— Эй вы, господа-грабители! Вы создали на этой милой улице некоторый беспорядок, не думаю, что он придется по вкусу городской страже.
Тут уж рыжебородому пришлось отложить примерку и схватиться за меч.
Но дело то в том, что мой меч тоже был не из глины сделан, а мне доводилось и прежде им отбиваться от неприятностей. Мой противник понял это не сразу — ему еще попрыгать захотелось, зато, когда на его животе выступила кровь, до него дошло с кем он имеет дело, и он, решив больше не искушать судьбу, закричал о пощаде. Его сообщник сделал ноги.
Все бы хорошо, да к моей досаде — крики и шум от драки достигли проходившего неподалеку дозора. И гнев хмурого сержанта, глазам которого представилась жуткая картина ночного грабежа в виде полумертвого от страха, раздетого купца и окровавленного человека, присевшего на землю, обратился на меня.
— Ваш меч, — обратился он ко мне, — он в крови! Вы арестованы, — он приказал солдату забрать у меня оружие. — А вам, хэлл, будет оказана помощь, но вы должны объяснить мне, что произошло. Этот человек напал на вас? — Он наклонился и подобрал оброненный пояс. — Кому это принадлежит?
Когда речь зашла о деньгах, к купцу вернулся дар речи.
— Это мои вещи, сержант. Мое имя — Гаспех.
— Вы — известный человек, — с уважением произнес солдат. — Что с вами приключилось?
— На меня напал вон тот нечестивец — беглый преступник, наверное.
А хэлл, которого вы хотите арестовать, вступился за меня и сразился с разбойником, ранив его, так что сержант вы немного ошиблись. У этого типа есть сообщник. Он убежал.
Разобравшись в недоразумении, командир дозора освободил меня и вернул меч, и также хмуро, пробормотав слова извинения за оплошность, отправился далее.
Спасенный мной купец пустился в пространные изъявления благодарности, честно говоря, я предпочел бы ее в звонкой монете с гербами королей ларотумских — что мне слова купца. Но разговор я все же поддержал — как знать — может этот человек где-нибудь еще подвернется и будет полезен. Оказалось, что он торгует с Анатолией и Кильдиадой, у него несколько кораблей и он действительно очень богат.
Он пригласил меня к себе на следующий день, на обед, и я сказал себе: о, это уже кое-что. Мы распрощались, и я продолжил путь.
Я пересек небольшую площадь, обошел древний храм, затем спустился по кривой истоптанной лестнице, которая подвела меня к заднему дворику постоялого двора, миновав его, я вышел на узенькую улочку, петлявшую меж близко построенных домов — она была удивительно пустынна: ни людей, ни собак, ни кошек. Она вывела меня к маленькому садику со старинной решеткой, за ним начиналась уже более солидная улица с богатыми купеческими домами. Я долго кружил, разыскивая — нужный, в конце концов, отыскав, постучал в тяжелую окованную железом дверь. Она, вдруг приоткрылась — я вошел. Дверь с грохотом захлопнулась.
"Какое милое место!" — подумал я.
Шумная и душная стихия игорного заведения распахнула свои объятия, как старый друг. Меня встретила хорошо знакомая обстановка: закопченный потолок, отсутствие окон, грубые столы с длинными рядами скамеек, и… милые люди с "добрыми" улыбками людоедов. Где-то я все это уже видел. Хотя все такие места чем-то похожи. Кто-то приканчивал бутылку, кто-то — партнера по игре. Стук костей и грубоватые песни моряков: Сафира — портовый город.
Какое славное место, — думал я, — да оно прямо как родное, будто я провел здесь немало веселых и приятных вечеров. Вон та рыжая кривая шлюшка — она знакома мне как сестра!
Я ни минуты не сомневался, зачем пришел сюда, твердо зная, что хочу округлить некоторую сумму и, быстро подобрав партнеров по игре, я рискнул оной, нисколько не сомневаясь в том, что делаю.
Один щербатый тип с неприятной рожей уставился на мой пояс, по-видимому, прикидывая: сколько из меня можно выжать. Мы уселись за игру в кости, проиграв битых полчаса, с переменным успехом, я поймал себя на мысли, что как-то предугадываю щербатого: вот я подумал: он почешет под лопаткой и — он почесал! Я подумал: сейчас в дверь войдет толстый мужик в красном балахоне — и он вошел! Но столь полезное предвидение слишком поздно пришло ко мне — я не успел извлечь из него пользы и обыграть соперника, которому сильно проигрывал, потому что на той самой минуте, когда осознал свои таинственные способности, на мое плечо упала чья-то тяжелая рука. Я обернулся: в меня, как фурия, злобным взглядом уставился Фендуко!
