— Бегут! Ре-бя-та-а-а-а, они бегу-у-у-ут!!!
Дикий, истошный вопль, даже не человеческий крик, а вой волка, загнавшего добычу. И — эхо катится, дробясь на десятки таких же голосов, по всему горному лесу, отражаясь где-то впереди, возле Куры…
— Бегут!!! — подхватил я. — РО-О-О-ОСЬ!!!
Спины. Одинаковые спины чёрных крыс, наискось вскипающие кровью. Розовой пружиной выскакивает наружу позвоночник, коротко хрустят рёбра.
Не дано им будет убежать. Ноги их ослабеют и подломятся, руки их опустятся и не смогут держать оружие. Страх пригнёт их за шеи к земле тяжёлыми гирями.
В мокрым ошмётках взрывается курчавый затылок. Ноги сами собой переносят через пролом, в который, объятые запредельным ужасом, сыплются негры. Я, кажется, научился летать?.. Ничего невозможного…
Небо. Солнце. Бронзовый щит в синеве. Луч — уколом меча. Танцующий диск. "Коловрат," — вот слово, вот название — откуда оно всплыло в памяти?!
Прыжок — вслед за живым клинком.
В небо. Гром музыки. Голоса внизу.
Полёт.
— Олег, Олег. Олег.
Что, опять? Нет меня, я умер. Дайте же отдохнуть.
Вода лилась мне на лицо, и чья-то жёсткая, но осторожная ладонь растирала её по коже.
— Поливай, поливай…
Что ещё за новости-то?!
— Я вам что — морковка?! — чужим голосом спросил я, открывая глаза. Надо мною маячило лицо Серого — это он окатывал меня из фляжки. Рядом был Вадим — а он меня за каким-то дьяволом умывал. Отовсюду слышались близкие и отдалённые крики, лязгал кое-где металл, торжествующе и возбуждённо звучали голоса. Заревел рог — победно и яростно. — Что со мной? — я попытался сесть, но голова резко закружилась, сознание отступило куда-то в темноту, и я бы треснулся затылком о камни, не подхвати меня мокрые руки Вадима. Вокруг стояло ещё несколько человек — и моих ребят, и просто знакомых, и совсем незнакомых — и в их взглядах я прочёл восторг и страх. — Что случилось?! — требовательно спросил я. Серый, нагнувшись сбоку, осторожно развёл мои пальцы на рукояти палаша — я с интересом наблюдал, как он их разгибает — ничего не ощущающие, совершенно чужие, белые, с кровью под ногтями. Клинок палаша был тоже в крови — весь, и гарда в крови…
— Оглянись, — попросил Вадим, помогая мне развернуться корпусом. — Вон там ты бежал. Оцени.
Негры лежали позади, как деревья на хорошем лесоповале — влево-вправо, в лужах сохнущей крови, среди ломаного и раздробленного оружия, чётко обозначая мой путь к берегу Куры.
— Не помню, — сказал я, отворачиваясь. — Помню музыку… солнце танцевало с мечом… как горящая мельница в "Они сражались за Родину"…
— Заговаривается, — сказал кто-то, и я, тряхнув головой, снова уставился на Вадима:
— Ты зачем меня умывал?
— Ты был весь в пене, Олег, — негромко сказал Серый.
— В какой пене? — спросил я. Серый усмехнулся:
— В обычной. Изо рта. Вон, ребята видели, еле успели в стороны отскочить. А ты долбанулся в дерево, — он кивнул на изрядно выщербленный по бокам дуб, — начал его рубить, потом свалился…
— Дай попить, — попросил я. Припал к фляжке, не отрывался от неё, пока не высосал всё. — Негры где?
— Остатки утонули в Куре, — криво улыбнулся Вадим. — Если кто и спасся — так сотни две-три, не больше. Трупами весь лес завален.
— Ну и хорошо, — я огляделся. — Дайте ещё попить! — ко мне протянулись сразу несколько фляжек, я, не глядя, взял одну, долго пил. Все молча ждали. — Я посижу тут, — наконец сказал я. — Найдите наших.
— Да, князь, — Вадим поднялся на ноги. Серый тоже встал и повторил:
— Да, князь.
— И ещё, — добавил я. — Иван убит, учтите это.
