- Да я не о работе тебя спрашиваю, - удивился Шумаков. - Я вообще. Впрочем, ладно. И почему, собственно, терять? Может быть еще ты чтонибудь приобретешь...
- Ты знаешь, - вскипел Солонников, - я вот сижу и прикидываю - что же мне попросить? А главное - у кого?! - он осекся: - Ну, не люблю я эти бредни, пойми...
- Не злись... - прошептал Шумаков. - Извини. - И грустно продолжил: - Но ты все равно боишься... Хотя чертовщину ты не веришь. Я вижу. Впрочем, многие на всякий случай крестяться, не веря в бога. Я знаю - ты боишься неизвестности! Но я тебе скажу, что этого незачем стыдиться. Страх неизвестности, если вдуматься, самый древний и самый... э-э... естественный страх. И многие, на мой взгляд, совершенно правильно считают, что лучше знать о надвигающейся беде, чтобы успеть что-то предпринять, чем стоять бараном в центре стада, радостно сознавая, что режут не тебя, а кого-то с краю.
- Почему это "тоже боишься"? - обиделся Солонников. А слово "неизвестность" вызвало у него неуютное ощущение, словно где-то в квартире в дальней комнате распахнулось окно и по ногам потянул сквозняк. - Ничего я не боюсь. У меня слишком много дел, чтобы искать что-то еще. Поверь, то, чем занимаюсь я, и астрология так же далеки друг от друга, как космическая станция и комиксы про вампиров.
- Да тоже, тоже... - Шумаков махнул рукой. - Все это старо!
Он поднял над столом бутылку.
- Мне немножко, - в пол-голоса сказал Данилевич, подставляя рюмку.
Солонников мрачно следил за Шумаковым.
Шумаков щедро плеснул себе в фужер для шампанского и выхлебал водку как воду. Глаза его увлажнились. Сопя носом, он разодрал сигаретную пачку.
- Все это чушь и бред самолюбия, - просипел он сдавленно. Все равно каждый в этой жизни хватает свой жирный кусок. Только у одного это власть, деньги, бабы, а у другого - нечеловеческая пустота и рубище. И еще каждый называет по-своему: место под солнцем или служение Абсолюту. Хозяин вещества, хозяин пустоты... А по-моему и тот и другой боятся остаться в одиночестве с пониманием собственной абсолютной ненужности.
При этих словах Борис вздрогнул, но не было ни какой возможности вспомнить где он их слышал или читал, причем не очень давно. А может и сам думал что-то похожее.
...- Вторые при всем их уме особенно забавны! Хороша формула: уничтожение желаний - путь к совершенству. Знают, с чем бороться. Причем всегда есть с чем. Так может быть, естественнее иметь совершенные желания, а не корчить из себя святых? Ведь если вы в самом деле такие идеальные, и удел обычного человека не по вам, но вы не в силах изменить его смело прыгайте с балкона, выбора-то нет! Вон у Солонникова семнадцатый этаж... Меня всегда раздражала философия. Какой смысл рассуждать о бренности жизни? Или жить, или уйти. Умри или радуйся. Я предпочитаю жить.
Он сунул в рот сигарету. Встал, качаясь. Отшвырнул пачку.
- Может я и трус, но живу честно, - сказал он, хлопая себя по карманам. - Да, я не знаю в чем смысл жизни, и потому я просто живу. Да, сегодня я не радостен. Но я хочу жить, мне это нравится, и ничто меня не остановит. Я не предам себя, но изменюсь сто раз, приспосабливаясь к жизни - ее не переспорить, она все равно мудрее и сложнее. А вы - прыгайте с балкона. И дайте мне спичку!
Он прикурил и с дребезгом закрыл за собой балконную дверь.
- Мне понравилось, - грустно, но как-то светло сказал Борбылев. - Только это не ново. Ни жить не ново, ни умирать не ново. Но раз человечество размножается, видимо жизнь все же несет в себе что-то влекущее... а, Борис? При всем страхе неизвестности. Почему человечество хочет жить?
Солонников усмехнулся.
А такой сегмент программы существует. Пожалуй, это самая здоровая и приятная тема: "Безусловный приоритет продолжения рода". В таких ситуациях человек наиболее предсказуем. А стало быть и реконструкции проходят с меньшими трудностями. Вот только никогда не бывает чистых ситуаций, замешано обычно круто... Не натянутая одинокая нить, а клубок без концов - не распутать.
- Оно не хочет жить, - сказал Борис.
- А как же? - с изумлением всплеснул руками Борбылев.
- Оно просто живет, ни о чем не задумываясь.
- Нет, Борис! - Борбылев покачал пальцем. - По-моему, вы усложняете... Какой-то вы сегодня невеселый. Что случилось?
Солонников уклончиво пожал плечами и промолчал. Он сам не понимал причин своего минорного настроения. Хотя скорее всего просто после вчерашнего...
