Черты цалдариса исказились — почти как у мертвого Реландера, когда до него добралось солнце. Стало быть, чеснок ему очень не нравился. Но не настолько, чтобы остановить. И если свет в глазах был призрачным, едва различимым, то клыки сверкнули в лунном серебре весьма даже материально. Киости прекрасно знал, куда именно они были нацелены. И он ждал, прямо дождаться не мог этой секунды…
«Дерись! Беги! Рази его заклинанием!» — призывал крохотный уголок его разума, избежавший совращения. Весь остальной рассудок с охотой принимал то, что должно было сейчас произойти. Киости даже вспомнил, каким довольным и спокойным выглядел Реландер, когда его обнаружили.
От цалдариса ощутимо разило могилой. Интересно, где он прятался от рассвета и до заката? Почему туземцы давным-давно не отловили его и не предали окончательной смерти? Самое время задуматься об этом, в то время как длинные клыки придвигались все ближе…
А потом, ни с того ни с сего, клыки мгновенно исчезли. И страшные глаза вместе с ними. И все лицо, отмеченное аскетической красотой… Правда, теперь, когда Киости больше не мог видеть его, оно сразу перестало казаться ему красивым. Наоборот, ничего страшнее он совершенно точно в жизни своей не видал. Все дело было в заклятии, которое это существо на него наложило, — а ведь он сам был магом!
— Помоги нам! Прокляни его! — раздался хриплый голос Сунилы.
Киости запоздало сообразил, что заклятие цалдариса рассеялось не вполне. И глаза его скрылись из виду не потому, что оно куда-то убралось. Их просто закрыл большой черный мешок, который Сунила и один из светловолосых коротышек накинули вампиру на голову. И теперь они сражались, точно два демона, пытаясь удержать своего жуткого пленника, не давая ему вырваться и бежать. Или, хуже того, вырваться, пустить в ход свое странное могущество и поквитаться.
Когда разум Киости вернулся к своему обычному состоянию, маг тут же произнес собственное заклятие. А он попал в эту экспедицию не в последнюю очередь потому, что являлся отличным фиксатором — одним из ведущих в империи. Живые образцы, которые он фиксировал своими чарами, оставались совершенно свежими и почти живыми долгие годы, десятилетия, а может быть, и века. Имея при себе такого специалиста, участники экспедиции были избавлены от необходимости таскать увесистые и неудобные для переноски кувшины с формалином (который был еще и дьявольски дорог) или крепким спиртом (который не отличался дороговизной, но слишком уж часто использовался для целей, весьма далеких от фиксации образцов).
Киости еще не приходилось метать заклинание, которое наталкивалось бы на подобное сопротивление! Правда, он до сих пор ни разу еще не пытался заморозить существо, живое либо неупокоенное, которое обладало бы собственной разумной волей. И мало ли какие побасенки ходили о фиксаторах и о девушках, которые отваживались их отвергать! Киости всегда считал подобные россказни чепухой, а теперь вполне в том убедился. Все могущество волшебника ушло на то, чтобы хотя бы замедлить посягательства на него вампира!
Впрочем, этого оказалось достаточно. Заклинание дало возможность Суниле и туземцу — а с ними и Киости, выпутавшемуся наконец из одеял, — сперва не дать цалдарису сбросить с головы мешок, а потом и спутать его, чтобы не удрал.
Невзирая на заклятие и веревки, он продолжал отчаянно биться, силясь вырваться на свободу. Это было довольно жуткое зрелище. Он двигался словно человек в глубокой воде. Или в пучине кошмарного сна. Киости продолжал смотреть. Это… создание как-никак едва его не убило, и он, в свою очередь, желал увидеть его конец. Киости был не единственным зрителем. Вместе с ним за судорогами цалдариса наблюдали ученые из экспедиции. Совершенно бесстрастно, чисто из научного интереса. По крайней мере, так они утверждали.
Мало-помалу небо на востоке стало бледнеть, потом его окрасил рассвет, а звезды начали гаснуть. Золотую луну точно выбелило мелом. Цалдарис в своем непроницаемом мешке начал кричать. Это был громкий, тонкий, отчаянный крик. Он не мог видеть света, но явно знал, что вскоре должно было произойти. И он боялся.
И вот наконец, по прошествии времени, которое казалось одновременно и незначительным, и нескончаемо долгим, из-за восточного горизонта выбралось солнце. Его лучи озарили вершины деревьев и пустились в путь вниз по стволам, чтобы наконец коснуться земли и связанного вампира. Тот вновь закричал и стал двигаться чуть быстрее, но все же недостаточно быстро.
Первый луч коснулся стянутой веревкой руки… И рука не просто сморщилась и пожухла, как лицо убиенного Реландера. Она вспыхнула самым настоящим огнем. Миг — и вампира целиком охватило пламя. Яростное и очень горячее, словно на хороших сухих дровах. Жар был такой, что Киости пришлось отвернуться. А запах… Киости заливался слюной, и в то же самое время его едва не тошнило, вот так.
