"Смешно" она сказала как-то сердито и обиженно. Я поступил очень мудро — навалил на глиняную тарелку гору салата, сдвинул на один край, а другой украсил копчёностями, грибами и длиннющим шампуром, в шашлык на котором Танюшка тут же злобно вгрызлась, брызнув мясным соком себе на щёки. Шашлык у Сани удался как обычно — я это понял, едва сам взялся за шампур. Весь день не жрал, а на столе всё было вкусным. Правда — вкусным, девчонки расстарались. Я, например, никогда не любил кисель — но тут он был двух видов, черничный и малиновый, обалденный. За столом бурлили уже отдельные разговоры и продолжали работать челюсти. Когда первая волна схлынула, Ленка Власенкова, толкнув Наташку Бубнёнкову, умелась на ледник, а оттуда они вытащили, держа в высоко поднятых руках, большое блюдо, изображая при этом туш губами. Блюдо грохнулось на мгновенно расчищенный центр стола, в него сразу сунулись физиономии тех, кто сидел ближе. На миг воцарилась тишина, потом кто-то неуверенно-радостно сказал:
— Мо… мороженое?..
— Черничное! — торжествующе заявила Ленка. — Уберите лапы!!! — она едва ли не грудью легла на холодную горку. — Сама положу!..
…Самопального яблочного самогона хватило едва грамм по сто пятьдесят. Я так и не допил, да и наелся очень быстро — за собой мне такое было известно: не нажираться с ходу, а весь праздник то и дело возвращаться к столу. Несколько человек отправились гулять, кое-кто даже лыжи взял — но большинство оставались за столом и хором удивительно слаженно "а капелла" орали на мотив старой "По полю танки грохотали":
Потом девчонки хором спели под общий хохот: "И когда оборвутся все нити, и я лягу на мраморный стол, я прошу вас — не уроните — бум! — моё сердце на каменный пол!.." Басс вновь перехватил инициативу вместе с арфолирогитарой и, аккомпанируя себе резкими аккордами, запел свою — такой мы ещё не слышали:
Все разговоры умолкли после первого куплета. Игорь умел писать стихи — печатал их в газете, и пели их почти все тургруппы района — шуточные, лирические, философские, даже про войну… Но таких мы от него не слышали ни разу. Странный металл звенел в голосе, а глаза — глаза смотрели сквозь нас, сквозь каменные стены, куда-то в морозную лунную ночь. И в зрачках колебалось пламя светильников. Я увидел вошедшего с холода Кольку Самодурова — он смеялся чему-то, когда вошёл, но сейчас привалился к камням у входа плечом, поднёс ладонь к губам и так окаменел не хуже окружающего базальта, не отрывая взгляда от Игоря.
Танюшка нашарила на столе мою руку и отчаянно сжала пальцы. Я даже не очень это заметил.
Игорь приглушил ладонью струны, отложил инструмент и, обведя нас всех блестящими глазами, резко поднялся, вышел, на ходу схватив тёплую куртку. Мы не сразу зашевелись. Так и сидели, ошарашенные этой песней. Не знаю, как остальные, а я ощущал какую-то звенящую, напружиненную пустоту внутри, как перед схваткой. Какие-то образы всплывали в этой пустоте — словно поднявшиеся из глубин той памяти, которую зовут наследственной.
Север неуверенно потянулся за лирой, взял её. Пощипал струны, устроился удобнее и тихо запел хорошо всем знакомую, словно разбавляя густую тишину…
…Я вышел наружу. Луна, хотя и неполная, сияла; серебристыми искрами брызгали сугробы. Поднявшись на скалу, я невольно улыбнулся — местность не казалась мёртвой. Несколько человек неподалёку катились по склону между деревьями. Перекликались голоса. Кто-то развёл большой костёр, возле него Саня что-то объяснял своей сестре. Совсем неподалёку Вадим сбивал с лыж слежавшийся снег, а Наташка Крючкова за его спиной коварно лепила снежок.
Я выбрался на тропинку, ведущую от нашей пещеры, и подошёл к костру. Санек с сестрой уже куда-то умелись, и я, присев на притащенное кем-то бревно, уставился в огонь.
Настроение улучшилось… Нет, неправильно — настроение изменилось. Мне было спокойно и чуть грустно. Кончится праздник, придут негры, снова будут схватки, и, может быть, чья-то кровь зальёт снег — не может ведь нам бесконечно везти… Кто это будет, интересно?
Заскрипел снег. Я не очень охотно обернулся; за моей спиной на лыжах стояла Татьяна. Мою пару она держала в руках.
— Пойдём, походим на лыжах? — предложила она. Я молча поднялся, принял у неё самоделки, начал затягивать ремни вокруг пятки унтов. — Олег, тебе не кажется, что мы тут друг с другом меньше, чем в Кирсанове? Всё время рядом — а вместе почти не бываем.
— А тебе этого хочется? — я выпрямился. Танюшка накинула капюшон:
— Я же пришла… Там тепло, светло, еда и поют. А я пришла.
— А тут красиво, — возразил я и подумал, что и правда глупо себя веду. И даже как-то странно, словно меня от неё магнитом отталкивает.
