Люди опустили головы — то ли оттого, что не поняли, то ли ни у кого не нашлось достаточно храбрости или алчности, чтобы последовать за принцем. Лишь один выдержал его взгляд.
— Это сокровище не твое, и ты еще не король, Хильперик. Можешь убить нас, это ничего не изменит.
После мгновенного замешательства Хильперик слабо улыбнулся и развел руки беспомощным жестом.
— Ты прав...
Он кивнул, все еще улыбаясь, и сделал вид, что собирается отойти. Но вдруг резким движением повернулся, выхватил меч и изо всех сил обрушил его на стражника, разрубив тому основание шеи с такой силой, что сломалась ключица, а клинок, залитый кровью, потоком хлынувшей из раны, вошел в тело почти на десять дюймов.
— Он был прав, — повторил Хильперик. — Видите? Я действительно могу вас убить.
В свете факелов он стоял над агонизирующим телом жертвы, все еще сжимая в руке меч. Глаза его сверкали, на лице были пятна крови, которые он не торопился стереть.
Все остальные предпочли последовать за Хильпериком.
* * * * *
Наутро в воздухе закружились первые снежинки. Снег был еще не слишком густым, чтобы долго оставаться на влажной земле, но покрыл тонким слоем плащи, волосы и бороды всадников; вся природа погрузилась в тревожное безмолвие, раскисшая дорога, поля и небо превратились в бесформенную серую массу. Хильперик и его люди ехали медленно и слегка подремывали в седлах, убаюканные размеренным ходом коней. Внезапно чей-то громкий оклик пробудил всех разом. Это оказался всадник из другого, отряда — того, что последовал вдоль реки по направлению к Реймсу. Посыльный сообщил, что они заметили Тибера и его людей, и что повозка по-прежнему с ними.
Но вместо того чтобы приказать пустить коней галопом, Хильперик подошел к лошади Фредегонды и помог девушке спешиться. Потом, не выпуская ее руки из своей, он подвел ее к относительно сухому пню и усадил на него.
— Эй, спешивайтесь все! — велел он остальным. — Надо выпить и поесть!
Его люди исполнили приказ — медленно, с заметными усилиями, слишком уставшие, чтобы как-то отреагировать.
— Отдохнем немного, — продолжал Хильперик преувеличенно бодрым тоном, слишком бодрым для такого раннего часа и непогоды. — Наберемся сил для охоты! Несите сюда все, что у вас есть, волки мои, и будем пировать! И назовите мне свои имена, чтобы я помнил о вас, если Бог оставит нас в живых до завтра! Проклятие! Завтра мы либо все будем мертвы, либо разбогатеем — вот что нас ждет!
Дрожа от пронизывающего холода, несмотря на подбитый мехом плащ, Фредегонда наблюдала за принцем. В происходящем ощущалось что-то нереальное. Она разглядывала профиль Хильперика, выделявшийся на окружающем сером фоне, его длинные черные волосы, чуть отросшую бороду и особый хищный блеск .в глазах. Этот человек был принцем и скоро должен был стать королем. И он был ее любовником. Однако она ничего о нем не знала, кроме его тела и его желаний. Почему она сейчас здесь, на этой размокшей дороге, смертельно уставшая, с ломотой во всем теле, особенно в ногах и спине, одеревеневших от поездки верхом, в сырой и забрызганной грязью одежде, с растаявшим снегом на волосах, рядом с этим женатым человеком, чьего ребенка она охраняла всего несколько часов назад? Она последовала за Хильпериком, не задавая вопросов, среди ночи, в окружении вооруженных людей, блеска факелов, ржания лошадей, лязга оружия. Лошадь ей досталась стройная и беспокойная, ничуть не похожая на тех рабочих лошадей, мощных и спокойных, на которых ей доводилось ездить прежде. Но Фредегонда совсем не чувствовала страха. Она не боялась ни своей лошади, ни этих людей, ни того, что произошло на вилле Брэн, ни убитых. Они уехали, сопровождаемые глухим ворчанием всадников и мерным убаюкивающим постукиванием копыт по истоптанной земле. И только сейчас, когда Хильперик впервые за долгие часы оказался рядом с ней, вся абсурдность этой ситуации впервые стала ей очевидна. Они вдвоем сидели на пне у обочины дороги, словно король и королева на троне, и люди Хильперика осмеливались смотреть на них лишь украдкой. В их глазах Фредегонда увидела то, чего до сих пор никто по отношению к ней не проявлял, — почтение. Эти люди относились к ней с почтением!
Один из них, порывшись в своей холщовой сумке, достал оттуда хлеб и кусок вяленого мяса, твердого, как дерево. То и другое он слегка протер рукавом, прежде чем неловким жестом предложить принцу и его спутнице.
— Я Бертрам, ваша милость, — назвался он.
