- Так немножко, что чуть инфаркт не схлопотала! - фыркнула Яна. - Слушайте, вы так и намерены на крыльце ночевать? Холодно, между прочим. Вы как хотите, а я в дом пошла.
Она развернулась и, вздернув нос, пошла в дом. Палек поднялся на крыльцо и увлек Кансу в дом. Закрыв за собой дверь, он сбросил сандалии, поднялся на высокий пол и обнял девушку. Та со вздохом облегчения приникла к нему, наслаждаясь теплом тела, пробивавшегося по не по сезону легкую рубашку.
- Прости, Каси, - глухо сказал он. - Не подумал. Ну, зато одну проблему мы решили.
- Правда? - спросила Канса, отстраняясь. - Тебе заплатили деньги?
- Пошли в столовую, расскажу тебе и Яни сразу. А то она все равно заставит повторять.
В столовой он тяжело плюхнулся на стул и сладко потянулся. В свете люстры Канса с тревогой заметила, что под его глазами залегли тени, а лицо, кажется, даже слегка осунулось. Впрочем, на его лице заиграла обычная озорная полуулыбка, и она расслабилась. Кажется, все на самом деле хорошо.
- Ну и как? - Яна, подперев локтем голову, взглянула на него. - У тебя выражение физиономии, словно ты все-таки банк ограбил. И внутри все соответствует. Ну, братик, сколько заплатили?
- Двести, - торжественно заявил Палек, в качестве доказательства поднимая пелефон. - Все тут, взял электронной наличкой. Надо завтра в банк забежать, в бумагу перевести - мало ли какие в Граше с обменом электроники проблемы нарисуются.
- Двести?! - охнула Канса. - За один рисунок? Лика, покажи!
- За один, - кивнул тот. - Правда, сил я на него потратил, как на десяток обычных. Прямо какой-то запой: начал работать - и оторваться не смог. Госпожа Мэдэра сначала позировала, потом к подруге уехала, потом вернулась и грязно приставать начала - покажи да покажи, что выходит, еле отбился. В общем, закончил все за один присест. Вот...
Он вытащил из поясной сумки мольберт, поставил на стол и поманипулировал стилом. В воздухе вспыхнули линии, очерчивающие овальную раму холста. А между ними...
Канса еще ни разу не видела, чтобы Палек работал в цвете. Обычно он рисовал карандашом на бумаге или карандашной кистью на мольберте, создавая быстрые черно-белые наброски в своей любимой воздушно-летящей манере. Но на этой картине светились пастельные краски - синие, зеленые, золотые, бирюзовые... Фигурка молодой женщины, в лице которой без труда угадывались черты госпожи Мэдэры, стояла на краю высокого обрыва, далеко внизу под которым волновался пронизанный солнцем океан. Стан женщины туго облегало тонкое платье до пят в древнем придворном стиле, с буфами и фалбалой, ветер развевал подол, рвал из рук кружевной зонтик от солнца, трепетал в побегах молодого тикурина. Солнца на картине видно не было - оно оставалось где-то за границей холста, бросая блики на ковер весенней травы, усеянной белыми бусинами судзурана, на далекую морскую поверхность, на плечи и грудь женщины. Картина казалась безмятежной и спокойной, но чувствовалось в ней какое-то странное напряжение, ожидание грядущей бури, а на морской поверхности в углу холста виднелся край чего-то, что вполне могло оказаться гребнем растущей на мелководье волны цунами.
- Ох, Лика... - прошептала Канса. - Как красиво!
- Тебе в самом деле нравится? - искоса, со странной неуверенностью глянул на нее Палек. - Серьезно?
- Конечно! - искренне ответила та. - Это... это просто замечательно!
- Не так уж и замечательно на самом-то деле, - вздохнул Палек. - Сейчас, когда отдохнувшим взглядом смотрю, вижу кучу огрехов. В море с цветом напортачил, ветер в разных частях холста, получается, по разным векторам дует, и солнце, похоже, на небе сразу в трех точках расположено... В общем, недаром я госпоже Мэдэре сказал, что еще дорабатывать придется. Пожрать есть чего? Я бы перекусил и еще пару часиков поработал.
- Ну еще чего! - возмутилась Яна. - Его жена заждалась, а он - поработал бы! Завтра с утра закончишь.
Она обошла стол и еще раз внимательно осмотрела картину.
- Да... - наконец сказала она. - Лика, поздравляю - наконец-то ты сделал что-то стоящее.
Неожиданно она склонилась к нему и нежно поцеловала его в щеку.
- Молодец, братишка! - сказала она. - Одобряю. А меня нарисуешь? У меня двухсот тысяч нет, но я за тебя лишний раз подежурю.
- Два раза! - быстро сказал Палек, подмигивая Кансе. - За меня и за Каси.
- Ну ты жук! - возмутилась Яна. - Целых два раза - за одну картинку? Ну ладно, я сегодня почему-то добрая. Обещать второй раз не обещаю, посмотрим по результатам.
- Заметано! - согласился Палек. - Имей в виду, если что, у меня свидетель есть.
- Жена права свидетельствовать против мужа не имеет! - усмехнулась Яна. - Лика, но все-таки - та госпожа... Мэдэра в самом деле тебе за одну картину двести тысяч заплатила?
- Двести тысяч? - переспросил Саматта, вместе с Дентором входя в столовую. - Богатенькая тетушка. Она на картине? Лика, ты, случайно, вторую жену заводить не решил?
