Рукоплескания вызвали улыбку на остреньком личике Крысеня, он приветливо помахал рукой собравшимся, мысленно обозвав их «безмозглыми баранами». Мысленно, ибо еще в юные годы, проведённые в сыске, усвоил - ничего лишнего нельзя произносить даже беззвучно,. в толпе может отыскаться глухонемой, читающий по губам.
-Слава великому Наместнику! Да здравствует! - вопили на скамьях для избранных. -Слава преобразователю и возродителю! Долгих лет во здравии!
За Крысенем семенил, словно на поводке, Хорь Головастик. «Наместник на полчаса», как его прозвали в народе, был ещё ниже ростом, густые волосы, покрывавшие его несоразмерно телу крупную голову, были коротко подстрижены. Он также тужился изобразить некую значительность, однако подчёркнутая небрежность, с которой обращался с ним Крысень, сводила на нет все потуги.
Когда «сладкая парочка» усаживалась в кресла, установленные на возвышении, зрители встали, являя надлежащее почтение к правителям. Им пришлось встать ещё раз, когда торжественно внесли и установили перед трёхцветным коробом большой портрет первого большерунийского На-местника Пьюна Громоздилы с красными цифрами «80».
Хорь выступил с краткой прочувствованной речью, в которой перечислил «заслуги» Громоздилы перед Большерунийским Независимым Народоправием. После чего состоялся парад столичной стражи.
Тысяча сытых мускулистоголовых стражников в новеньких серых кафтанах прошагали в ногу перед собравшимися. По команде «Смир-рно! Р-равнение на-право!» они, как один поворачивали головы и прижимали к бёдрам руки с зажатыми в них плетями-пятихвостками. Поравнявшись с местом, где сидели Зудень и Головастик, каждая сотня рявкала хором:
-Здравствовать Наместнику!
-Орлы наши! - заметил Зуд, обращаясь к Хорю. Он с удовольствием наблюдал за прохождением. -Дорого обходятся, но - орлы! Опора устойчивости общества!
Шествие закончилось. На Огромадную Площу выпорхнули ряженые девицы. Они исполняли пляски, долженствующие являть народное счастье.
Толпа продолжала бить в ладоши и выкрикивать:
-Слава Наместнику!
Крысень и Головастик сошли с возвышения и удалились. Убедившись, что никто из посторонних их не видит и не слышит, Крысень повернулся к своему ставленнику и язвительно заметил:
-Надеюсь, ты не думаешь, что прославляют меня, или, тем более, тебя? Ха! Славят вчерашнее угощение.
-Безмерны ваши щедроты, о Наместник! - пробормотал Хорь.
-Тьфу! -сморщился Зуд. -Я на четыре года уступил тебе своё место, а ты всё величаешь меня Наместником! Правильно писал Побрехенька - рунцы могут быть только рабами, это у них в крови!
2
В то время, когда на Огромадной Площе зрелища были в самом разгаре, в нескольких кварталах от неё, в харчевне «Обкуренная утка» за столом у окна сидели и беседовали два мохнича лет тридцати пяти-сорока.
-Так что ж ты собираешься делать? -спросил один, в потёртом плаще участкового стражника.
-Не ведаю. -глядя на шапку пены в пивной кружке, тяжело сказал второй. Он был одет в войсковой кафтан, со свежеспоротыми знаками различия. -Совсем не ведаю.
...Вчера, когда обитатели столицы угощались от милостей государства, произошло то, что, строго говоря, не было неожиданностью, о чём Зуд Крысень и Хорь Головастик предупреждали ещё три года назад. Тогда они провозгласили «великое преобразование вооружённых сил Великорунья». Зуд и Хорь заявили, что свободолюбивые народы Заката, а также лешие и водяные ни в коем случае не являются врагами Большерунья, освобожденного ими от Чёрной власти. Наоборот - они лучшие друзья юного большерунийского Народоправия. Поэтому Большерунью нет никакого смысла содержать войско. Против кого?! Все люди - братья! Миру- мир! Остававшиеся еще со времен Войны Кольца камнемёты и стреломёты торжественно, под звуки полковых барабанов и труб, ломали на дрова. Воеводы тайно продавали сотни мечей и кинжалов, луков и метательных ножей грабителям и разбойникам, составляя для начальства убедительные отчёты об «уничтожении лишнего и ненужного оружия».
Сотник Ждан в полном отчаянии наблюдал за развалом войска и превращением его остатков в карательные отряды, нацеливаемые лешелюбским «правительством» против собственного же народа. Тогда-то он и пристрастился к хмельному, хотя прежде совершенно не притрагивался к чарке. Закрывшись в маленькой холостяцкой комнатке общежития в Малом Гнусавом переулке, молчал и пил пиво, тупо смотря в стену. Жизнь теряла смысл, оставалась лишь ноющая боль в душе от того, что пропадает дело, которому он присягал, которому посвятил жизнь.