- А мне кажется, Борис упрощает, - подал голос Данилевич. По-моему, человечество распадается и расслаивается, оно совсем не однородно. Да, много тех, кто живет сегодняшним днем, причем отнюдь не в возвышенном библейском смысле. Такие - просто живут. Для них нет ни завтра, ни вчера. А давайте представим, что есть люди другие. Они не суетятся, ибо мыслят веками... Каждый день для них - просто кусочек вечности.
Борбылев азартно заспорил с ним, настаивая, что вкус жизни как раз в ощущении каждой секунды, и надо бежать, бежать за этой секундой.
Борис не в силах был прислушиваться к ним.
Неожиданное напряжение, возникшее за столом, уходило.
По лицу Борбылева снова блуждала улыбка. Все-таки рождение внука важнее каких бы то ни было небесных катаклизмов. И уж тем более катаклизмов скрытых.
Сесть бы сейчас в кружок, с тоской подумал Борис, налить всем хорошего вина да и рассказать о проекте. Он непроизвольно вздохнул, представив, как зачарованно будут все смотреть на него, а он так же зачарованно будет видеть свою Дорогу с бредущим по ней человечеством, и говорить, говорить...
И Дорога тут же появилась перед ним прямо над столом. Уходила вдаль, упираясь в закрытую дверь наташкиной комнаты, куда из гостей в отсутствие хозяйки мог заходить один только Степан, так как там стояло фортепьяно. И виделась Дорога как бы сквозь ресторанное стекло, с отраженными в нем скатертью и сервировкой. Дорога звала.
Борис встряхнулся.
- ...Я не соглашусь с Валерой, - мягко говорил Данилевич. Нельзя так говорить. Разве я имею право сказать человеку - ты живешь неправильно? Или даже намекнуть ему на это? И дело здесь не в том, что на каждого есть Судья. Дело в жизни самой. Ну, кто, скажите мне, живет по неволе? Где этот коварный враг, что мешает каждому быть свободным и заставляет нас что-то делать, заставляет, в конце концов, жить? Это же нонсенс, поэтическая гипербола, абсурд. Либо это ложь для оправдания бездействия. Даже полоумный аскет-мазохист свободно сделал свой выбор. Вот об этом Валера правильно сказал. Кстати, знаете, какое есть объяснение принципу мазохизма? Когда человек делает себе больно, в его организме - или в мыслях - вырабатываются наркотические обезболивающие вещества, или оправдание самого себя, если совесть не чиста. Видите, я ничего из себя не корчу и честно радуюсь своей удаче.
Он разлил по рюмкам остатки коньяка.
- Вот и бутылочку уговорили, - Данилевич заботливо сунул пустую посуду под стол.
- С вами я согласен, - сказал Борбылев. - Хотя это не совсем честно, так как я вам завидую. Но уже думаю действительно, ерунда какая! Подумаешь, какой-то там гороскоп не сбудется - да тьфу на него! Внук у меня родился - вот главное. А Валерка прав по-существу - мы еще поборемся! Правда? - Борбылев спросил у рюмки и ей же согласно кивнул.
- Завидуйте Солонникову, - улыбаясь сказал Данилевич. - Это будет честнее. Никаких подарков, но и не каких потерь... Позвольте экспромт. Э-э... Зачем подарки, если жизнь - подарок? Что есть потери, ведь жизнь в твоих руках?
- Браво! - сказал Борис. - Леонид, серьезно. Запишите, а то забудем.
Они чокнулись.
- Да, да, - бормотал Данилевич, с озабоченным видом шаря по карманам в поисках ручки.
- Что такое подарок? Что такое потеря? - Солонников обернулся на балкон. Шумаков жадно курил на фоне заката. - Вот у человека конкретная беда. Какая разница, в конце концов, что было причиной? Валерин личный просчет, зависть, невезение или этот астероид? Все равно выходить из ситуации он будет самым обычным земным способом, а не заклинанием звезд и сил природы. На Земле пока только физические законы действуют.
- О! - сказал Данилевич, подняв палец.
Хотя, подумал Солонников, разве у Валеры есть выбор? То есть выбор существует, конечно, но не большой - либо начинать новое дело, либо лезть в драку, разбирать дерьмо... А ведь для кого-то это не выбор, а вилы. Легче бросить все, плюнуть и забыть.
- И все же лучше было бы совсем ничего не знать, - вздохнул Борбылев. - А то теперь все локти кусают - от якобы утерянных перспектив. Устроены мы так. Обратная сторона желания быть счастливым.
- Это точно, - кивнул Данилевич. - Что-то мы, друзья, загрустили. Борис огляделся и только сейчас заметил, что гостиная погружена в густой красный сумрак. Тянулись к опустевшему серванту, преломляясь в рюмках и бутылках, дрожащие в горячем воздухе золотые лучи.
- В самом деле! - Борис спохватился. Негоже давать гостям свободу впадать в депрессию.
Солонников выбрался из-за стола и включил свет.
- Я вам сейчас музыку заведу. Николай Николаевич, как там наша заначка?
Борис присел перед узким шкафчиком с компакт-дисками.
- Э-э, - протянул Борбылев, озорно глянув на Бориса. Может быть осмотрим вашу библиотеку?