Над берегом Куры, в серой тощей земле несколько десятков схваченных негров под присмотром хмурых мальчишек складывали огромный костёр. По мере того, как он рос, удлинялся и выложенный двойной ряд убитых ребят. Их несли и несли из леса… несли и несли… А на скале над костром несколько парней, закрепившись верёвками и то и дело переспрашивая, выбивали крупными буквами столбцы имён и дат.
Убитых клали одинаково — ногами в разные стороны, голова между двух других голов, руки сложены на груди, на клинке. Прежде, чем уложить очередное тело, с него смывали кровь, стягивали самые страшные раны полосками коры. Делалось всё это, в основном, молча.
Я, если честно, в поисках не участвовал. Как оказалось, у меня и правда разошлись швы в боку. На левой руке — чуть ниже локтя — была глубокая рубленая рана (чудом уцелели кости), а в левом бедре рана — тоже глубокая — оказалась колотой. Какая-то девчонка-казачка, спеша, зашила дырки — я почти не ощутил боли, и она ушла куда-то к другим раненым, а я остался сидеть, бездумно глядя, как укладывают и укладывают трупы, как спускаются за окрестные деревья стаи грифов, слетевшиеся, наверное, со всего Кавказа…
Подошёл и тяжело сел рядом Лаури. Он опирался на самодельный костыль из свеженького деревца.
— Живой? — спросил Лаури, неловко вытягивая вперёд правую ногу, обмотанную размокшей от крови тряпкой. — Хорошо… Меня вон топором хватили, кость над коленом — пополам… А ещё знаешь, — он помолчал, — Джерри моего убили. Уже в самом конце, Олег… Вот так, — он наклонился чуть вперёд и, как-то странно покачиваясь, то ли запел, то ли застонал. По-английски, я понимал:
Конь мой белый, трогай… — он оборвал песню и стиснул виски кулаками.
Подошёл Олег Крыгин. Правая рука у него была на перевязи. Остановился рядом и тихо сказал:
— Андрей убит…
…Андрюшку Соколова принесли одновременно с Михелем ванСпрэгом. Следом за телом Михеля шёл Анри и плакал, не стесняясь, но я даже не очень на него смотрел. Я пытался узнать Андрея, а это было трудно. Топор ударил его в лицо…
— Это точно он? — спросил я Боже, который держал труп на руках.
— Его убили при мне, — сказал Олег. Я кивнул и положил ладонь на плечо Анри. Михеля я знал даже ещё хуже, чем Ивана. Он спас Анри и здорово помог с ремонтом корабля. Теперь его тоже нет. Всё.
— Это… нечестно, — сказал Анри и вытер глаза рукавом. — Это нечестно, Олег.
— Посмотри туда, — я указал на растущую насыпь костра. — Это всё несправедливо, Анри. Но что делать? Надо жить… Несите их, ребята, — обернулся я к Боже и Басу. Задержал двинувшегося следом Олега. — Остальные?..
— Живы, — так же негромко ответил он…
…Принесли Кольку. Голова атамана была распластана ятаганом наискось, но выражение лица осталось спокойным и светлым, как небо. Больше он не мучился одиночеством и воспоминаниями. Кто-то — я так и нее понял, кто — положил к моим ногам мои метательные ножи, уже очищенные от крови. Или, может, и не мои — но такие же… Мне хотелось есть, ещё больше — спать, и совсем не хотелось хоть что-то делать. Вадим подвёл рыжеволосого парня, державшего на локте аркебузу, и я какое-то время не мог понять, чего от меня хотят, пока не сообразил, что парня зовут Фергюс, он ирландец и просится к нам. Причин я так и не уяснил, если честно, но кивнул. Потом кто-то сказал: "Сто семьдесят три," — и я очнулся.
Был вечер, темнело быстро. К костру больше никто никого не носил, и я понял, что назвали цифру убитых.
Сто семьдесят три.
— Командиры отрядов, зажгите факела, — послышался голос, и я увидел протянутый мне факел в руке незнакомого мальчишки. У его ног такие факела — незажжённые, конечно — лежали горкой, их разбирали, поджигали, и я, подойдя, зажёг тоже. Следом за мной прихромал Лаури, и я спросил его тихо:
— Где Тиль?