Треваньон нажал еще одну кнопку. Экран замерцал, и начался фильм, который длился почти два часа.
По ходу киноленты князь давал комментарии и объяснения. На экране одна планета сменяла другую. Мардук, где зародилась Империя. Бальдр, Вишну, Бельфегор. Морглес, откуда прибыли их предки. Аматерасу, Ирминсул, Фафнир и, наконец. Один — императорская планета. Были показаны процветающие города с аэромобилями, космодромы, где приземлялись и взлетали гигантские шары межзвездных кораблей. Огромные толпы на всенародных праздниках, фермы и промышленность, военные парады, космические базы и флот. Исторические кадры сражений, которые обеспечили могущество Империи.
— Господа Повелители и джентльмены! Все это означает, что вам представилась возможность сделать такой и свою планету. Если вы согласны, то будете и впредь управлять Адитьей в составе Империи. Своим отказом вы затрудните осуществление нашей миссии. Нам придется поменять планетное правительство. Это будет утомительно для нас и, возможно, пагубно для вас.
В течение нескольких минут никто не произнес ни слова.
Наконец с места встал Ровард Джавасан, глава правительства, владелец Грегора Чмидда.
— Господа Повелители и джентльмены, мы не можем сопротивляться. Мы не в состоянии устоять даже против той силы, которая находится в их распоряжении здесь. Вчера была сделана попытка, и вы видели, что получилось. А теперь вопрос к вам, князь Треваньон. В каком объеме Совет Повелителей сохранит свою власть в составе Империи?
— Практически в том же. Вам, разумеется, придется признать императора как верховного правителя, и вы станете управляемым субъектом, согласно имперской конституции. Имеются ли у вас колонии на других планетах этой системы?
— У нас были верфь и база на нашей луне, шахты на четвертой планете этой системы, но там почти нет воздуха. Пришлось ограничиться парой городов под куполами. Но обе колонии были покинуты много лет назад.
— Я уверен, что очень скоро они возвратятся к вам. Ваша власть будет простираться до орбиты самой отдаленной планеты этой системы. У вас появятся современные космические корабли, но Империя станет контролировать все сверхновые суда и ядерное вооружение. Ведь вы единственное правительство на этой планете? Значит, никто не станет с вами соперничать.
— Чего же тогда нас лишают? — спросил кто-то из дальнего ряда.
— Я полагаю, вы согласны признать власть его императорского величества? Отлично! Господин Никколон, вы проголосуете для соблюдения приличий? Его императорское величество будет счастлив, если голосование окажется единогласным.
Кто-то настаивал на обсуждении: это означало, что каждому придется произнести речь, всем двум тысячам. Треваньон сказал, что обсуждать здесь нечего, факт свершился и его следует признать.
Потом Никколон произнес речь, отметив, перед каким величайшим моментом в истории Адитьи правительство стоит. В заключение он сказал:
— Таким образом, свободное волеизъявление господ Повелителей на специальном заседании Совета заключается в единогласном признании суверенной власти императора Галактики. Мы присягаем ему на верность. Кто против? Значит, принято и увековечено.
Потом ему пришлось произнести еще одну речь, чтобы официально проинформировать представителей нового повелителя планеты о данном факте.
Князь Треваньон от имени императора произнес избитые фразы приветствия. Лэнзи Дежбренд достал из черного вельветового футляра корону и возложил ее на голову императорского проконсула на Адитье — Обрея, графа Эрскилла.
Поверенный в делах Эрскилла Шарль Эрнандей подал ему свиток имперской конституции, и граф принялся читать:
— "Раздел первый. Универсальность Империи. Абсолютные полномочия императора. Право преемственности. Император как король планеты Один.
Раздел второй. Право планетных правительств на внутреннее самоуправление… Только одно суверенное правительство на планете или в пределах системы… Контроль над гиперкосмическими кораблями и ядерным вооружением…
…Ни одно правительство не смеет развязывать войны… создавать какие-либо альянсы… устанавливать налоги… регулировать или ограничивать межзвездную торговлю или связи… Каждый человек должен быть в равной степени защищен… — Он дошел до шестой статьи, откашлялся и, повысив голос, продолжал: — _В Империи не должно быть ни рабов, ни рабства. Ни одно разумное существо любой расы не может считаться собственностью другого_.
На целых полминуты в зале заседаний воцарилась тишина. Казалось, будто где-то тикает бомба с неисправным часовым механизмом и никто не знает, когда она взорвется. Наконец она взорвалась. Послышался ужасающий рев. Краем глаза Треваньон увидел, как в приоткрывшиеся двери влетел воздушный джип, ощетинившийся автоматами, и взмыл к потолку. Нечленораздельный рев перешел в рокот, напоминающий стук тропического ливня по крыше лачуги. Олвир Никколон что-то кричал, это было видно по движению его губ, но никто его не слышал.
Треваньон нажал другую кнопку на подлокотнике. Из громкоговорителя прогрохотало, как выстрел:
— ТИШИНА!
В потрясенном безмолвии Треваньон заговорил, как директор школы, неожиданно обнаруживший непорядок в классе.
— Господин Никколон, что все это значит? Вы же председатель президиума. Это так вы поддерживаете порядок? Здесь что, планетный парламент или пивная?