И вот вчера ближе к вечеру старый длинноусый полковник вызвал к себе шесть сотников. Не глядя им в глаза, зачитал приказ о сокращении полка с тысячи рядовых до четырёхсот и об отставке их начальников.
-Вам выдадут выходную деньгу. -мрачно сказал он. -На первые дни хватит. А потом... выживайте, как можете, бойцы. В нас не нуждаются. Простите...
-Чего извиняешься, полковник. -пророкотал один из увольняемых. -Ты же не виноват.
-Все мы виноваты. -отвечал полковник. -Позволяем с нами так... Эх, жизнь...
-...Не ведаю, что делать. -повторил Ждан. -Наверное, продам комнатушку, пока за долги в казну не отобрали, да подамся куда-нибудь на окраину.
-Думаешь там найдётся дело отставному вояке? -усомнился участковый.
-Дело - не знаю, а просуществовать будет легче. Взять хотя бы Поползаевск. И цены ниже столичных, и город знакомый.
-Быть может попробуешь здесь в Мохне пристроиться? Допустим, телохранителем к богачу какому-нибудь...
-Да пропади они пропадом! -угрюмо рыкнул бывший сотник. -Вонючий зад денежной гниды оберегать? Или борова из правительства? Да они меньше кого либо верят во всякие там свободы и народоправия! В будущее этой страны не верят! Эти жирные твари сделали-таки свои выводы и хранят свои денежки до последнего гроша где-нибудь в Каменьграде. Если что, то «…до свидания, Рунь, до свидания…», дорожка в закатные края и убежища там уже готовы. Когда мы все передохнем, они съедут в тот же Каменьград, где у них прикуплен домик и будут жировать на украденные у народа богатства. Им служить? Их телеса хранить? Да уж лучше разбойничать в лесу под Поползаевском!
-А вот ежели к нам в участковую стражу попроситься? -без особой уверенности предложил собеседник Ждана, прихлёбывая пиво. -Глядишь, взяли бы боевого-то сотника...
-И как оно там у вас? -ехидно полюбопытствовал Ждан. –Честность, порядочность, бескорыстие? Преданность державе и Наместнику? И соответствующее им жалованье?
Участковый внезапно побагровел: -Да хватит издеваться-то! Как ты сказал, «если что», да? Так вот, «если что», ежели народ подымется душить богатенькую мразь, она же нас бросят на подавление. А как думаешь, многие согласятся убивать соседей и знакомых ради того чтобы жирная глиста пряталась за нашими спинами, продолжала разворовывать казну, брать взятки и набивать защечные мешки золотишком? Нет, разок-другой помахать плетьми по возмущённым старикам - это да, согласятся. А вот когда озверевшие мужики с палками и кирпичами на улицы выйдут... Получить камень в морду? А за что? Ради кого? Зачем?
Стражник, гулко глотая, разом опустошил кружку.
-Посмотри-ка, кто в страже рядовыми? Молодёжь. Вырос парень, отучился кое-как, осмотрелся вокруг, смекнул, что работать негде. –«Что ж, -думает, -пойдем в «цепные собаки» там хоть что-то платят, да и взятками кое-какую мелочёвку стрясти можно...» Отхлестать робко бурчащих в адрес Наместника? Пожалуйста. Посадить за решётку кого скажут? Без вопросов. Обвинить невинного? Всегда готовы. Отпустить виновного? Скажите - кого.
Ну, а начальство наше? Те, кто с нашивками, они-то как? Да так же. Им даже сложнее. Поступали в Законоведчество - платили за учёбу. Учились там - платили преподавателям за каждую оценку. К чему приучается выпускник Законоведчества? Правильно: -«Я давал взятки, напрягался, так теперь пусть мне дают. Не, затраты надо возместить, и чё тут особенного? Все так живут».
Приучившись существовать по таким нехитрым правилам, будет мелкий страженачальничек получать сначала кусочек серого хлебца. А когда вышестоящее начальство увидит, что он из их стаи и лижет начальствующий зад по установленным правилам, со временем этот кусочек станет белым. А то и маслица намажут: немного, но полакомишься и детишек угостишь. Такому страженачальничку платят, его поощряют, в званиях повышают.
А вот что будет, коли вдруг стражник вспомнит, что есть такое слово «закон»? Решит жить и служить по чести? Нет-нет, что ты, никто его не станет преследовать, ломать-корёжить. Больно надо время тратить! Просто уволят: «Иди в золотари, урод, выгребные ямы чистить, там как раз любители чистоты!». Ты знаешь, какую вторую бумагу подписывает каждый из нас после приказа о зачислении в стражу, а? Ни за что не угадаешь - просьбу об увольнении! Без числа. Надо выкинуть неугодного? Начальник вписывает день и час на готовом заявлении и пошел вон, такие не нужны.
