— Да не переживай ты так! — Я тронул его за рукав. — Я все возьму на себя, скажу, что это была необходимая самооборона. Давай, помоги мне.
Я опустился на колени и обеими руками подхватил голову Доктора Ди. Маленькая струйка крови, вытекшая из круглого отверстия возле правого уха, запеклась и превратилась из ярко-алой в темно-красную. Я скривился от резкого запаха паленой шерсти. Джеймс тоже нагнулся и поднял пса за задние лапы.
— Только что из отверстия вышло небольшое облачко дыма, — сообщил Джеймс, его голос звучал спокойно, даже безмятежно, как у человека, впавшего в прострацию.
— Ух ты, — я сокрушенно поцокал языком, — жаль, не заметил.
Мы спустились по лестнице, протащили Доктора Ди через холл, затем по нескончаемо длинной подъездной аллее и, наконец добравшись до моей машины, уложили его на заднее сиденье рядом с гигантской тубой мисс Словиак.
Когда мы прибыли на лекцию, оказалось, что стоянка перед Тау-Холлом до отказа забита машинами. Мы долго кружили по территории студенческого городка, пока не отыскали симпатичное место для парковки: в живописной буковой аллее, ведущей к дому какого-то процветающего профессора. Я заглушил мотор, и мы некоторое время сидели в машине, слушая, как капли дождя барабанят по брезентовой крыше «гэлекси», словно растущие вокруг буковые деревья обрушили на нас град желудей.
— Здорово, — сказал Джеймс Лир, — как будто сидишь в палатке.
— Ты знаешь, не нравится мне эта идея. — Я вдруг представил, как было бы хорошо очутиться сейчас в палатке и, лежа на спине, смотреть через сетчатое окошко на мерцающее в ночном небе далекое созвездие Орион.
— Конечно, профессор Трипп, глупо говорить ей, что вы убили собаку. То есть, я хочу сказать, это же неправда. — Джеймс вздохнул и стал накручивать на палец длинную нитку, вылезшую из подола его потрепанного плаща. — Мне все равно, что она со мной сделает. Вероятно, ей следует вышвырнуть меня из университета.
— Джеймс, — я удрученно покачал головой, — это моя вина. Прежде всего, мне не следовало тащить тебя наверх и лезть в шкаф мистера Гаскелла.
— Но, профессор, — он с недоумением посмотрел на меня, — вы же знали код замка.
— Точно, знал, но если ты хорошенько пораскинешь мозгами… — я бросил взгляд на часы, — правда, у тебя на это нет времени, мы и так опаздываем. — Взявшись за ручку, я приоткрыл дверцу машины, — давай вылезай, поможешь перетащить его в багажник.
— В багажник?
— Да, в багажник. Возможно, после лекции мне придется везти в «Хай-хэт» целую ораву людей. Боюсь, людям может не хватить места, если на заднем сиденье будут лежать мертвая собака и туба.
Выбравшись из машины, я сложил спинку водительского кресла, открыл заднюю дверцу и, дернув пса за лапы, подтянул его поближе к выходу. Мне показалось, что от остывающего тела Доктора Ди исходило слабое тепло, словно оно было окутано какой-то посмертной аурой. Когда я попытался рывком приподнять труп, в пояснице у меня что-то щелкнуло, я судорожно сглотнул, почувствовав во рту солоноватый привкус крови. Джеймс обогнул машину и помог мне перевалить труп через борт багажника. Раздвинув чемоданы мисс Словиак, мы принялись заталкивать тело покойного Доктора Ди как можно дальше под заднюю откидную планку, мы толкали до тех пор, пока не раздался отвратительный хруст, похожий на звук сломавшегося карандаша.
— Фу-у, пакость какая, — сказал Джеймс, брезгливо вытирая руки о полы своего черного плаща. На одеянии Джеймса имелось немало пятен самого разнообразного происхождения. Интересно, подумал я, на нем уже есть пятна, появившиеся в результате соприкосновения с телом мертвой собаки? Поразмыслив, я пришел к выводу, что такое вполне возможно.
— Так, — скомандовал я, — теперь туба.
— Вместительный багажник, — заметил Джеймс, когда нам удалось запихать в него кожаный футляр, больше похожий на окаменевшее сердце какого-нибудь ископаемого чудовища, — можно уложить тубу, три чемодана, мертвую собаку и спортивную сумку.
— Угу, примерно так они и говорят в рекламных роликах, — ответил я, ощупывая наружные карманы спортивной сумки Крабтри. Открыв молнию на самом большом кармане, я с удивлением обнаружил, что он пуст. Я стал вскрывать карман за карманом, но все они тоже оказались пусты. Выдернув сумку из кучи багажа, я поудобнее пристроил ее на пятнистом чемодане мисс Словиак и открыл главное отделение. Внутри лежала пара белых рубашек, несколько пестрых галстуков и два шелковых костюма, при свете фонаря было видно, как дорогой материал переливается благородным глянцевым блеском.
— Они одинаковые, — сказал Джеймс. Отогнув уголок лежащего наверху пиджака, он внимательно пригляделся ко второму костюму.
— Ты о чем?
— Его костюмы. Эти два точно такие же, как тот, в котором он был на вечеринке.
Мальчик не ошибся, оба костюма были сделаны из одного и того же серебристого шелка и скроены совершенно одинаково: двубортный пиджак, большие пуговицы и воротник с широкими лацканами. Костюм, надетый на Крабтри, был точной копией этих двух. Я почему-то вспомнил комиксы о Супермене и представил, как мог бы выглядеть его шкаф: покачивающаяся на вешалках батарея одинаковых костюмов, в которых он совершает свои подвиги.