— Вы обманули нас! — обвиняюще воскликнул Никколон. — Вы не сказали нам об этой статье, когда мы голосовали! Почему?? Ведь все наше общество основано на рабстве!
К нему присоединились и другие: «Вам-то все равно, у вас есть роботы!», «Может, вы не знаете, но на нашей планете двадцать миллионов рабов!», «Вы не можете освободить рабов! Это смешно. Раб — это раб», «А кто станет работать? А кому они будут принадлежать? Им же надо кому-то принадлежать!»
— Я хочу знать, — громче всех закричал Ровард Джавасан, — как вы собираетесь их освобождать?!
Есть такое слово из забытого языка доатомной Терры — сикстифор, означающее основной, фундаментальный вопрос. Ровард Джавасан просто задал сикстифор. Конечно, Обрей, проконсул Адитьи, не понимал, что Джавасан имел в виду. Просто взять да и освободить. Коммодор Шатрек тоже не видел в этом проблемы: освободить, а потом, если нужно, пристрелить две-три тысячи самых неблагонадежных. Но Юрген, князь Треваньон, не изъявил желания отвечать на этот сикстифор.
— Мой дорогой господин Джавасан, это проблемы Совета Повелителей. Это ваши рабы. У нас нет ни намерения, ни права освобождать их. Но позвольте напомнить, что рабство запрещено имперской конституцией. Если вы не отмените его немедленно, Империя начнет вторжение. В фильме вы видели несколько примеров интервенции.
Они видели. Несколько человек взглянули на потолок, будто ожидали, что бомбы посыплются с минуты на минуту. Затем один из них поднялся.
— Мы не знаем, как это сделать. Но сделаем, раз уж таков закон Империи. А вам придется объяснить — как?
— Хорошо. Сначала будет издано постановление, объявляющее рабство вне закона. Установите определенный срок, к которому все рабы должны быть освобождены. Торопиться не нужно. Затем я бы предложил создать структуру, которая отработает детали. И как только вы примете закон об отмене рабства, а это произойдет сегодня после обеда, создайте комитет для консультаций со мной и графом Эрскиллом. Пусть туда войдут человек двенадцать. Соберемся, допустим, на «Императрице Эвлалии» в шесть часов. К этому времени мы подготовим транспортные средства. И позвольте заметить, надеюсь, что в последний раз: мы обсуждаем проблемы без посредников. Мы больше не хотим иметь дело с рабами… виноват, полноправными гражданами, прибывающими на борт, чтобы говорить за вас, как это случилось вчера.
Обрей, граф Эрскилл, был недоволен, что отмену рабства доверили господам Повелителям. О чем и сказал во время ленча. Князь Треваньон был склонен согласиться. Он сомневался в способности Повелителей даже мышеловку исправить без посторонней помощи.
Линейный коммодор Вэнн Шатрек тоже волновался. Его интересовали сроки, в которые Пьер Рэвни сумеет переподготовить солдат-рабов, а также контрагравитационная техника для перемещения их из одной горячей точки в другую.
Эрскилл предчувствовал сопротивление Повелителей. Однажды ему уже пришлось санкционировать применение силы. Безусловно, сила — великое зло, но на то и благие помыслы, чтобы все оправдать.
Комитет, избранный Советом, прибыл к обеду. Члены его были настроены достаточно холодно и враждебно, что вполне естественно в сложившихся обстоятельствах. Чтобы растопить лед, во время обеда князь Треваньон пустил в ход все свое обаяние. Когда перешли в зал, где планировалось вести переговоры, экс-Повелители почти оттаяли.
— Мы приняли постановление об отмене рабства, — доложил Олвир Никколон, председатель комитета. — Все рабы должны быть освобождены до праздника в честь середины года.
— А когда это будет?
В адитьянском году, насколько он знал, триста пятьдесят восемь дней. Даже если праздник недавно прошел, Повелители отвели себе слишком мало времени.
— Через сто пятьдесят дней, — ответил Никколон.
— Боже мой!.. — возмущенно начал Эрскилл.
— Вот что я вам скажу. — Треваньон решил предупредить возможные выпады проконсула по этому поводу. — Вы оставили себе слишком мало времени. Сто пятьдесят дней пройдут быстро, а у вас двадцать миллионов рабов. Если вы начнете прямо сейчас и не прерветесь ни на минуту, то сможете уделить каждому рабу меньше секунды.
Господа Повелители разволновались. Граф Эрскилл был этому рад.
— Полагаю, у вас существует какая-то система регистрации рабов? — продолжал Треваньон.
Вот оно, спасение. На планете имелась бюрократия. И бюрократические учреждения регистрировали практически все.
— Ну конечно, — заверил его Ровард Джавасан. — Ведь это по твоей части, Цезарь?
— Да, у нас есть полные данные обо всех рабах на этой планете, подтвердил Цезарь Мэртвин, руководитель управления по делам рабов. Разумеется, мне придется узнать у Жоржа о деталях. — Жорж Кажик был рабом-распорядителем Мэртвина. — Он был моим главным рабом. Но ваши люди забрали его у меня. Не знаю, что мне без него делать. Кстати, так же, как не знаю, чем будет заниматься мой бедный Жорж.
— Вы уже проинформировали своих рабов-распорядителей, что они свободны?