- Она в два раза меня старше! - фыркнул парень. - Не она мне жена получится, а я ей бесплатная сиделка на смертном одре. И потом, у меня принцип - я с клиентами не трахаюсь. И с клиентками тоже.
- Да у тебя и клиентов-то раньше не водилось! - подозрительно прищурилась Яна. - Когда ты успел какие-то принципы выработать? Или ты просто помалкивал?
- Ну, не водилось, - легкомысленно пожал плечами Палек. - Мэдэра первая. Вот как появился повод, так сразу и завел принцип. Вы, девочки и мальчики, станете смеяться, но тетушка и в самом деле заплатила две сотни. До нее в конечном итоге дошло, что Карина Мураций - моя сестра. А Кара брату ее мужа пять лет назад в позвоночнике какую-то неоперабельную опухоль откромсала, и тот с тех пор цветет и пахнет, что твоя орхидея. Так что ее муж не то что не возражал, а даже пытался еще денег подбросить. Но нам лишнего не надо, ага?
- Лишнего нам не надо, - нахмурился Дентор. - Только, надеюсь, ты не разболтал, для чего конкретно нам деньги нужны?
- Вот еще! - обиделся Палек. - Я что, дурак? Они думают, мы на выкуп собираем.
- Ну, иногда ты действительно головой пользоваться умеешь, - усмехнулся полицейский. - Не всегда, правда. Иногда ведешь себя совсем как типичный художник, куча экспрессии и никакой логики. Ты вообще сплошной парадокс. Сколько лет на тебя смотрю, но все понять не могу - вроде бы ты и технарь до мозга костей, а рисовать все-таки умеешь не хуже профессионально-патлатых и бородатых личностей с пузом до колен.
- Да нет никакого противоречия, дядя Дор, - неожиданно серьезно откликнулся Палек. - Технари, гуманитарии - выдумки болтунов и лентяев, которым где бы ни работать, лишь бы не работать. Те, кто себя гуманитариями зовет, не потому в технике ничего не понимают, что возвышенными материями занимаются, а потому, что лень учиться. Потому что мышление им не поставили правильно, не научили думать системно, не приучили правильно информацию запоминать и и по полочкам раскладывать. Вполне можно работать инженером, математиком, физиком - и при том являться поэтом, художником или артистом. Дай Варра - астроном, но какие книги писал! Цуцума Хосё - летчик и поэт, его даже в старшей школе изучают. Ацука Масий - бард и инженер-строитель. Да если покопаться, то кучу народа вспомнить можно. "Я - гуманитарий" заявляют обычно, когда гвоздь в стену забить ленятся, отмазку придумать нужно.
Он сладко зевнул и снова потянулся.
- Ну что, пожрать есть чего? - деловито осведомился он. - А то давайте от дяди Дора отрежем кусочек мяса! Он большой, даже и не заметит, а нам - ужин на пятерых. А?
- Яна, ты бы дала ему какую старую кость погрызть, - посоветовал Дентор. - А то ведь в самом деле от меня шматок откусит. А я к своим кусочкам трепетно отношусь. Да и у меня, кстати, в брюхе что-то забурчало.
- Мужики! - презрительно фыркнула Яна. - Между прочим, жрать в полночь вредно для фигуры.
- А мы с Яной кальмарный салат приготовили, - робко сказала Канса. - И еще морского окуня в сухарях. Только он уже остыл, его разогревать надо. И рисовые колобки еще остались. И упаковку кадзуноко я купила. Нести?
- Я знал, что не зря женюсь! - возликовал Палек, вскакивая и чмокая девушку в нос. - Канса, ты золото! Не надо нести, я и сам все слопаю прямо из холодильника.
Он заулюлюкал и на одной ножке ускакал в кухню. Канса тихонько улыбнулась, глядя ему вслед. Все-таки он такой смешной!
Ее взгляд упал на картину, все еще светящуюся над мольбертом, и внезапно она почувствовала легкий укол ревности, который тут же решительно задушила. В конце концов, ту женщину он видел в первый раз в жизни - и, возможно, последний. А ее он еще успеет нарисовать - пять раз, десять или сто. Если захочет, конечно. Художники - они все такие капризные!
19.04.868, земледень. Где-то в Сураграше
Снаружи что-то глухо стукнуло, и по корпусу корабля прошел глухой гул. Карина заставила себя оторвать голову от тюфяка и взглянуть на Цукку. Та лежала с закрытыми глазами, ее дыхание казалось частым и неглубоким. Ну, по крайней мере она в сознании, и ее не корчит в судорогах - острые приступы, кажется, прошли окончательно. Сейчас, если судить по собственным ощущения, тяжело в основном психологически. Жаль, что нельзя продержать ее без сознания еще день-другой - плохо кончится для организма.
Лязгнула и заскрипела на несмазанных петлях дверь. В проеме показался Батаронг.
- Вставайте, - резко сказал он. - Сходим на берег.
Он повернулся и вышел, а вместо него в камеру вдвинулись трое угрюмых здоровяков с автоматами. Карина подавила позыв застонать и, пересиливая себя, потормошила Цукку за плечо.
- Цу! - прошептала она. - Цу, проснись. Цу!
Цукка медленно разлепила глаза и взглянула на Карину мутным взглядом. Та поспешно дотянулась до стоящего с другой стороны стакана с водой и поднесла к губам подруги, приподняв ее голову. Цукка вяло сглотнула, потом отстранила стакан и попыталась сесть. Карина осторожно помогла ей.
- Как ты? - спросила она.