– На это есть штатное расписание! – рассвирепел Карминский. – И вообще, когда-то и тело человека нельзя было выворачивать наизнанку. Я имею в виду анатомирование. Но от этого человечеству только хуже было.
– Может быть, ускорим темпы? – предложил Иванов. – Время идет, а мы тут дебаты разводим.
– Молодец, Сергей, – сказал Карминский. – Время – деньги. Кто там у нас следующий по списку? Гроссет? Выключаем Гроссета.
Мы знали друг друга пятнадцать лет. Странный он был парень. То заговорит, разорется, руками размахивает, бараньи кудри свои дергает. Доказывает что-то. А потом вдруг скажет: «Нет, доводов мало», – и замолчит. Если не мог что-то доказать, сдавался немедленно. Даже на экзаменах. Скажет: «Я не уверен в этом, давайте сразу следующий вопрос».
Что нас сблизило?
Любовь к музыке? Да. Вначале только это. Хотя само отношение к музыке у нас было разное. Я признавал в музыке только импровизации, полет фантазии. Он – строгую, кропотливую работу. Я никогда не задумывался, садясь за мультивокс, что я буду играть. Это приходило уже во время игры. А Эдик неделями не подходил к инструменту, что-то тщательно вынашивая в голове. И я часто, очень часто вынужден был признавать, что его симфонии красочнее, фантастичнее, изящнее моих импровизаций.
Но главное все-таки было не в музыке. Просто мы понимали друг друга без слов. Мне нравилось то, что он всегда разный, никогда не повторяющий себя, честный. Однажды, еще в институте, его побили вместо меня. Я не знал, что меня подкарауливали. Он знал и пошел один… Мне стало известно это месяц спустя. А сам Эдик и словом не обмолвился…
Теперь его нет. Есть кто-то по фамилии Гроссет с его лицом и фигурой. Но это не Эдик. Я чувствую, я твердо знаю это. И пусто, пусто на душе. Как жить на свете без друзей?..
– Десять, – сказал Эдик.
– Что десять? – переспросил Карминский.
– Процентов.
– Ого! Отлично!
– Что отлично?
– На снижение резко пошло. Скоро закончим… Следующая – Инга Гроссет.
О, счастье мое! Не мое, конечно, а Эдика. На них смотреть – и то счастье. Она танцевала испанский танец на одном из институтских вечеров. Как танцевала… Они познакомились. А через неделю решили пожениться. Я сам по поручению бюро факультета разговаривал с ним – не легкомысленна ли такая скоропалительная женитьба? Дурак дураком! Как будто дело в сроках. Ведь у них вся жизнь – переходный процесс. Ничего устоявшегося, стандартного, каждый день все по-разному, по-другому.
– Четыре процента, – сказал Эдик.
– Отлично, – радовался Карминский. – Кто следующий?
– Но почему больше, чем у Марины? – спросила Инга. Все-таки женская солидарность была в ней очень сильна.
– Разберетесь позже. Иванов Сергей.
– Ноль два. Пять. Три. Ноль пять. Стрелка скачет.
– Зайцы скачут! – заорал Карминский. – Семигайло! Почему аппаратура барахлит?
Аппаратура тут ни при чем. Это мое странное отношение к Сергею. Работать с ним было одно наслаждение. Все спорилось в его руках. Когда мы еще только разрабатывали индикаторы счастья, он мог за день изобрести с десяток схем, спаять и настроить их. И они работали. Правда, повторить их обычно уже никому не удавалось. Они работали только созданные его руками. И дома, и в лесу, и в командировках он был таким. Если что-нибудь всем казалось невозможным, он, не раздумывая, бросался вперед очертя голову. И у него получалось. На мотоцикле он умудрялся ездить по таким немыслимым дорогам, где даже тракторы вязли. В шахматы выигрывал в безнадежных позициях. У него был какой-то странный талант везения и легкая рука.
Десять лет он, Эдик и я были неразлучны. Потом он немного отошел от нас. Это произошло тогда, когда я понял, что люблю его Нину…
Стрелки индикатора пляшут, и Карминский почем зря ругает Семигайло, который ни в чем не виноват.
– Все работает нормально, Виталий Петрович.
– Нормально, нормально. Тогда проинтегрируй по времени.
– За какой отрезок?
– Откуда я знаю! За минуту.
– Хорошо… Две и семь.
– Антон Семигайло!
– Ноль.
– Алла Куприна!
– Ноль две.
– Карминский!
– Ноль.
– Филатов! Скрипкин!.. Президент США!.. Директор института! Дежурный водопроводчик!..
– Ноль, ноль, ноль…
– Где осечка? – спросил Карминский. – Остается двенадцать процентов. Вроде всех перебрали. И знакомых и незнакомых.
– А здоровье-то забыли! – взревел Антон. – Здоровье – это о-го-го!
– Здоровье!
– Ноль.
– Он же хочет стать знаменитым композитором, – сказал Сергей.
– Сергей, как ты можешь? – прошептала Инга.
– Слава! Признание! Талант!
– Ноль, ноль, ноль…
Карминский устало опустился на стул.
– Ну, что еще позабыли?
– Может, взять толковый словарь и по порядку? – предложил Сергей.
– Вот что, Гроссет. Спроси-ка у него сам. Ему лучше знать.