И дождь пришел.
Он склонил деревья к земле, размыл следы, превратил овраг в русло ревущего как водопад потока. Полузахлебнувшийся, избитый, я укрылся в машине, боясь и грозы и возвращения Лесли. И всю ночь молнии, гром и порывы ветра держали меня в напряжении, а взбесившиеся потоки перенесли машину довольно далеко от места высадки. Я с трудом приоткрыл люк, замытый листьями и тяжелым илом.
Сбросил изодранную рубашку, умылся в мутном ручье, проверил “Магнум”. Хотелось есть, непонятное поскрипыванье раздражающе лезло в уши. Ах, да! Это продолжал работать потерянный в грязи микрофон. Стук дождя, скрип сползающих песчинок — я слышал все, что творилось на поляне…
Сбитую ливнем листву, сломанные ветки разнесло по всему лесу. Преодолевая сердцебиение, задыхаясь в тягостных испарениях, я брел по колено в вязкой массе, и вода жадно чавкала под ногами. Увяжись за мной хищник, убежать было бы невозможно. Именно это чувство беспомощности и сделало меня агрессивным: я выстрелил в подозрительный куст и едва не поплатился за это. Нечто вроде страуса, — голое, лишенное оперения, — набросилось на меня. В передних, рахитичных по сравнению с нижними, на которых оно прыгало, конечностях странное существо жадно сжимало продолговатое кожистое яйцо, явно украденное из гнезда зазевавшегося динозавра. Зубов у уродца не было, но морда, заканчивающаяся попугаеобразным клювом, выглядела столь вызывающе, что я предпочел отступить.
Этот мир был заселен густо!
Я то и дело натыкался на следы, уводящие к болотам и зарослям. Трудно было не оценить преимущество птичьих перепончатых лап, которыми были снабжены почти все обитатели юрских болот — беги, не боясь никаких препятствий!
Под высокой саговой пальмой, действительно походкой на ананас, снабженный пучком перьев, я увидел животное, в котором сразу узнал игрушку, подаренную мне Джой.
Игуанодон!
Кто-то из философов определил человека, как двуногое существо, лишенное оперения. Этот философ, несомненно, отказался бы от своей формулировки, явись ему в дурном сне мой игуанодон. Голый, как черная дыня, поставленная на треножник ног и хвоста, он так медлительно и важно поедал листья саговников, будто знал — деревья от него не убегут. А когти на его лапах были столь мощные, что ими можно было растерзать слона!
Но вдали, в сыром, распаханном и перепаханном развале илов возился еще более удивительный зверь. Он был огромен, поистине огромен! А шея столь длинна, что, не вставая на задние лапы, он мог запросто заглянуть в окно третьего этажа Консультации. Не знаю, зачем ему это могло понадобиться, но, думаю, шеф был бы чертовски изумлен, увидев за окном бессмысленные глаза гиганта! Оплетенный слизью и водорослями, вкоренившись в плывущий ил, хозяин болот ворочался, хрипел, ухал, всем видом своим показывая — я огромен! я огромен! я огромен! Проходи, не трогай меня!
Странно, но, глядя на него, я вновь подумал о шефе…
Единственная мысль меня успокаивала — эти гиганты должны вымереть задолго до моего рождения! Парадокс? Да… Но разве в самом человеке, в любом из нас не таится нечто парадоксальное? Ведь не исключено, что лет этак через сто какой-нибудь шестиногий эрудит с другой планеты, посетив нашу обезлюдевшую, убитую Землю, с удивлением установит, что это мы — сами! — сошедшие с деревьев и покорившие небеса, запалили костры ядерных и нейтронных бомб.
Я вернулся туда, где, по словам Лесли, был брошен Берримен. И Джека Берримена (точнее, то, что от него осталось) я нашел — обглоданные хищниками кости, заржавленный пистолет.
Толкнув носком ботинка рассыпавшуюся фалангу, я заметил и осторожно снял с фаланги серебряное кольцо. Этот Лесли!.. Я не впервые ловил его на грубых ошибках. Он и теперь прошляпил магнитофон Джека!
Спрятав кольцо в карман, я еще с минуту постоял над останками великого профессионала. Полуотравленный, исцарапанный, я не собирался копать могилу (Джеку все равно, а у меня нет времени), и когда в моем приемнике вновь послышался голос Лесли, с облегчением повернул к поляне.
— Это Миллер! — услышал я. — Настоящего Ла Пара сумели напоить и обобрать. Он сам сообщил об этом полиции. Так что нам еще повезло. Этот Миллер — настырный парень! Он напакостил фармацевтам Бэрдокка и пристрелил Эксперта. Но теперь Миллер влип. Лучшего случая утопить эту пакостную Консультацию мне еще не подвертывалось… — Голос Лесли изменился: — Было время, я предлагал Миллеру бросить его грязный бизнес.
— Отказался?
— У него уже не было выбора. Он слишком запачкан. И вообще такие, как Миллер и Берримен, только идиоту могут показаться суперменами. Во всем и всегда они зависят от шефа.
— Черт с ними! — заметил напарник Лесли. — Посмотри, как поработала здесь гроза. Вон аж куда отнесло машину… Дай ключи! — послышался грохот металла. — Вот, теперь все в порядке, “зеро” заряжена. Включай ее и гоняй, как электричку метро: сейф — юрский период, юрский период — сейф! Не потеряешься!
Сейф! — резануло в мозгу… Вот теперь я, действительно влип. Если мне и удастся отбить машину, вернуться на ней я смогу только в сейф, прямо в руки охраны “Трэвел”!
