Семен МАЛКОВ
Две судьбы - 1
Расплата
Часть IV
НЕВЗГОДЫ
Глава 21
КРАХ ГРИГОРЬЕВА
Солидный черный лимузин Григорьева, миновав посты охраны, въехал во внутренний двор комплекса зданий ЦК партии на Старой площади. Эти длинные машины с пуленепробиваемыми стеклами в народе насмешливо прозвали "членовозами".
Водитель выскочил первым, открыл дверцу, и Иван Кузьмич с величественным видом проследовал к себе, почтительно приветствуемый встречными сотрудниками аппарата и посетителями.
Минувшие годы наложили, конечно, отпечаток на его внешность: он пополнел, обрюзг. Но на здоровье, в отличие от большинства высших партийных руководителей, пока не жаловался. Достиг, ему казалось, вершины влияния и могущества. В его руках - все нити управления финансами партии, через него осуществляются тайные валютные операции. Меняются первые лица государства, но он незыблем, как гранитный утес.
Всего два года назад с большой помпой отмечено его пятидесятилетие. К многочисленным орденам и медалям прибавилось звание Героя Социалистического Труда. Славословия лились рекой, поздравления пришли со всех концов страны и из-за рубежа. Банкеты и праздничные встречи длились целую неделю.
Однако Григорьев не ощущал себя счастливым, - какое-то шестое чувство подсказывало: приближается конец его благополучия. В последнее время почва явно стала уходить из-под ног.
- Ни с кем меня не соединять! - на ходу бросил он секретарю, вставшему при его появлении, и прошел в кабинет.
Сел в широкое, мягкое кресло и, не разбирая бумаг, задумался. Его новые апартаменты еще больше, солиднее прежних; обстановка кабинета в основном такая же; традиционные портреты членов Политбюро на стенах, большой портрет Горбачева над рабочим столом. Но наряду с кабинетом в его распоряжении теперь уютная гостиная с баром и холодильником, личный санузел и комната отдыха. Там можно провести интимную беседу, принять душ или ванну, просто прилечь и отдохнуть от трудов,
И все же одолевала его одна и та же тревожная мысль "Похоже, они хотят сместить все прежнее руководство, и ко мне подбираются!"
Опасения Григорьева не были безосновательными: положению его впервые за долгие годы грозила реальная опасность. Новый, молодой и энергичный генсек повел решительную борьбу со "старой гвардией", заменяя ее в руководстве страной своими людьми.
Такое бывало при каждом новом генсеке, но раньше перемены не касались столпов идеологии и хозяйственно-финансового аппарата. Первые лица государства заботились главным образом о том, чтобы лично преданные им люди возглавляли силовые структуры - те, что гарантируют абсолютную власть.
Однако Горбачев, начав знаменитую перестройку, неизбежно столкнулся с ожесточенным сопротивлением партийных ортодоксов. Лицемерно поддерживая его на словах, на деле они всячески тормозили начатую им демократизацию страны и партии. Эта борьба не могла не коснуться и Григорьева. Связанный крепкими узами со старым руководством, он лишился доверия "архитекторов перестройки".
Ох, не вовремя отправился на тот свет Николай Егорович! Вот кто был мастер расхлебывать кашу. Уж он-то знал бы, что делать; посоветовал бы, как поступить!
Только сейчас почувствовал Григорьев, как недостает ему бывшего шефа и покровителя. Когда Николай Егорович почил в бозе и его с надлежащими почестями похоронили, Григорьев слишком не переживал. Конечно, жаль терять влиятельного друга, но они уже играли на равных, и опека ему больше не требуется. Иван Кузьмич считал, что и сам не промах: не глуп, осторожен, умеет лавировать. Но вот шахматными способностями покойного он не обладает. Тот умел все рассчитать на много ходов вперед, а ему это не дано.
Надо что-то предпринять, чтобы доказать свою преданность новому руководству. Показать, что ему можно доверять, что он с ними, а не с этими старыми мухоморами, - так думал он, думал лихорадочно, не в силах ничего изобрести и испытывая одновременно страх перед грядущей опасностью и стыд от сознания своей готовности к предательству.
Нет, не в состоянии он сегодня работать - весь какой-то разбитый.
- Поеду-ка лучше домой! Повожусь с Петенькой, поделюсь с Верой. Может, на душе полегче станет...
Когда раздался настойчивый звонок, Вера Петровна неохотно потянулась к трубке радиотелефона. Она с увлечением читала внуку сказки Пушкина; он слушал ее с удовольствием, то и дело прерывая самыми разными вопросами. Петенька подхватил в детском саду ветрянку и лежал теперь дома, - Вера Петровна отказалась отправлять, его в больницу.
- Не настаивай! - сердито сказала она Светлане, которой казалось, что в больнице сын скорее поправится. - Хочешь, чтоб с оспинами на всю жизнь остался? Да не уследят они там за ним! Начнет чесаться, сдерет повязку - и все! - объяснила уже спокойно. - Знаю, как. это бывает. Сама переболела и в больнице насмотрелась. Не станут его все время за руки держать! А я от него не отойду ни на минуту!