— Порежь-ка это все, Бертрам! Ты скоро получишь собственную землю!
Еще один воин подошел к ним с дорожной флягой.
— А я тебя знаю! — заявил Хильперик.
— Да, сеньор, я Даг, сын Эбрешера, вашего наставника по оружию.
— Я помню, да... Ты метал топор, как никто, но что до меча и скрамасакса — тут я все же был лучше!
— Надо бы проверить... Я с тех пор не терял времени даром!
Хильперик расхохотался, жадно впился зубами в ломоть мяса и принялся энергично его пережевывать. Фредегонда не отрывала от него глаз. Остальные собрались вокруг них, достали свои скудные съестные припасы и разделили на всех. У одних были такие жуткие разбойничьи лица, что при взгляде на них становилось страшно: иссеченные шрамами, с выбритыми лбами, взлохмаченными усами и бородами. Другие, казалось, вряд ли были способны удержать в руках меч. Среди них были и те, кого Хильперик заставил следовать за собой уже в крепости. Однако в этот момент они были сплоченным отрядом, собравшимся вокруг своего сеньора, — шумные и веселые, они готовы были сражаться за него, словно не было ночной усталости, грязной дороги, снега, от которого намокли плащи. И Хильперик выглядел так же — непринужденный и веселый, с явным наслаждением поедающий хлеб и вяленое мясо, такое соленое, что от него щипало язык.
Это не было циничным расчетом, умышленным трюком, чтобы искусственно вызвать воодушевление у своего небольшого отряда, — так мог бы поступить римлянин. Это была самая что ни на есть естественная манера поведения. Когда приходило время сражаться, для франков больше не существовало короля — все были воинами и все были равны, сражаясь бок о бок, и жизнь каждого зависела от общей силы и сплоченности.
Когда каждый из них по просьбе Хильперика назвал себя и разложил у ног съестные припасы, Фредегонда тоже ощутила потребность сделать какой-нибудь значимый жест. Без долгих раздумий она поднялась и чуть отстранилась от Хильперика, чтобы оказаться стоящей прямо перед ним. Затем она сделала глубокий реверанс.
— А я — Фредегонда, — сказала она. — Служанка моего сеньора Хильперика, которому мне нечего предложить, кроме своей жизни, но я отдам ее, если он того пожелает.
Смешки и разговоры стихли. Она договорила в полной тишине, между тем как Хильперик смотрел на нее с выражением, которое она не смогла точно определить. Был ли он позабавлен или растроган?
— Ну, я так думаю, — заявил какой-то молодец, сидевший рядом с ней, — что это самое лучшее блюдо из всех, что предложили сеньору сегодня утром!
Все расхохотались, и Хильперик вместе с остальными.
— Подождите, я его как следует распробую!
И на глазах у своих спутников, которые дружно захлопали в ладоши, он поднялся, обнял Фредегонду и крепко поцеловал ее. На этот раз она не закрывала глаза. Она видела, как он на нее смотрит, упиваясь этим поцелуем.
— Воистину королевское лакомство! — воскликнул он, наконец отстранившись от нее. — Слишком хорошо для таких мужланов, как вы!
Под добродушный смех мужчин, Хильперик снова сел и крепко сжал руку Фредегонды, занявшей прежнее место рядом с ним. Она попыталась улыбнуться, но не поднимала глаз, чтобы не видеть никого из окружающих, — она чувствовала, что краснеет. Бесстыдная откровенность их поцелуя смутила ее до глубины души, но тем не менее в этом жесте принца было что-то трогательное. В нем была гордыня, причину которой она даже до конца не понимала, — настолько ей было трудно представить, что Хильперик может гордиться ею и считать честью для себя держать ее в объятиях. Но в этом была также демонстративность, почти бесцеремонность, с которой ей примириться нелегко было. Она не сказала ни слова до тех пор, пока они снова не тронулись в путь, — лишь искоса смотрела на Хильперика, и тот, должно быть, почувствовал перемену в ее настроении. При виде его помрачневшего лица и сурового взгляда Фредегонда испытала даже некоторое утешение.
Вскоре, впрочем, помрачнели и остальные. После нескольких лье пути хорошее настроение у всех окончательно испарилось. Когда они наконец присоединились к другой группе всадников, все были одинаково хмурые.
Берульф, возглавлявший второй отряд, даже не потрудился скрыть свое присутствие от беглецов: они следовали за повозкой и охранявшим ее малочисленным эскортом на расстоянии полета стрелы, придерживая коней. Велев Фредегонде оставаться позади, Хильперик мелкой рысью подъехал к Берульфу.
— Тибер с ними? — спросил он.
— Да, вон он, в синем плаще...
— Странно, что они не пытаются убежать.
— Им не уйти далеко, и Тибер это знает. Смотри... И Берульф указал подбородком на глубокие колеи, оставленные на дороге цельными деревянными колесами тяжело нагруженной повозки.
