— Что ты здесь делаешь? — прошептал Зигебер, приблизившись.
Все, что произошло после того, как он получил удар копьем, стерлось из его памяти, и из предшествующих эпизодов сражения он тоже помнил не слишком много, несмотря на попытки в подробностях восстановить каждую сцену. Но он помнил, что Зигульф вообще не участвовал в той злополучной битве.
— Меня прислала королева, — отвечал тот. — Дама Брунхильда вступила в переговоры с Байаном, как только узнала о вашем пленении. Она просила меня быть рядом с вами.
— А кто... кто этот Байан?
Зигульф ничем не выказал своего удивления, лишь слегка нахмурился.
— Правитель гуннов, — он кивнул на шатры и палатки, окружавшие их. — Правда, они говорят, что они не гунны, а авары, но по мне так разница невелика.
Зигебер кивнул. Лицо его исказилось от боли, дыхание было прерывистым. Сейчас в лагере не было заметно никаких следов уже ставшего привычным для него варварского беспорядка: примерно на десяток першей вокруг тянулись ровные ряды палаток, а в конце самого широкого прохода между ними, за деревянным ограждением, возвышался самый большой и роскошный шатер ярко-желтого цвета, окруженный высокими шестами, на которых развевались конские гривы и орифламмы[78]. По всему откосу выстроились отряды всадников, ровные и сплоченные, словно для торжественного шествия. Среди разодетой толпы, стоявшей перед ограждением, Зигебер увидел несколько воинов-франков, в таких же плащах, как у Зигульфа, и привязанных франкских лошадей.
— Он вас ждет, монсеньор.
Зигебер опустил глаза, чтобы скрыть смущение: пока он принимал ванну, эта огромная толпа, в том числе его собственные стражники, ждала его, в то время как он...
— Идем.
Зигебер пошел вперед, Зигульф последовал за ним, на шаг позади, как подобало.
— Сколько дней? — в голосе Зигебера, когда он повернулся к своему стражнику, послышалось отчаяние.
Тот, очевидно, не понял, и король снова спросил:
— Сколько дней я здесь?
— Почти месяц, монсеньор.
— Месяц...
Зигебер кивнул и на мгновение остановился, потом двинулся дальше твердым шагом, хотя ему все же не до конца удалось скрыть легкую хромоту.
— Расскажи мне побыстрее все, что мне стоит знать об этом Байане, — прошептал он.
— Те из наших людей, кто выжил в этой схватке, говорили, что гунны используют магию — что они напускают на врагов сотни призраков со всех сторон, чтобы врагов обуял ужас. Другие говорили, что тюрингцы нас предали. Ансовальд был ранен, но выжил. Это от него мы узнали о вашем поражении, а также о том, что вы остались живы и они вас унесли. Королева тут же объявила общий сбор войск. Меньше чем через неделю пять тысяч воинов прибыли в Метц и еще столько же — в Реймс. Когда Байан отправил к ней посольство, она велела выстроить все эта войска перед стенами крепости.
— Она правильно сделала...
— Они сообщили ей, что держат вас в плену, так же как и еще сотню ваших людей, и что не собираются причинять вам зла, если мы позволим им пройти к придунайским равнинам. Дама Брунхильда ответила, что поступит так, как ей велит ее король, и что вы один можете решать от имени всей Остразии. Вот почему мы здесь.
Зигебер на мгновение обернулся к своему спутнику.
— Кажется, я удачно выбрал себе жену!
Зигульф кивнул с улыбкой. Некоторое время они молча шли между плотными рядами аварских всадников. Когда они были уже недалеко от деревянного ограждения, воины в стальных доспехах и шлемах распахнули перед ними ворота, и они увидели королевский шатер Байана, по размерам почти такой же, как франкский донжон. Откуда-то доносились резкие звуки флейт и глухие удары барабана, но самих музыкантов не было видно среди огромного скопления народа, собравшегося вокруг. Сначала Зигеберу и Зигульфу показалось, что здесь одни женщины и старики. На мужчин затявкала собака, но кто-то пнул ее ногой, и она жалобно заскулила. Потом они заметили и детей, совсем без одежды, бегающих под ногами богато разодетых воинов, — очевидно, почетной личной гвардии Байана, — которые держали длинные копья, украшенные развевавшимися на ветру прядями конского волоса, выкрашенными в красный цвет. От самых ворот и до порога шатра земля была устлана коврами.