Смутное воспоминание всколыхнулось во мне.
Некоторое время этот злодей орал, насмехался и угрожал прикончить меня. От дуэли со мной он отказался, и это сильно удивляло. Закончилась встреча тем, что он навязал мне игру и, после проигрыша я слышу, что вся моя "вина" перед Домом Фендуко будет забыта, если я отнесу некое письмо в некий дом. При слове "письмо" меня как будто что-то дернуло за руку, и я даже сунул ее за пазуху, но там ничего не было. Странно: что я хотел там найти? Вспомнить я не мог.
Я вынужден по условиям игры выполнить распоряжение Фендуко. И отправился в путь. Выйдя из игорного дома, я огляделся: уже порядком стемнело. Ото всюду разносился запах цветения: весна была в самом разгаре.
Жизнь на улицах Сафиры нехотя стихала. Торговцы запирали свои лавки, завсегдатаи кабачков расходились по домам, мирные обыватели готовились ко сну. Я не торопился, рассуждая, что отдать письмо еще успею: мне не хотелось спешить, чутье подсказывало мне: перед всякими непонятными делами надо, как следует, насладиться прелестью мира поднебесного.
Я был бысовершенно доволен жизнью, если бы не мое слово. Но, махнув на все рукой, я решил не хоронить себя раньше времени и, беззаботно насвистывая модную песенку, побрел потихоньку вперед.
Вдруг, нелепое наваждение смутило меня: две прелестные дамы в дорогих одеждах возникли передо мной, но они уходили, и я рассмотрел лишь их спины. Что-то подтолкнуло меня, и я погнался за ними. Услышав топот моих сапог, они обернулись. О, боги! Где-то совсем недавно я видел эти роскошные изгибы, мягкую ложбинку на груди, а чудные ресницы, как опахала, приоткрыли удивленные глаза.
— Уважаемый хэлл Жарра, там, в храме мы обратились к вашему великодушие и скромности, — вы пообещали не преследовать нас, — и вам, как, достойному рыцарю, была обещана награда. Почему же вы нарушили свое обещание?
— Баронесса, а что если он нанят моим мужем? — взволнованно прошептала блондинка.
— Нет. Я не думаю, — упрямо, надув губки, возразила моя черноволосая фея, имя которой вертелось на языке, но вспомнить его я не мог.
— Что вы молчите, хэлл? Вы проглотили свой язык? — бесовка расхохоталась. — Я прощаю ваше невежество-оно вполне объяснимо. Мужчины как мухи, моя дорогая, — обратилась она к подруге, — летят на все сладенькое, куда бы его не унесли. Вам надо искупить свою вину, хэлл Жарра. Вот вам десять баалей. Отнесите их в Храм Верховного Бога. Они пойдут на благие дела. И не забудьте — в два часа! До скорой встречи, мой любезный, разговорчивый хэлл!
Ни слова не дождавшись от меня в ответ, женщины испарились. А у меня остались деньги, непонятное письмо и много вопросов. Тем не менее, я отправился в Храм Дарбо, нашел там жреца и передал ему пять баалей, пять же оставил себе — боги поймут меня. Мое физическое тело гораздо больше нуждается в разменной монете, чем их эфемерные субстанции.
— На храмовые нужды, значит? — мерзко хохотнул человек, внешность которого скорее соответствовала исполнителю казней его величества, чем жрецу, охраняющему святыни.
Выйдя из храма, я хотел пересечь площадь, но навстречу мне вышел дозор. Его начальник незамедлительно приблизился ко мне и весьма недовольным тоном осведомился у меня: чего это я так поздно шатаюсь по городу — одной истории с грабителями мне показалось недостаточно?
Интересно: о какой истории он говорит? Я смотрел на него во все глаза и ничего не понимал. Похоже, этот человек знает меня или где-то встречался со мной, но при каких обстоятельствах — я вспомнить не мог. Вдаваться в ненужные расспросы я не стал. Промычав в ответ что-то невразумительное, я попросил разрешения удалиться.
— Идите, идите! И смотрите: не найдите себе новое приключение, — ухмыльнулся он, — ишь как налакался, — обернувшись к товарищам, сказал он, — так напился, что ничего не понимает бедняга.
Я проделал оставшийся путь, никуда не отклоняясь, и постучал в искомую дверь. Она отворилась. Я вошел. Дверь захлопнулась.
Милое приятное заведение для азартных игр, ведь надо же где-то развлекаться добрым гражданам Сафиры! И ее гостям, к числу которых отношусь я.