Все завершилось очень скоро. Огонь почти не оставил золы, да и та в основном была от мешка и веревок. Поднялся утренний ветерок и унес прочь все до последней крупицы. Казалось, цалдарис и вовсе никогда не существовал… Но если так, почему тогда умер Реландер?
— Ладно, — грубым голосом сказал барон Тойво. — Двигаемся дальше на юг.
По мере того как местность поднималась к предгорьям спинного хребта тропического континента, густые джунгли сменились более разреженными лесами, а те, в свою очередь, — саваннами. Дни стояли по-прежнему жаркие, спасибо и на том, что отступила надоевшая сырость. Ночи больше не были душными. Они стали сперва прохладными, а потом и откровенно зябкими. Мухи еще донимали путешественников, а вот комарье пропало. Киости по ним отнюдь не скучал.
Не многие муссалмийцы прежде них забирались так далеко на юг. Магический словарь Сунилы трудился без отдыха. Как и прежде, он неплохо выручал путешественников, но его возможностей хватало далеко не всегда.
Одно туземное племя, заметив рослых смуглых чужаков, пересекавших его территорию, даже не стало тратить время на расспросы и переговоры, предпочтя немедля напасть. О чем практически сразу и пожалело. Копья, стрелы и примитивные заговоры голых колдунов были далеко не ровня магии и оружию муссалмийцев. Горстка спасшихся светловолосых разбойников удрала во все лопатки, завывая от ужаса, а с неба уже неторопливо спускались голошеие стервятники, готовые заняться теми, кто пал…
Стервятники? Да. Но Киости вглядывался в ярко-синий небосвод, высматривая гостей покрупнее. Некоторые легенды гласили, что драконы были от четырех до десяти раз крупнее самого большого пернатого трупоеда. Другие сказания наделяли драконов еще более крупными размерами. А были еще и третьи, которые… Ну, Киости даже не пытался усматривать в них хоть какую-то истинность. У некоторых сказителей воображения было явно в избытке. Столько, что они сами с ним не справлялись.
Тем не менее туземцы умудрились ранить двоих муссалмийцев. Успех невеликий, но барон Тойво был раздражен и разгневан. Барон в принципе не возражал против утраты ученого, укушенного ядовитым гадом или съеденного полосатым хищником, превосходившим домашнюю кошку, примерно как вымышленные драконы превосходили стервятников. По мнению Тойво, дикие животные были естественным источником опасностей, поджидавшим исследователя неведомых земель. Но чтобы какие-то южные дикари даже при самых благоприятных условиях сумели пролить кровь муссалмийцев?! Этого он перенести не мог.
Воображаемые драконы… Они снились Киости по ночам, он бредил ими и наяву. Тем более что на глаза постоянно попадались то стервятники, то ястребы, то вороны, то еще какие-то длинношеие птицы, бегавшие на двух ногах и ростом превосходившие даже муссалмийцев. Какой-то ученый нахал в насмешку поименовал этих последних «воробышками». Кто именно, Киости так и не выяснил. Тем не менее хватило одного дня, чтобы название успело прилипнуть.
Мясистые «воробышки» стали очень неплохим источником пищи. Плоть у них была красная, точно говядина, которую напоминала на вкус. А яйца они откладывали такие, что всего две штуки обеспечивали едой всю экспедицию, если, конечно, у поваров хватало терпения их готовить.
С уважением созерцая разбитую скорлупу, Киости сказал:
— Вот так посмотришь, и кажется, что из подобного яйца вполне мог бы вылупиться дракон…
— Если что-то легко вообразить, это ничего еще не говорит об истинности, — хмыкнул в ответ Сунила. — Я тоже думаю, что мы здесь преследуем тени. Если нам вообще суждено хоть что-то найти, думаю, мы обнаружим какую-то большую змею. Или гигантскую ящерицу. Поживем — увидим… А все остальное сделают пересуды тех, кто и близко к твари не подходил!
— Иные утверждают, будто примерно таким образом люди выдумали богов, — сказал Киости, указывая на курящиеся вершины далеко впереди. — По-твоему, что это такое, если не дыхание богов?
— И правда, что бы это могло быть? — сухо отвечал маг-языковед. — На самом деле я такой же точки зрения держусь, не при жрецах будь сказано. И, согласен, с драконами точно та же история.
Киости кивнул.
— Не удивлюсь, если в итоге именно так все и окажется. Зато сколько нового мы узнали! Встретили гадкого вампира, вкусных «воробышков»… Как знать, на что мы еще натолкнемся, пока наверх будем лезть? Ничего из этого мы бы так и не увидели, если бы продолжали сидеть дома, в империи.
— И ты не оказался бы на волосок от смерти, если бы мы остались в империи, — напомнил Сунила.
