В канун Старого Нового года приснился Количеку сон. Будто снимают о нем документальное кино, для потомков. Чтобы увековечить значительное событие в жизни общества. Внутри Исаакиевского собора стоит большой стол президиума, накрытый красным. На столе боржом, пепси-кола — все как на совещаниях партактива. За столом сидит он, Количек, и отвечает на вопросы корреспондентов разных заграничных газет. В лицо ему светят яркие горячие лампы — идет киносъемка.
Поодаль, в глубине собора, стоят накрытые, как в ресторане, столики — на двоих, на четверых, — а за столиками все знакомые Количека, все кореша его по университету, по киностудии, по радио. Да и не только кореша.
И задают Количеку корреспонденты разные вопросы на всех языках мира: на французском — а он, Количек, силь ву пле, битте шен, отвечает свободно; на немецком спрашивают — а он — битте шен, силь ву пле… Изумляются все тут учености его. Хлопают. И спрашивают его: А правда, что у вас самая иностранная машина в нашем городе? А он отвечает: Правда, у меня американо-японская машина с финляндской предпродажной подготовкой. Два двигателя, восемь карбюраторов. Зимой в России не использовалась. Ходила только на финском масле — Уу-у-ух! — прокатилось по залу. — Завидуем! Спрашивают еще, причем по-иностранному: А правда, что у вас дача самая большая в области, и даже больше, чем у…? — Правда, — отвечает Количек скромно. — Но это не было самоцелью, это так само получилось, по заслугам, так сказать — Уу-ух, завидуем! — вновь прокатилось по залу.
А потом очень-очень миленькая такая иностраночка-корреспондентка, которая уже так многообещающе дарила ему взгляды и улыбки, что у него случилась эрекция, спрашивает: А правда, что вы настоящий владелец, президент и директор радио Моржо? И уж было открыл Количек рот для утвердительного ответа, как почувствовал спиною, что стоит кто-то сзади. Он глядь назад — а там подполковник Синюхин стоит. А изо лба у него рожки козлиные растут. И вместо кистей рук из рукавов пиджака копытца сдвоенные торчат. И смотрит на него Игорь Игоревич со своей тонкой улыбочкой и говорит: Ну что, поросенок, айда говно грузить?..
И — уу-ух! — куда-то полетел он, Количек, спиной вниз, и обидно почему-то стало очень-очень, что публика в зале совершенно не заметила его, Количека, исчезновения. И он, как будто из глубины, видел, как танцуют все, смеются и как та иностраночка-корреспондентка уже не ему, а какому-то дядьке в пиджаке строит глазки и улыбается…