Король глубоко вздохнул, хлопнул Зигульфа по плечу и уже собирался войти один, но стражник удержал его за руку.
— Есть еще кое-что, что вам нужно знать.
— И что же?
— Королева беременна.
На мгновение Зигебер опустил глаза.
— Спасибо.
Они обменялись улыбками, и Зигебер, откинув полог, медленно вошел. Оставалось сделать всего два десятка шагов, и за это время нужно было умерить стук сердца и укрыть как можно глубже в душе образ Брунхильды. Если он хочет когда-нибудь увидеть ребенка, которого она ему подарит, нужно сосредоточить все помыслы на том, что будет говорить ему повелитель аваров. Несмотря на сильный ветер и закрывшие солнце облака, было жарко, и тяжелый плащ, подбитый волчьим мехом, давил Зигеберу на плечи. Он чувствовал, как на лбу выступает пот, и молился о том, чтобы в шатре никто этого не заметил.
Войдя, он вынужден был на некоторое время остановиться у порога, чтобы глаза привыкли к полусумраку. Какой-то молодой человек, которого он сначала принял за придворного, приблизился к Зигеберу и фамильярно взял под руку. Затем, глядя ему в лицо, начал произносить высоким пронзительным голосом речь, напоминающую литанию[79], в которой Зигебер ничего не понимал. Пока тот говорил, король незаметно обвел взглядом внутреннее убранство этого матерчатого дворца, скудно освещенного развешанными на деревянных шестах-опорах светильниками. Здесь не было никакой мебели, даже стола — только многочисленные ковры и подушки. И огромное число женщин и детей, рассевшихся повсюду и пристально изучающих незнакомца. Центр шатра, освещенный падавшим сверху сквозь круглое отверстие дневным светом, занимала группа знати, на них были шелковые одежды и драгоценности — они тоже сидели на корточках на ковре, вокруг небольшого возвышения, на котором стояли золотые блюда с мясом и хлебом. Эти люди образовали полукруг, очевидно, освободив для гостя широкое пространство, выстланное подушками. Зигебер быстро осмотрел их, пытаясь угадать, кто из них Байан. В этот момент молодой человек смолк и посмотрел на него с довольной улыбкой, словно ждал ответа. К счастью, переводчик, державшийся позади него, тут же начал повторять его речь на франкском языке.
— Мой отец Хаган Байан приветствует вас в своем шатре и просит у вас прощения за те трудные дни, которые вам пришлось пережить после вашего славного ранения. Мой отец просит вас занять место рядом с ним и разделить с ним трапезу. После этого он сочтет за честь с вами побеседовать.
Зигебер не сразу понял, что «отец» — это и есть тот самый молодой человек, который встретил его у порога. Очевидно, он-то и был Байан. Зигебер недоверчиво вглядывался в юное смуглокожее лицо с тонкой полоской усиков. Ему было самое большое лет двадцать, тогда как переводчик уже был вполне зрелым человеком. Скорее всего, «отец» — был его почетный титул.
— Скажите вашему... отцу, что я благодарю его за его милосердие и за заботы его целителей, вылечивших меня.
Переводчик повторил эти слова своему господину на родном языке, и Байан, все еще не выпуская руки короля, увлек его за собой и усадил на подушки среди почетных гостей. Когда они расселись, служанка поднесла королю на золотом блюде мясо и хлеб. Все выжидательно смотрели на него — очевидно, ему нужно было попробовать угощение. С первым же куском Зигебер пожалел о такой любезности хозяина. Хлеб был черствым и безвкусным; что касается мяса, это, скорее всего, была собачатина. Однако он прожевал и проглотил то и другое, а потом незаметно отставил тарелку — тем более что в этот момент Хаган заговорил.
— Весь наш народ здесь, — повторял за ним переводчик на языке франков. — Сто раз по тысяче мужчин, женщин, детей и лошадей. Имя нашего отца означает Могущественный, и он никогда не знал поражения. Но мы не хотим войны с благородным племенем франков. Мы всего лишь просим пройти через их территории...
