— Это такое колечко, по-моему. С зубками. Еще вопросы есть?
Губы пересохли. Мучительно хотелось их облизать. Ну, хоть воды глотнуть. Вечером вчера совершенно случайно подслушала, как девочки в сестринской обсуждают этого… шутника. Чего они наговорили… — покраснеть и сдохнуть. Ну и слова приходят на ум… Только б не краснеть…
— "Звездною фрезой распилена планета вдоль по оси…" Так похоже на Черту. И я все думаю… Откуда он мог узнать?
18.
Капли дождя тяжело шлепались на раскисшую землю. Плащ сделался мокрым и тяжелым. На сапогах комьями оседала грязь, и из этого могло быть лишь два следствия: или потеряется сапог, или оборвется подметка, и тогда шлепать по дороге окажется втрое противнее и труднее. Вода, брызгая из луж, пятнила лицо.
А банька на холме над ручьем светила единственным оконцем, словно добрым оранжевым глазом. Второй глаз был прищурен, утоплен в проконопаченных мхом бревенчатых стенах. Дощатая дверь скрипнула, пропуская гостей в разжаренную, пахнущую вениками тишину. Зашипела, отдавая зной, каменка, пахнуло квасом и побелкой…
— Заждались? Звиняйте! — плечом отодвинув дверь, нагнувшись у низкой притолоки, Бокрин опустил на конец полка узел со снедью и глиняный жбан. Стер от подбородка к затылку серую морось, шершавыми ладонями румяня лицо и ероша сбегающие к бровям кучерявые подернутые сединою волосы. — Ждал, пока Сёрен заснет. Не хочу, чтоб знала.
Гости согласно кивнули.
— Кто тут у тебя живет? — спросил, ерзая на скамье и принюхиваясь, Лэти.
— Да никто, — ведьмак вздохнул и сел подле: скамья тяжело скрипнула под немалым его весом. — Банник жил. Сбежал.
Он нацедил себе и гостям холодного квасу. Закинув голову, жадно приложился к ковшу, не обращая внимания на капли, сбегающие по подбородку и шее за ворот. Потом прошелся веником под полками и вдоль каменки, сбил паутину с дощатого, низкого потолка. Подмел нанесенную сапогами грязь. Выкинул за порог.
— Профилактика? — промурлыкал Лэти, поправляя ремешок, скрепляющий в хвост седые волосы. — Это пра-авильно.
— Тьфу на тебя, — отмахнулся Бокрин. — Нахватался словей, как лисица блох.
Он развернул узел, достал яички, сваренные вкрутую, луковицу и половину каравая. Очистил яйцо, посолил, протянул Ястребу. Второе взял Лэти.
— Плохо куры несутся, — пожаловался Бокрин.
— Так осень.
— Ага…
Ястреб потер слезящиеся от дыма глаза. Лэти сунул в толстые пальцы Бокрина берестяной огрызок с резами:
— Нам бы мази вот такой… А то все его глазные капли оттуда… ох!
— Знамо дело… — проворчал Бокрин, живо напомнив пограничникам медведя. — Зато видит.
— Ага, — прожевав, согласился Ястреб. — А глаза до сих пор, как у кроля. Девки пужаются.
Ведьмак хмыкнул. Степенно откусил хлеб, запил. — Девки пужаются, значит? Ну, мазь тебе сделаю. Так это не все…
— Не все. А еще поворожи. На государыню.
Ведьмак подавился квасом. Закашлялся. Лэти постучал его по спине. Ястреб успел поймать жбан у пола, не расплескав ни капли. Обтер горлышко рукавом, сделал большой глоток. Передал жбан ведьмаку. Тот только головищей помотал: точно донимаемый оводами жеребец. И кусок не лез в горло.
Могучий пограничник скинул сапоги, основательней умостился на полке. Словно врос корнями. Показывая, что пришел за ответом и все равно дождется, сколько бы ни пришлось ждать. Зная Ястреба, Бокрин и не сомневался в этом. Покашлял, почесал под рубахою грудь.
