— Эти взгляды надо расценивать, как ожидание от меня многочисленных и суровых распоряжений? — я потыкал ножом в оленью ляжку, жарившуюся с краю над углями. — Я больше десяти месяцев никем не командовал. Нужно восстановить навыки.
Послышались смешки. Вот чёрт, так я приобрету репутацию остряка. Только этого мне не хватало… Поэтому я не стал продолжать в том же духе, а занялся завтраком, подавая пример остальным.
Если честно — я не врал, что мне нужно восстановить навыки. Я всё ещё не пришёл в прежнее состояние и толком не мог свыкнуться с мыслью, что вновь "занял трон". И ещё более тревожной была эта мысль от того, что над пещерой, в свежей могиле, лежит мальчишка, чьё место я занял всего лишь сегодня ночью.
— Вадим, Раде, — я оторвался от еды, — заканчивайте, смените Арниса и Ивана. Лен, ты мне вот что — ты мне покажи-ка все здешние припасы.
— Пошли, — Ленка с готовностью отряхнула руки и встала. Я вздохнул, печально посмотрел на недоеденное мясо и ругнулся про себя — ведь знал же одержимость Ленки в хозяйственных делах.
— Ну пошли…
— Тут отсек почти как в той, нашей пещере… голову ниже… — Ленка сняла со стены факел. — Вот, смотри — они, наши запасы.
В пещере было холодно. Она, правда, была не очень удалена от основного жилища, но сюда по-хозяйски натаскали здоровенные бруски льда и выложили ими стены. Часть продуктов вообще лежала на этих ледяных полках. В свете факела я увидел корзины, грубые кувшины; с потолка, под которым проходили жерди, свисали окорока, ещё что-то… Кончался февраль, а кладовая выглядела весьма солидно.
— Ещё в августе начали запасаться, — с гордостью ответила на мой невысказанный вопрос Ленка. — Борис этому большое внимание уделял.
— Не исключено, что со мной так сытно не будет, — мельком заметил я.
— Да господи… — с непонятной интонацией повела плечами Ленка. И вдруг добавила: — Мы все ждали, что ты вернёшься. Поэтому и уговорили Бориса, чтобы отпустил Вадима.
Я снова вышел из пещеры. Ярко сияло солнце, снег сверкал, словно огромная бриллиантовая россыпь. Негры у своих костров казались на нём пятнами грязи.
Вадим и Раде стояли метрах в десяти, за баррикадой. Меня они не слышали, хотя специально не скрывался — и услышал их разговор, точнее — его кусок.
— Не знаю, — Раде повёл плечами. — Мне он не показался. Пацан, как пацан, — он говорил на смеси русского с македонским, кажется, и я его легко понимал.
— Ты не видел, как он фехтует, — равнодушно буркнул Вадим, облокотившийся на верх баррикады. Похоже, мой побратим не был настроен на разговор.
— Я не об этом, — Раде чуть повернулся к нему, — не о фехтовании и не о том, какой он боец. Я о том, какой он князь. Мы ведь должны теперь зависеть от него…
— Какой он князь? — Вадим тоже посмотрел на него. — Ну вот я тебе расскажу, а ты послушай, какой он князь. Прошлой зимой — вот примерно в это же время — получилось так, что Олег влетел в лапы ниггеров. Так они я уж не говорю, что его били. Они ему под левым боком разожгли костёр. Вот ты себе это просто представь, Раде. Они его жгли огнём и спрашивали, где наш лагерь и сколько нас. А он им всё равно ни хрена, — Вадим покачал пальцем перед лицом македонца, — он им ни хрена не сказал. Просто взял и не сказал. Как пионер-герой. Знаешь про таких?
Раде молча царапал пальцем выемку в снежном блоке. Вадим, кажется, почувствовал моё присутствие — оглянулся и, нервно улыбнувшись, махнул рукой:
— Всё спокойно, Олег.
— Я вижу, — флегматично кивнул я. — Только это спокойствие меня не очень-то устраивает.