В этот момент Байан развернул перед ним большую карту, явно римского происхождения, и указал на широкие пространства гор и лесов, разделяющие Рейн и Дунай. Повозки, сказал он, не смогут здесь пройти.
Зигебер кивнул, примирительно улыбаясь и продолжая рассматривать карту. Байан показал те места, куда они направлялись, — придунайские равнины. Эти земли были населены ломбардами. Его сестра Хлодосинда была женой их короля Альбойна. Может быть, двум племенам удастся заключить союз... Когда Зигебер поднял голову, он уловил во взглядах Байана и его советников тревогу, которой раньше не заметил. Было и еще кое-что — он понял это, в очередной раз взглянув на скудное угощение, которым его встретили. Собачье мясо на золотых блюдах... Аварам грозил голод.
— Я, со своей стороны, хотел бы заключить союз с твоим народом, — Зигебер слегка поклонился юному Хагану.
На мгновение он замолчал, давая переводчику возможность перевести его слова, затем продолжил:
— Я почту за честь подтвердить этот союз, взяв в свое войско отряд твоих всадников, и предлагаю скрепить клятвой договор о том, что наши народы никогда не будут воевать друг с другом — пусть так продолжается и при наших сыновьях. В обмен на это я позволю твоему народу беспрепятственно пересечь мои земли и дам вам сто повозок с мукой, фруктами и овощами, а также тысячу голов крупного скота и столько же баранов.
Зигеберу даже не понадобился переводчик, чтобы понять, с каким восторгом было встречено это предложение. Среди всеобщего ликования, смеха и радостных восклицаний Байан поднялся с места и братски обнял франкского короля.
Десять дней спустя прибыли повозки со съестными припасами, и пленные франки начали готовиться к возвращению. В лагере аваров, полностью утратившим военный вид, стоял привычный беспорядок. Женщины, дети и старики впервые смешались с толпой воинов. Повсюду среди радостного гомона жарились на вертелах бычьи и бараньи туши. Зигульф и его люди столпились вокруг великолепного белого жеребца под седлом искусной работы, к которому крепились и стремена, — это был подарок Хагана своему новому союзнику. Здесь же стояла и повозка, нагруженная коврами, шелками и драгоценными вазами. Когда пришла пора прощаться, юный правитель сам проводил Зигебера к его людям, в сопровождении всего своего двора. Потом он еще раз горячо прижал его к сердцу и, отступив на шаг, произнес какую-то длинную фразу на своем языке. Затем указал широким жестом на свой последний подарок. Это были те самые девушки, с которыми Зигебер принимал ванну.
Лишь с большим трудом король смог объяснить, что у него уже есть жена.
Я бы никогда не подумала, что мне доставит такое удовольствие быть матерью. Сейчас это время кажется мне невероятно далеким, но я знаю, что тогда была счастлива. Впервые за долгое время, может быть за всю мою жизнь, я не испытывала ни страха, ни ненависти, ни печали. Сам не сознавая того, Хильперик поступил мне во благо, когда оставил меня с ребенком ради этой иллюзии благородства, носившей имя Галсуинты. Я покинула Руан, где самая последняя из служанок смеялась у меня за спиной, и поселилась на вилле на берегу Секваны, священной реки, вместе с Уабой и несколькими верными слугами. Теперь меня не беспокоили ни войны, ни предательства, ни заговоры. Я больше никогда в жизни не собиралась заботиться о том, чтобы быть красивой или нравиться мужчинам. Вся наша жизнь была посвящена твоему брату, и мы хохотали, как дурочки, слушая его лепетание. Клянусь, я была бы рада жить такой жизнью до конца своих дней. Мы ходили в лес за лекарственными травами и грибами, порой даже охотились, как мужчины, с луками. Хотя, по правде говоря, добыча была не Бог весть какая. Однажды Уаба выстрелила в кабана — огромного двухлетка. Шкура у него была, как кожаные доспехи, и стрела сломалась. Нам пришлось удирать со всех ног напрямик через чащу, подобрав юбки, — за все те годы мы ни разу так сильно не перепугались и ни разу так сильно не смеялись потом.
Но всему приходит конец. Незадолго до зимы Хильперик возвратился в Руан.
Глава 14. Шалонский раздел
Весна 567 г.