготовишь мне на ночь комнату!
— Госпожа пробудет здесь только одну ночь? А позволено ли мне будет осведомиться, куда она отправится дальше? — Улыбка совсем сползла с его губ, лоб покрылся мелкими капельками пота, руки комкали край полотенца.
— Куда? Это скорее я должна у тебя «осведомиться»…— Соня насмешливо произнесла последнее слово, столь непривычное в устах деревенского трактирщика.— И, думаю, ты укажешь мне дорогу…
— Дорогу?! Какую дорогу? Я ничего не знаю, и ничего тебе не подскажу! — неожиданно по-бабьи взвизгнул хозяин, отступая в глубину зала и размахивая пухлыми ладошками. Соня смотрела на него широко раскрытыми глазами, не понимая причины столь внезапной перемены.
— Но ведь ты даже не знаешь, о чем я хочу спросить! — сказала она, стараясь сохранить спокойствие. Девушка чувствовала, что еще немного — и ее захлестнет волна неудержимой ярости: подумать только, ну и в отвратительное место она попала. Эта Хариффа — деревня сумасшедших!