Мимо нас, держась за руки и смеясь, проехали Арнис и Ленка Рудь. Синхронно перевалили снежный бугорок и остановились погреться у огня. Мы проводили их глазами и — бок о бок, по целине — двинулись в лес. Я провёл по поясу, найдя наган и обратил внимание, что у Танюшки на ремне висит её кинжал.
В лесу было жутковато и красиво, как в серебряном сне. Тонко, хрустально звенел бегущий ручей — тот самый, что вытекал от нашей пещеры. Смех и выкрики слышались и здесь — они, словно тонкая ниточка, связывали нас с реальным миром в лунном мираже, через который мы двигались.
— Почитай мне стихи, — попросила Танюшка. Я, глядя себе на носки лыж, тут же негромко откликнулся:
— Ты меня на рассвете разбудишь…
— Не надо, — выдохнула Танюшка. Я, по-прежнему не глядя на неё, упрямо продолжал, и она больше не перебивала…
И окажется так минимально… — голос у меня вдруг сорвался, но я коротко передохнул и продолжал:
— Я тебя никогда не забуду…"… — и я повторил ещё раз:
— Я тебя никогда не увижу.
Я тебя никогда не забуду, Тань.
— Олег, — я оглянулся. Танька стояла, держась высоко поднятой рукой за ствол дуба, губы у неё кривились. — Олег, ну зачем ты это прочёл?
— А что — плохо прочёл? — я провёл ладонью по щекам. Получилось сказано зло. Танюшка качнулась. — Прости, — попросил я. — Давай ещё погуляем.
— А если не прощу? — жёстко спросила она. — Если я сейчас скажу: "Больше не подходи ко мне. Никогда." Тогда — что, Олег?
— Я не подойду, — ответил я и, подойдя к ней, уронил в снег меховые краги, взял её ладони в свои. — Ты рукавицы забыла, — и начал осторожно дышать на них. — Так что, прогонишь?
— Нет… — слабо выдохнула она. — Подними, настынут же…
Я поднял краги и надвинул их на руки Танюшки:
— Хорошо ты меня обшила.
— Мне это было приятно, — призналась она. Я не нашёлся, что ответить, да и не очень хотелось отвечать. — А как у тебя волосы отросли, смотри… — она протянула мою прядь пальцами к моим же губам. Губы у меня против моей воли дрогнули — и Танюшка отдёрнула пальцы, словно обожглась. — Пойдём ещё пройдёмся, — как ни в чём не бывало предложила она…
…Мы вышли на то место, откуда был виден морской залив. Сейчас он выглядел пугающе. Вода замёрзла почти на расстояние взгляда, только далеко-далеко за этим серебряным полем чернела полоска открытой воды. В лунном свете по льду километрах в трёх передвигались несколько чёрных фигур.
— Мамонты, — сказала Танюшка. — Сколько времени, Олег?
— Пять минут третьего, — в лунном сиянии отлично было видно циферблат. — Ого!
— Пошли обратно, пошли, — заторопилась Танюшка, — нас там уже ищут, наверное…
Около костра всё ещё сидели несколько человек, рядом торчали воткнутые в снег лыжи, а по рукам ходило несколько дымящихся котелков. Но в целом шум улёгся. Возле подъёма к пещере стоял Сергей; увидев нас, он оживился и махнул рукой:
— Я уже и беспокоиться начал… Гуляли?
— Угу, — буркнула Танюшка, снимая лыжи. Я, занимаясь тем же самым, спросил:
— Наши все тут?
— Не, — мотнул головой Сергей, — Власенкова Ленка с Олегом где-то мотаются тоже.
Да ты не беспокойся, ничего с ними не будет.
Я, если честно, и не собирался беспокоиться. А собирался поесть и погреться. Тепло в пещере показалось мне благословением.
Плошки на столе уже не горели. Было уютно и полутемно, очень как-то домашне. Несколько человек — я даже не понял в полутьме, кто именно — сидели на дальнем конце стола и, тихо разговаривая, "подъедались". Ближе Сморч с Наташкой Бубнёнковой, устроившись друг против друга, ели "по-настоящему" — наверное, тоже только что вернулись с прогулки. Потрескивали полешки в очаге, Игорёк Басаргин, сидя у стены, негромок напевал, подыгрывая себе — и большинство наших, устроившись кучей, сидя и полулёжа на шкурах вокруг, слушали.
Очень тихо, стараясь даже двигаться бесшумно, я разделся и присел, опершись локтем на край стола. Вошедшая следом Танюшка устроилась у меня за спиной и оперлась локтем на плечо…
…Песня кончилась, Игорь продолжал задумчиво трогать струны. Мы с Танюшкой пересели за стол. Еды ещё хватало (правда, мороженого, конечно, не осталось), мы нагрузили себе опять по тарелке из "остатков" — я лично опять был голодный. Наверное, после прогулки, а елось сейчас даже с большим аппетитом, чем в начале. Кроме того, теперь можно было и не спешить, стараясь попробовать всё.
— Там так хорошо, снаружи, — Танюшка вздохнула. Я кивнул, жуя кусок ягодного леваша. Хотелось сказать что-нибудь умное, но снаружи появился Санёк.