Как ни странно, перенесенные за прошедшие годы волнения и заботы почти не отразились на внешнем облике Веры Петровны, - она осталась привлекательной женщиной. А что крутилась целые дни как белка в колесе, много двигалась - так это даже к лучшему. Многие ее приятельницы безуспешно "худели", а она, ничуть о том не заботясь, поневоле сбросила лишний вес, фигура ее стала более гибкой и подтянутой. В гладко зачесанных волосах появились серебристые пряди, но кожа на лице по-молодому гладкая, ясный, чистый взгляд серых глаз прежний. Только ранняя седина да едва заметные мелкие морщинки у глаз и в углах губ выдавали, когда приглядишься, а так на вид не более сорока. ("Тридцати", говорила дочь, желая сделать ей приятное.)
- Мамуля, что ты не подкрасишься? - часто приставала к ней Света. Зачем тебе эта седина?
- А для кого мне стараться? - неизменно отвечала Вера Петровна. Петеньке я и так нравлюсь.
Все заботы свои и помыслы она отдавала воспитанию внука. Неизбежные детские болезни, проблемы физического и умственного развития мальчика занимали ее время без остатка.
Потому и Светлана, как только Петенька вышел из грудного возраста, могла начать работу и почти весь день была занята в театре.
С мужем у Веры Петровны отношения так и не наладились. Оба соблюдали внешние приличия и видимость нормальной семейной жизни. Иван Кузьмич раза два в неделю появлялся в городской квартире, играл с внуком, обедал, иногда ночевал. Делился с женой служебными новостями, давал средства на жизнь, проверял, все ли необходимое у них есть. Иногда предпринимал попытки к сближению - безрезультатно.
Вера Петровна была не из тех, кто наступает на горло собственной песне, - физически не способна кривить душой. Чувство ее к нему умерло, и ничего с этим не поделаешь. Упрекать себя за невыполнение супружеского долга ей не приходилось: знала, что Григорьев женской лаской не обделен получает, когда вздумается. Стало ей известно, что на даче, где живет постоянно, завел он наложницу из персонала; собиралась положить этому конец, лишь когда придет время везти туда Петеньку. "Пусть себе устраивается пока на стороне, ему несложно, - решила она. - А без дачи летом мы обойтись не можем".
Вот почему удивилась немного, услышав голос Ивана Кузьмича.
- Не ожидала такого раннего звонка, - не скрыла она недовольства. Приезжай, конечно, если хочешь. А что, неприятности у тебя на работе? Уловила-таки расстроенные нотки в его голосе. - Ладно, за обедом разберемся. Я сейчас с Петенькой занимаюсь.
Григорьев застал жену на кухне - обед готовит.
- Проходи, Ваня, садись, отдыхай. - Вера Петровна сразу заметила его непривычно озабоченный, сумрачный вид. - Поскучай тут со мной, пока у плиты вожусь. Петенька только уснул - спешу пока все приготовить. Сейчас за ним глаз да глаз нужен. - Взгляд ее не отрывался от плиты. - Не углядишь - и внук у нас рябой станет.
Чувствуя, что Иван Кузьмич сидит сам не свой и тупо глядит в одну точку, словно не слыша, о чем идет речь, она повернулась к нему.
- Ну вот что. Выкладывай все свои неприятности, пока Света не прибежала. Тогда уж некогда будет поговорить.
Григорьев тряхнул головой, будто отгоняя навязчивые тяжелые мысли, и заговорил каким-то чужим, надтреснутым голосом:
- Плохи мои дела, Вера. Не представляешь даже, как мне худо! - И умолк: как ей объяснить?
- Да ты что? Не заболел ли? - испугалась она, недоверчиво глядя на него: невероятно - Иван Кузьмич всегда отличался железным здоровьем.
- Думаешь, меня рак или инфаркт прихватил? - криво усмехнулся Григорьев. - Ошибаешься! С болезнями иногда можно справиться, хоть несколько лет пожить. А тут... близкий конец просматривается.
Вера Петровна поняла наконец, что дело нешуточное. Уменьшила огонь на плите, сняла фартук и уселась за стол напротив мужа.
- Хватит говорить загадками! Объясни, что произошло! Сняли? Понизили? В этом, что ли, трагедия?
Иван Кузьмич посмотрел на нее как-то неузнаваемо - растерянно и жалко. Он потерял вдруг всю свою самоуверенность; сказал просто:
- Меня, наверно, убьют, Вера. И очень скоро.
Это прозвучало так дико, что она усомнилась, в своем ли он уме, но вопрос застрял у нее в горле. Григорьев вдруг вытаращил глаза и, задыхаясь, схватился за грудь.
- Скорее... дай мне что-нибудь!.. Сердце... Валидол, что ли... прохрипел он, сползая на пол.
Впервые у Ивана Кузьмича произошел сердечный приступ. В тот раз она так и не узнала, о чем он собирался рассказать.