Чем я и занялся. Странно, но игра шла каким-то заранее известным образом: я удвоил, имевшуюся в наличии сумму, соперники мои огорченно вздыхали — щербатый тип грозно ощерился, мне уже казалось: он развяжет драку, но в самый последний момент я проиграл все, что у меня было с собой. Не успел я оправиться от пригрыша и привести свои мысли в порядок, как новая напасть — чья-то дерзкая рука трясет меня за ворот. И это: грубо, нагло, неуместно.
О, это кэлл Фендуко живой и здоровый, и злой как демон. Я чувствовал, что знаю, как он поступит: он не станет убивать меня при свидетелях, а лишь впутает в какое-то темное дело, и отправит туда, куда идти мне точно не хочется. Я не знал: почему, но что-то сопротивлялось во мне. Я даже подумал, что для меня предпочтительнее драка с тем щербатым типом. Но от дел кэлла Фендуко меня просто мутило.
Поорав, о, и это мне было хорошо знакомо, он предложил игру. Я соглашаюсь! Хотя все во мне противится этому.
Не удивительно! Бесславный проигрыш — вот, что я нашел в этом заведении.
Мне протягивают конверт — условием игры было то, что я отнесу его по адресу. У меня какое-то неприятное дежавю. Я медлю и очень хочу задать кое-какие вопросы, но почему-то сдерживаюсь. Все-таки взяв пакет, я выхожу на улицу. Везде волнующее весеннее благоухание, луна плывет в безмятежном величии, по улице веет теплый ветер, и все дышит покоем.
Теперь по прошествии времени я все думаю: что-то удерживало меня от опасности в ту ночь.
Я тогда не спешил. Прислонившись к стене, молча любовался ночью и, наверное, потому что я тянул время, чей-то слуга моей успел меня перехватить. Я не сразу его понял, но парень втолковал мне, что у меня с его хозяйкой назначена встреча. Вот это да! Интересная манера устраивать поздние свидания молодым незнакомым эллам — я то в точности был уверен, что в этом городе у меня знакомых женщин нет, но все же покорно пошел вслед за слугой, ибо идти мне было больше некуда, а проклятое письмо подождет!
Слуга провел меня в тихий богатый дом с наглухо закрытыми дверьми и окнами.
— Подойдите к задней стене, вас уже ждут, — прошептал мой провожатый и бесследно растворился в ночной мгле.
Я подошел к указанному месту: из маленького узенького окна на втором этаже выскользнула веревочная лестница и соблазнительно закачалась у меня перед носом. Я не привык к подобным проникновениям в дома, и восхождение мое оказалось не слишком ловким, но все же я попал внутрь. Старания мои не оказались напрасными.
Это была дивная ночь. Я и не подозревал, что знатные дамы могут быть такими раскованными и страстными. Партнерша моя не пожалела ласк, словно сама упиваясь ими. Имя ее Одавэна, загадочное, как она сама, чарующее, словно летняя ночь с ароматами трав и цветов. Эва! Да так я, пожалуй, из бродяги стану поэтом. Хотя одно другому не мешает: все поэты — те же бродяги. Но ум мой слишком насмешлив, душа цинична — нет, не бывать мне поэтом. Но любовницу свою я, наверное, долго буду помнить. Только одно отравляло веселье: время от времени проскакивала мысль о муже красотки. Слуг она, хитрым образом, удалила, но мужья — такая штука — они всегда неожиданны, как летняя гроза. А ввязываться в новую драку мне не хотелось. Вообще, я по природе, очень миролюбивый человек, лишь под влиянием обстоятельств вынимающий клинок из ножен. Вся эта трубадурская чушь о рыцарях — полночный бред пьяных идеалистов. Рыцари по сути своей — самые практичные расчетливые ребята, которым убить — раз плюнуть, но они предпочитают видеть в этом определенный смысл. Но если кому-то хочется верить в сказки — пускай верит.
Итак, я не был в душе рыцарем из стихотворения возвышенным и идеальным: в душе моей жил расчет, именно поэтому я влезал в разные глупости гораздо чаще, чем того требовала необходимость.
Зато, надо полагать, я оказался хорошим любовником, ибо дама моя вздыхала, что есть мочи на шелковых простынях, и провожала меня к окну столь томным взглядом, что я снова чуть было, не очутился в ее объятиях. В награду за восхитительную ночь мне был подарен, снятый с ее прелестной груди, медальон. Она сама надела своими нежными ручками его мне на шею. Мы с большим сожалением расстались.