Я лёг поздно — можно было даже сказать, что уже утро. Поэтому вполне законным было моё возмущение, когда меня начали тормошить — и выяснилось, что всего полседьмого, а проспал я едва полтора часа.
"Начинается, — подумал я. — Водрузил на себя Шапку Мономаха, поздравляю…" Вслух я вежливо спросил:
— Какого чёрта надо?
— Олег, — будил меня Басс, — вставай. Тут к тебе человек приполз.
— Ты что, заболел? — осведомился я, садясь на топчане. Около огня сидел незнакомый мне парнишка… нет, знакомый, только я не помнил, откуда его знаю. Парнишка грел над пламенем руки и улыбался. Лицо слева у него было поморожено.
— Ты меня не помнишь? — спросил он по-немецки. — Я Мюлле. Мюлле Френкель.
— Мюлле! — я почувствовал, что тоже улыбаюсь. — А, конечно, мы же бегали вместе — ты меня обогнал, тогда, ну, на Малее, да!
— Точно, — Мюлле улыбался ещё шире. — Это я.
— Погоди. Постой, — я встал, начал разыскивать в полумраке сапоги-унты. — Что ты здесь делаешь?!
— Я не один, — Мюлле встал и перестал улыбаться. — Меня послал Андерс, наш фюрер. У нас девятнадцать мальчишек, мы ночуем в лесу, километрах в пяти от опушки. Мы готовы вам помочь — ударить утром с тыла по неграм.
— Так, — я затягивал ремни унтов. — Ты шёл один?
— Да, меня никто не заметил, — Мюлле принял из рук Зорки котелок с настоем вереска, кивнул благодарно. — Я немного поморозился, но это ничего… Мы шли мимо на нашу вторую зимовку, на Дунай. Ну и… — он присосался к котелку, потом передохнул и продолжал: — До света я ещё успею вернуться. Что передать фюреру?
— Да что тут… — начал Басс, но я взглянул на него, и он умолк.
— Но это правильно, — согласился я. — Вот что, Мюлле. Допивай — и давай обратно. Во-первых, конечно, поблагодари Андерса за помощь. А во-вторых — во-вторых, когда будете готовы, подайте сигнал.
— У нас есть рог, — торопливо сказал Мюлле, отставив котелок. — Мы затрубим в него перед атакой.
— Да, — кивнул я. — Тогда мы тоже атакуем.
— Негров лучше гнать в ту сторону, — я увидел, что Вадим тоже на ногах. — Там вдоль Марицы идёт овраг, заросший буреломом. Сейчас там доверху снега.
— Я передам, — согласился Мюлле, надвигая капюшон. — Ну, я пойду, а вы готовьтесь.
— Осторожней, — сказал я ему уже в спину. Басс пошёл проводить. Я посмотрел на Вадима и со вздохом продолжал: — Буди остальных. Всех.
— Не выспался? — понимающе спросил он.
— На том свете отосплюсь, — я потянулся за бригантиной.
— А мы на каком? — ошарашил меня вопросом Вадим.
Я не нашёлся, что ответить.
У Зорки был хороший голос и, по-моему, она сама толком не замечала, что напевает, ровными движениями брусочка песчаника затачивая свою корду. Мне не хотелось останавливать её пение, тем более, что песня по-сербски звучала очень красиво — я невольно и с грустью вспомнил Кристину… Но потом я всё-таки подал голос:
— Можешь не стараться. У меня есть правило: девчонки идут в бой только тогда, когда другого выхода просто нет.
Зорина медленно подняла на меня глаза и свела брови — красивые, длинные и тёмные:
— Что? — прищурила она один глаз. — А ты знаешь, как я стреляю?
— Наверное, хорошо, — я пожал плечами. — Но это ничего не меняет.
Несколько секунд мы мерялись взглядами. Потом Зорина отвела глаза… и я перехватил над плечом, отклонившись, брошенный мне рукоятью в лоб охотничий кинжал.