— Держу пари, твой приятель давно загнулся! — напарник Лесли хихикнул. — Утонул в болоте или нарвался на динозавров. Доктор Парк просил меня привезти ему пару листьев, из тех, что необычнее. Дай автомат, я схожу вон к тому дереву.
— Я с тобой! — подумав, заметил Лесли.
“Ну, что ж, — решил я. — Пришло время охоты.”
Двуногий похититель яиц, так и не убравшись с опушки, нагло преградил мне путь, тараща глаза, полуприкрытые, как у змеи, мутными пленками. Но я не стал на него орать, я обошел его. А на опушке лег и пополз, пока не увидел обе машины. Та, на которой прибыл Лесли, стояла в центре поляны, там же, где высаживался я, но я сразу решил отбивать не ее, а “зеро” — в конце концов, обе они работали как “электрички”… Что делать потом, я еще не знал. Возможно, уничтожив одну и захватив другую машину, я получу возможность поторговаться с администрацией “Трэвел”.
Лесли и его напарник охотились, — дважды я слышал выстрелы. Звук их взбесил меня. Чувствуя вкус металла на нёбе и языке, я набросился на большую машину. Рвал куски проводов. Разбивал детали. Крошил нежное стекло. Конструируйте! Изобретайте! Времени вам хватит — миллионы лет до собственного рождения! Поставьте каркас из рогов трицератопса! Выплавьте из песков кварцевое стекло! Время у вас есть! Впереди — вечность!
Только когда меня долбануло током, я остановился. Большая машина была опустошена. Убедившись в этом, я сбежал в овраг и захлопнул за собой люк “зеро”. Хромированный рычаг послушно пошел вдоль делений…
“Это все!” — решил я.
И сразу же пришла боль.
Реакция! — вот что меня не раз выручало.
Когда машина со странным хлюпающим звуком вынырнула из времени, я рванул на себя крышку люка и выбросился наружу.
К моему изумлению, моя “зеро” стояла не в сейфе, а посредине шоссе, параллельно которому уныло поднимались кирпичные стены “Трэвел”.
“A-a-al — догадался я. — Машину сдвинуло по горизонтали, снесло в овраг, оттого-то и тут, в двадцатом веке, она оказалась вне сейфа!”
Из-за поворота с ревом вылетел бензозаправщик. Скорость на пустом шоссе он набрал значительную, и, поняв что сейчас произойдет, я успел прыгнуть в сторону. Взрывная волна, догнав, жестко ударила в спину, опалила жаром, и сразу же над шоссе восстал черный, крутящийся столб. Весело и резво рванулось из черной копоти пламя, и в этот дымный костер, радостно пожирающий металл и резину, с визгом влетел не успевший затормозить тяжелый трехосный грузовик с эмблемой “Трэвел” на радиаторе.
Поднявшись с обочины, я, прихрамывая, побрел вдоль мгновенно возникшей пробки. Никто на меня не смотрел, всем было наплевать на меня. Все смотрели на огонь, одни с тревогой, другие с любопытством, а были и такие, что с радостью. Никем не замеченный, я проскользнул к одному из оставленных автомобилей, прыгнул за руль и до отказа выжал акселератор.
Разворачиваясь, я увидел изумленного парня, уставившегося на меня из соседней “Дакоты”. Я замер… Мой галстук! Мой костюм! Моя машина!
Это был я!
Но если так, значит я вернулся в то утро, когда акция против “Трэвел” только еще замышлялась!.. Ну, конечно! Я вспомнил и катастрофу, случившуюся на шоссе. Только тогда, в то утро, я наблюдал за ней, как тот Миллер!
— Кретин! — захотелось мне крикнуть моему двойнику, самому себе. — Тебе незачем лезть в сейф! Ты ничего не получишь, кроме нескольких трупов!
Но я не крикнул.
Просто перестал спешить.
Ведь если это и впрямь т о утро, значит, тот Миллер еще ничего не знает и, конечно, не поверит мне — своему двойнику. Его ничем нельзя остановить. Он поедет к шефу, заберет документы, попадет к Номмену… А ведь предстояло еще и стрелять в Формена и “курировать” путешествия Лесли… У меня закружилась голова, но я нашел в себе силы позвонить из ближайшего автомата.
— У Хэссопа!
Не этот ли звонок в то утро так ошарашил Гелену? Не этот ли звонок придал уверенность шефу?
Я нажимал на газ, и встречные водители на мгновение каменели — небритое, исцарапанное лицо, изодранная, грязная рубашка. Им было чему удивляться. Но они не догадывались — с какой каторги я бежал!
— Ах, Эл, грешен и я, и все же меня никогда не отпускало странное чувство того, что наша профессия, как бы это сказать… Ну, не совсем настоящая… — Хэссоп, как длинная, ссохшаяся мумия, потянулся ко мне, помог снять прилипшую к спине рубашку.
— Разве это мешало вам работать на Консультацию?
— Конечно, нет, — удовлетворенно вздохнул Хэссоп. — Мне даже нравилось упорядочивать информацию.
Он ткнул пальцем в клавишу проигрывателя и хриплый бас Гарри Шлёдера заполонил всю комнату. Гарри Шлёдер вопил, Гарри Шлёдер хрипел, Гарри Шлёдер издевался надо мной:
— “Мое имя смрадно более, чем птичий помет днем, когда знойно небо. Мое имя смрадно более, чем рыбная корзина днем, когда солнце палит во всю силу. Мое имя смрадно более, чем имя жены, сказавшей неправду мужу… О-о-о! — вопил Гарри Шлёдер, — почему мое имя смрадно? Разве я творил неправду? Разве я отнимал молоко у грудных детей? Разве я убивал птиц бога? Я чист чистотой феникса. Я чист!..”