И каждый серокафтанник с золотыми ли нашивками, с серебряными ли и даже с суконными отлично знает, что разгуливает по краешку. Вдруг кто-то, выполняя устный приказ начальства попадется «на горячем»? Вдруг огрех не получится замолчать? Да неловкого тут же сдадут! Начальство, не моргнув, отречется, такой никому уже не нужен. Других на «раз-два» найдёт, отберёт подходящих, выдрессирует по правилам и предаст, когда понадобится. Нам это известно? Ещё бы! Подставим ли рыла под летящие куски кирпича ради всего этого? Зная, при этом, что нашим семьям оставшимся без кормильца никто не поможет? Видя, как уволенные или ставшие калеками подыхают, ища объедки на свалках? Да вот фиг вам! Когда у нас под задницей затлеет, то каждый сто раз подумает: «И за каким псом лично мне оно надо? А не разумнее ли будет отсидеться, а уж потом примкнуть к победителям? Охрана-то - любой власти нужна».
Стражник наполнил свою кружку, подлил пива Ждану.
-И еще одно, запомни, дружище: вовсе не каждый стражник - отпетый мерзавец, продавшийся богатеям и стелящийся перед начальством. Не каждый! Да, я всё вижу и молчу. Пока молчу, понял? Пока! Но я рунец. И Рунь должна быть моей страной. Мне бежать некуда. А какой выбор сделают такие, как я, это о-очень большой вопрос. Правители вряд ли смогут положиться на стражу, Ждан, вряд ли... А вот насчёт военных - не мне судить, тебе, как сотнику, виднее.
-Бывшему сотнику. -криво усмехнулся Ждан. -Не читал, разве, что на стенах крупными буквами писали «Народ и войско едины». Точно - едины. Сколь над народом издевались, столь и войску досталось. Кто может - тот ворует. Всё тащат: продовольствие с полковых кухонь, оружие со складов для продажи разбойникам и горцам. Десятники и сотники затравлены и унижены, а в душе озлоблены. Презирают и ненавидят «верховного главнокомандующего», то есть Головастика. Рядовые отбывают постылую повинность, служат «по принудиловке», тупо и замордовано, разбивая друг другу физиономии в бессмысленных драках «стариков» против «сопляков», глуша почти открыто купленную брагу. Пойдут они крошить народ? Думаю, в такое даже Хорь с Зудом не верят. Не верят и опасаются! Знают, что в самом лучшем для них случае военные при заварухе просто не сдвинутся с места и будут злорадно наблюдать за тем, как властям сворачивают шеи. Ведь вопрос у вояк будет тот же, что и у вас: «Да на кой нам защищать их?» Поэтому правители медленно, но верно душат войско, оно лешелюбам не нужно, более того опасно. А что вместо него? Наберут наемников, скажем горцев-вастаков? Уже пробовали, совсем жутко получилось.
-Да-а... -глубокомысленно подвёл итог участковый. -Пивка попили, сухариками заели, отрыжку получили, за жизнь поговорили, порадовались... Значит, всё-таки хочешь перебираться в Поползаевск? Знаешь что, пришлю-ка, пожалуй, завтра к тебе одного человечка... Думаю, за твою комнату он сможет предложить хорошую цену, больше вряд ли кто даст.
3
Восемь совершенно одинаковых зелёных шестиместных повозок (это именовалось поездом) отбыли ровно в полдень шестого дня месяца водня с Железного Яма Мохны. На боку каждой повозки белела надпись: «Мохна-Попозаевск».
Ждану досталось место у левого окна. Его дорожный сундук был надёжно закреплён на крыше рядом с такими же. Попутчики оказались неплохими: пожилой молчаливый усач, сошедший у Кошкино, семейная пара с дочерью, молча читавшей всю дорогу толстую книгу.
Обычно поезда дальнего следования останавливались каждые три часа, для того, чтобы едущие могли справить свои естественные потребности. Спать, есть и пить путешественникам приходилось во время движения. Но раз в сутки делали длительную остановку в очередном яме. Там осматривали повозки, осуществляли, если понадобится, мелкую починку, перепрягали лошадей. Там же сменялись ямщики. При ямах обязательно имелись круглосуточные столовые, где проезжающие могли поесть горячую пищу без опаски подавиться при дорожной тряске.
Сегодня большая остановка выпала на ранний вечер и Ждан решил перекусить в такой ямской столовой. Вместе со всеми он прошёл в просторную бревенчатую горницу, откуда веяло запахом жареных пирогов и щей. Для путников уже были отведены и накрыты столы. Веснушчатая круглолицая девица шустро собрала по семь медяков с каждого и рассадила прибывших.
Ждану весьма не понравился наглый вид полудюжины нечёсаных и неряшливо одетых личностей с мутными похмельными глазами, рассевшихся у входа с кружками пива. Но, в конце концов, возразил он себе, поесть в придорожной столовой имеет право каждый, независимо от выражения физиономии.