— Хорошо, — прошептал Хильперик. — Пришло время с этим покончить.
И прежде чем его рыцарь успел что-то ответить, он пришпорил коня и помчался прямо к доместикусу королевской виллы.
Тибер был уже пожилым человеком — ему было около пятидесяти. Он различил лицо Хильперика лишь тогда, когда принц оказался в нескольких туазах от него. В тот миг, когда Хильперик ослабил поводья, он заметил в руке доместикуса дротик — буквально за мгновение до того, как тот метнул оружие. Хильперик инстинктивно вскинул щит. Острый наконечник дротика вонзился в щит с гулким стуком. Едва Тибер попытался выхватить меч, Хильперик, отбросив щит, резко направил своего коня прямо на него, отчего оба их жеребца испуганно заржали. Сжимая в правой руке меч, а в левой — скрамасакс, Хильперик налетел на противника. Потеряв равновесие и судорожно ловя ртом воздух, Тибер попытался отклониться назад, чтобы избежать удара, но было уже слишком поздно. Хильперик наискось рубанул его мечом, и этот мощный удар рассек кольчугу и кожаный гамбезон, но смертельный удар был нанесен кинжалом, который принц сжимал в левой руке. Длинный острый клинок глубоко вошел в живот доместикуса.
В это время конь Хильперика подался назад, и принц выпустил рукоять кинжала. Берульф и его люди тем временем окружили спутников Тибера и охраняемую ими повозку, держа оружие наготове.
Никто не шелохнулся. Каждый заметил длинные волосы Хильперика, привилегию носить которые имели только особы королевского дома Меровингов. Кроме того, они не могли не оценить численного превосходства нападавших. В тех случаях, когда битва заведомо не могла быть выиграна, франки не сражались. Не было никакой чести в том, чтобы умереть ни за что. Неподвижно замерев в седлах, с непроницаемым выражением на лице, они позволили себя окружить и молча смотрели на агонию своего предводителя. Ибо Тибер был все еще жив. Выронив щит, он шатался в седле, его глаза и рот были широко раскрыты, а длинное лезвие скрамасакса все еще торчало в животе, из раны на ноги потоком стекала кровь.
Фредегонда подъехала к остальным именно в этот момент. От вида ужасного зрелища у нее одновременно сдавило горло и сердце. Все эти люди, неподвижные, мрачные и молчаливые, стояли вокруг Хильперика и шатающегося в седле доместикуса, тоже пугающе безмолвного, как и все они, но корчившегося так, словно его подвергли невидимой им пытке. Ни один человек не попытался прийти к нему на помощь или хотя бы прикончить из сострадания, и вскоре доместикус рухнул на землю и перестал дышать. Молодая женщина судорожно стиснула поводья и, нагнувшись, прижалась к шее лошади, чтобы справиться с конвульсивной дрожью. Стало быть, вот каковы те самые честь и слава сражения, о которых они постоянно с гордостью рассуждали! Это из почтительности они заставили Тибера так страдать?
Глядя в этот момент на Хильперика, выпрямившегося в седле и словно одеревеневшего, на его суровое лицо, прилипшие к вспотевшему лбу волосы и окровавленные руки, она подумала, что так, наверное, и выглядели те ужасные варвары, о которых долгими вечерами рассказывали старики в деревне. В нем чувствовалась не просто жестокость — по крайней мере не только она... Видя его таким, Фредегонда понимала, что ей предстоит еще многое узнать, прежде чем понять его и его суровый народ воинов.
Хильперик, как и все, долго смотрел на тело своего поверженного врага, прежде чем отвернулся и взглянул на своих людей. Потом, не сказав ни слова, легко ударил пятками в бока своего коня и направился к ним. Враждебная, но в то же время сдержанная манера людей Тибера позволила ему долго хранить молчание. Потом он быстро окинул взглядом свой собственный отряд: несколько преданных ему людей, но в большинстве это были наемники, едва ли не разбойники с большой дороги, а также стражники, уведенные им из крепости. Мало у кого был довольный вид — в основном на лицах читались усталость и безразличие.
Хильперик вложил меч в ножны, спустился с коня, подошел к телу доместикуса и перевернул его ногой. Потом резким движением выдернул скрамасакс из тела Тибера и вытер клинок об одежду убитого. Склонившись над ним, принц заметил на его шее кожаный ремешок. Осененный внезапной догадкой, он перерезал ремешок и потянул к себе. На нем висели два тяжелых ключа. Хильперик ухмыльнулся и, сжав ключи в кулаке, приблизился к повозке, на которой стояли сундуки Хлотара. Он ограничился кивком, и два человека, сидевших в повозке, поспешно спрыгнули на землю, оставляя Хильперика наедине с сокровищами.