— Мы с Желем, побратимом моим, как собака с кошкой. Лет семь, почитай, не виделись. И тут он мне ворону с весточкой шлет. И вот эту ладанку, — Бокрин стянул с шеи шнурок с кожаным кармашком, вытряс на ладонь невидный камушек. Поднес к лицу Ястреба. — Письмо прочтешь, или дальше говорить?
Ястреб взял камушек. Тот согрел подушечки пальцев и на свету заиграл лиловым. Пограничник хмыкнул удивленно:
— Ласковый…
— Ну… — Бокрин поскреб голову. — Седьмицу тому пришел к Желю заказчик. А Жель — гранильщик, считай, первый в столице. И вся семья тож. К ним с глупостью лучше не ходить.
— Жель? Это который на «хрустальном» конце? У кого окошко в двери с гиацинтом?
Бокрин одобрительно покряхтел, отобрал камешек у Лэти, взявшегося его рассматривать после Ястреба, бережно спрятал.
— Во-во, он самый. Ну, с неделю назад пришел к нему человек. Надо сказать, так себе человечишко. Худой. Кучер с ратушного подворья. Перстенек хотел заказать для невесты…
— А разве плохо?
Бокрин вызверился:
— Молчи!.. С одной руки кормишься — к другим не липни. А этот, как Хагена не стало — шавкам Пыльных служил — не тужил.
Проводник взял рот на замок.
— Перстенек серебряный, — вел дальше ведьмак, — а камушек с собой принес. Потому, новый купить жадность заела. Жель бы кучера выставил за порог, да любопытно стало. Поднес камешек к носу, в стеклышко разглядел — и будто кольнуло в глаз.
Бокрин замолчал и поднял голову к закопченному потолку, точно задумал его чинить и прикидывал, во сколько обойдется. Пограничники тоже молчали. Только мыши скреблись в углу, да ровно гудело пламя.
— Ну? — снова не выдержал Лэти.
Бокрин повел плечищем:
— Ну, и споил он его. Побратим кучера. На втором кувшине спекся, змеюка. Хотя знал немного. Точно, вез он женщину. Ему еще на рассвете в канун Имболга запрягать велели. Легкий возок и при нем два десятка конных. Во весь опор неслись. Кучер, может, в Укромный Лес и не хотел, да приневолили. Он все твердил, какой страшный человек вел. Насколько Жель понял, нынче это дознаватель в Ратуше.
Бокрин вскинул брови, словно так находил выход какому-то непонятному сомнению.
— Мало после полудня, а может и позже — пасмурно было — вылетели они на полянку в священной роще. Какая-то свара там приключилась. Вершники всех разогнали, раненую девку в возок к дознавателю кинули — и дальше понеслись. Остановились у тесового терема в ельнике и долго стояли. Дознаватель с незнакомкой и еще тремя, кажись, стражниками внутрь зашел. Вершники так топтались или вином грелись, а кучер чуть не поморозился весь. С ним, вишь, не поделилися. Потом женщину снова в возок занесли — и в Крому. А ту али другую, он не понял. И вообще бы ее не узнал, твердил. Завезли в стольный град, там проплутали чуть не до полуночи. Уж на что кучер Крому знать должон, а куда вез — не понял. Точно глаза ему отвели.
— Или так настрашили, что память потерял.
Бокрин насупился:
— Или так. Жель старался его развести — да что пнем по сове.
— А камушек?
— А камушек кучер нашел, когда возок мыл, с утра. Он мужик хозяйственный, хоть и противный. Нашел камушек и несколько маков. И откуда взялись, ума не приложить. Цветки кучер выкинул, а камушек припрятал. И молчал. Боялся, и пожадничал, знамо дело. А как невеста перстенек запросила, вытащил. Такая песня. Про разговор тот никто не знал. Жель камушек подменил, взял яхонт и огранил для женишка. Да тот за заказом не пришел. С утра в Радужне утоп. Кто вытаскивал — говорили, по пьяной лавочке. Но побратим не верит. Потому послал все это ко мне.
Ведьмак тяжело выдохнул, уронив руки между коленями.