— Что за странная манера одеваться, — заметил я. На самом деле я находил в этом нечто трогательное и печальное, так же как и в образе Супермена: он всегда представлялся мне трагической фигурой — отважный герой, живущий в своей непреступной башне, имя которой Одиночество.
— Мне кажется, он хочет избавить себя от проблемы выбора одежды, — сказал Джеймс.
— А мне кажется, он вообще хочет избавиться от проблемы выбора. — Я застегнул молнию и засунул сумку обратно в багажник. — Ну же, Крабтри, дружище, я ведь знаю: ты человек предусмотрительный. — Взявшись за ручку матерчатого саквояжа, я потянул его на себя. Саквояж оказался настолько легким, что когда я рывком выдернул его из узкой щели между чемоданом и тубой, он едва не вылетел у меня из рук.
— Чья это туба? — спросил Джеймс.
— Мисс Словиак. — Я запустил руку в саквояж, заранее готовясь пережить страшное разочарование, когда обнаружится, что и там ничего нет. К моему величайшему облегчению, я нащупал три пары трусов, в которые было завернуто что-то твердое. Эти небольшие свертки перекатывались по дну сумки, как маленькие слитки золота. Мои пальцы мертвой хваткой вцепились в один из слитков. — То есть не совсем ее, если честно, я не знаю, чья это туба.
Джеймс неловко кашлянул.
— Можно я задам один вопрос по поводу мисс Словиак?
— Она трансвестит, — сказал я, распутывая завязанные узлом трусы. Внутри оказался «Джек Дэниелс» — крохотная бутылка виски, какими авиакомпании обычно снабжают пассажиров во время полета. — Смотри-ка, что я нашел, хочешь глоточек?
— Нет, спасибо, я не люблю виски. Значит, ваш друг… э-э… Крабтри… он… он гей?
— Я тоже не люблю виски, — сказал я, передавая ему бутылочку. — Открывай. Да, как правило, он придерживается нетрадиционной ориентации. Джеймс, ты пока постой на берегу, а я совершу еще одно погружение. — Я снова запустил руку в саквояж и извлек еще один сверток. — А иногда не придерживается. О господи, а тут что у нас такое?
Развернув трусы, я обнаружил пузырек с таблетками.
— Интересно, — протянул я, разглядывая пузырек, — этикетки нет.
— Что это может быть? — спросил Джеймс, вытягивая шею.
— Похоже на одного моего доброго приятеля по имени мистер Кодеин. Отличное средство, как раз для моей больной лодыжки. — Я высыпал на ладонь парочку пузатеньких таблеток, на каждой из которых была выдавлена цифра три. — Будешь?
— Нет, спасибо, — Джеймс покачал головой, — у меня и так прекрасное настроение.
— О, да, конечно, именно поэтому ты и бродил по саду Гаскеллов, размышляя, застрелиться ли прямо сейчас или стоит еще немного подождать. Или я ошибаюсь?
Он ничего не ответил. Легкий порыв ветра качнул мокрые ветви деревьев у нас над головами, и мне в лицо брызнули капли дождя. Колокол на городской звоннице пробил четверть девятого, — долгий протяжный звук заставил меня вспомнить об Эмили, чей отец, Ирвин Воршоу, работавший в конце сороковых годов литейщиком на металлургическом заводе, принимал участие в реставрации колокола.
Они использовали экспериментальную технологию, оказавшуюся неудачной, и в результате у колокола получился низкий печальный голос, похожий на похоронный звон, всегда напоминавший мне о старине Ирвине, для которого я как зять стал нескончаемым источником разочарований.
— Извини, Джеймс, мне не следовало этого говорить. — Я взял у него бутылочку, отвинтил крышку и, закинув в рот таблетки кодеина, словно это были шоколадные горошины М&М, запил их хорошим глотком «Джека Дэниелса». У меня во рту остался привкус сочного бифштекса из медвежатины, болотной тины и свежей, только что содранной коры дуба. Я отхлебнул еще, потому что у виски был такой замечательный вкус. — Помнится, последний раз я пробовал эту штуку года четыре назад, — поделился я своими воспоминаниями с Джеймсом.
— И мне дайте. — Джеймс сердито насупил брови и закусил нижнюю губу, словно испуганный подросток, который пытается выглядеть взрослым мужчиной. Я вытряхнул ему на ладонь таблетку и протянул виски. Я понимал, что как преподаватель совершаю безответственный поступок, однако на этом мои педагогические размышления закончились. Ему и так паршиво, решил я, и вряд ли может стать еще хуже. Думаю, в тот момент я убедил себя, что мне все равно. Запрокинув голову, он сделал решительный глоток, поперхнулся и зашелся в мучительном кашле.
— Эй, полегче, приятель! — Я отлепил от лацкана пиджака вылетевшую у него из горла обсосанную таблетку кодеина и вернул ее Джеймсу. — Попробуй еще разок.
На этот раз он аккуратно принял лекарство и нахмурился.
— По вкусу напоминает крем для чистки обуви, — сказал Джеймс и снова потянулся за бутылкой. — Можно еще глоточек?
— Увы, — я потряс бутылочкой у него перед носом, — пусто, авиакомпании не отличаются большой щедростью.
— По-моему, в саквояже была еще одна пара трусов. Давайте посмотрим, что в них завернуто.
— Отличная идея. — В третьем узелке я обнаружил еще одну маленькую бутылочку. — Привет, малышка, боюсь, тебя тоже придется конфисковать.