Это была святая правда, но Киости предпочитал поменьше думать о ней.
— Как там выразился, — сказал он, — тот старинный поэт? «Человек ищет себе богов и, ища, находит…» — ну или как-то похоже сказано. Главное — это то новое, что мы в нашей экспедиции почерпнем.
— Полагаю, ты прав, — проговорил Сунила с видом человека, идущего на существенные уступки. Однако потом он улыбнулся. — За то время, что мы здесь, я настолько улучшил свой волшебный словарь! Он же создан побеждать по-настоящему чужестранные языки, такие, которых внутри империи больше не водится. Там у нас давно уже все по-муссалмийски болтают, а родные языки скорее так, на вторых ролях.
— Сомневаюсь, чтобы мои прадедушка с прабабушкой очень хорошо его знали, — сказал Киости. — А я, со своей стороны, ни бум-бум в их клановом диалекте. И даже не хочу в нем разбираться. Когда все на одном языке говорят, оно даже как-то и проще…
— Здраво мыслишь, — похвалил Сунила.
Надо полагать, он сходным образом смотрел на вопрос.
— Сижу вот и гадаю, — поделился Киости, — во что следующее мы влипнем?
— Если бы дело шло к полнолунию, я предположил бы, что появятся оборотни, — ответил Сунила.
— Какие-то твари и так по ночам хрустят костями и так завывают в траве, что поневоле задумаешься насчет оборотней. Или о целом племени буйнопомешанных, — ответил Киости. — По-моему, ни они, ни те большие полосатые кошки еще никем не описаны.
— Хоть ради бедного Антти стоит надеяться, что боги на небесах все-таки есть, — вздохнул Сунила. Антти был ученым, которого убила гигантская полосатая кошка. — Но я, — продолжал маг-лингвист, — вполне понимаю разницу между тем, на что я надеюсь, и тем, во что я действительно верю. Так вот, я надеюсь, что драконов мы все же разыщем… — Он развернул ладони. Дома, в империи, маги вели спокойную и удобную жизнь, но и у него, и у Киости ладони были бугристые от мозолей. — Неважно, на что я в данном случае надеюсь. Важно, во что я верю…
Чем выше в предгорья, тем тоньше был слой плодородной земли на сплошном зеленовато-сером камне. Трава и кусты упорно цеплялись корнями, где только могли. Среди редкой растительности шныряло мелкое зверье. Одни животные напоминали кроликов, другие — очень мелких оленей. На высоких местах сидели своего рода часовые, принимавшиеся пронзительно верещать при виде опасности.
Временами, однако, опасность подкрадывалась незамеченной, и зверьки попадали на обед то ястребу, то змее. Киости представил среди удачливых охотников дракона, бросающегося с небес, и покачал головой. Голодному дракону эти мохнатые комочки были что ягодки крыжовника. Даже если сказители порядком-таки привирали относительно их размеров.
Внезапно сторожевые зверьки запищали все разом и буквально посыпались со своих пригорков. Не заметив кругом ничего необычного, Киости задумался о причине, но в следующий момент и сам издал встревоженный крик, ибо под ногами содрогнулась земля. Он успел подумать о том, не примерещилось ли ему, и еще, что мог угодить в неловкое положение… Однако одновременно с Киости закричало пол-экспедиции, и смущаться ему не пришлось.
Сколько продолжалось землетрясение? Вероятно, не долго. И особенно сильным его назвать было нельзя. Людям, впрочем, показалось, что длилось оно бесконечно. Рядом обрушилось несколько скал, а с западной стороны донеслось низкое громыхание — там произошел оползень. Птицы с пронзительными криками взвились в воздух. Удушливой тучей заклубилась пыль…
К тому времени, когда Киости худо-бедно прокашлялся и протер от пыли глаза, туземные носильщики успели побросать поклажу и со всех ног бежали вниз по склону к большой ровной площадке. Не то чтобы Киости им не сочувствовал. Вполне даже сочувствовал. Вот только замену им в этих бесплодных местах муссалмийцам взять было негде.
Поэтому Киости вместе с Сунилой и бароном Тойво сделал все, чтобы уговорить туземцев вернуться. Те не желали ничего слушать. И тогда Тойво заявил со всей прямотой:
— А теперь вспомните, что мы сделали с племенем, которое напало на нас. Вздумаете удрать — значит, поведете себя как наши враги. И мы будем с вами поступать как с врагами.
Иные из светловолосых коротышек угрюмо направились обратно, к только что брошенным ящикам и узлам. С остальными оказалось непросто совладать даже барону. Во главе упрямцев оказался мужчина со шрамом на лице, звали его Гальванаускас. Он что-то произнес на своем непонятном наречии.
— Когда пранис шевелится во сне, дела людей утрачивают значимость, — истолковал волшебный переводчик Сунилы.