— Что-то Крюк нахально себя ведет, в последнее время — заметил Подлейшин — Он берет 15 процентов с каждой партии коматаина — не слишком ли много? Мы взяли на себя все: закупки в Азирии через агента, транспортировку на самолетах. Да и хранение на складе. Ему остается только розничная продажа, через своих бандитов. А 15 % это, как ни крути, пять миллионов таллеров за квартал. Ну и аппетит.
— Думал я было уменьшить до пяти, но не хочу конфликтов. Не мудро это. В конце концов, если он бросит этот бизнес, как мы будем сбывать тут дурь? Не самим же этим заниматься. Риск. Будет шумиха. Да и хлопотно. Пусть получит дополнительную прибыль, и будет доволен. 15 % для нас это мелочь. После ликвидации ГРО, перевозившей наркотики за рубеж, РСБ перехватила у них азирийские источники поставок, и быстро освоила внутренний рынок. Продажи за последние два года очень расширились, ампулы подешевели. Демпинг.
— Не дестабилизирует ли это обстановку в городе? — в наушнике послышался шорох: лейтенант Подлейшин почесал в затылке — Уж больно размахнулись…
— Дестабилизирует? О нет! — возразил Шкуродеров — Наоборот, наша торговля это фактор стабильности. В первую очередь коматаин покупают недовольные и отчаявшиеся. Представляешь, что они натворили бы, не будь у нас коматаина? Торговля Крюка гасит народное недовольство. А мелкие нарушения порядка, возникающие из-за этого, уладит полиция. В конце концов, ловить наркоманов — ее забота, а не наша. А вот нашим целям, охране конституционного строя от революции — торговля Крюка служит исправно… Так пусть каждый делает свое дело и руководствуется своими интересами. Тем более, дело прибыльное. Мы соединяем доходное с общественно-полезным. А когда вертикаль окончательно укрепится, мы ограничим Крюка пятью процентами — и он не пикнет, бежать ему некуда: мы хозяева Рабсии. Да и за рубежом достанем кого угодно. Как Вальтера тогда…
— Эх… Вальтер… С ним тоже вот не чисто сработали. Наследили радиоактивным изотопом. Инглезианская полиция начала мотать… Газетчики, шумиха. Международный скандал. Выслали из Инглезии нашего дипломата. Репутации РСБ нанесен ущерб.
— Ты взгляни с другой стороны. Престиж вырос в том плане, что каждый будущий перебежчик тысячу раз подумает, преде чем бежать за рубеж. Мы показали эффективность. Для того и было приказано использовать редкий изотоп, чтобы все поняли — это мы. Его можно было ведь прикончить тысячей незаметных способов. Умертвить чем угодно, вплоть до кухонной скалки. Нет, выбрали вещество, которым располагают только государства, а не частные лица.
— Да, конечно… Это демонстрация нашей силы и возможностей.
— Ну а что до шумихи… — задумчиво протянул Шкуродеров —. Эти иностранцы сами не знают, чего им надо. Как скандалить, так "кровавая РСБ", а как им требуются органы для трансплантации — их клиники опять к нам на поклон. Для них прибыль, в конце-то концов, важнее всей болтовни о гражданских правах. Логика капитализма. Что у нас, что там. Кстати, о трансплантантах для клиники доктора Гиксбрюгера. Я тут новую схему добычи набросал. С этими похищениями на дорогах, после которых нам головорезы Крюка доставляют сырье — надо кончать. Они то бродягу дохлого норовят подсунуть, с кончеными почками, то наркомана какого-то найдут. А нам потом идут рекламации из Алемании, перед партнерами неудобно….
Доброумов вспомнил о серии загадочных исчезновений горожан. Пропадали они всегда на пригородных шоссе, садясь в попутные машины. Ему не составило труда связать подслушанные реплики с цепочкой похищений на дорогах. Взгляд ученого остекленел, и кровь застыла в его жилах. Меж тем, в наушниках он слышал глухой голос Шкуродерова:
— Эффективнее будет, думаю, такой вариант: среди врачей в городских больницах имеются наши агенты, эту сеть надо расширить… И попросить по-дружески с нами поделиться. Ну, какая разница — умрет безнадежный пациент чуть позже или чуть раньше… С капельницей или инъекцией можно чуточку смухлевать, повременить. Или даже так: назначить операцию без достаточных показаний. Тогда эти… запчасти… будут качественными и свежими.
— Верно. — откликнулся Подлейшин — Чем раньше будет пересажен орган погибшего донора, тем выше шансы что он приживется. Да и стерильность, и выбор нужного донора с органами неповрежденными… Все это можно обеспечить только в больнице. Но как нам переправлять трансплантанты за рубеж? После начала картвельской войны, таможенный контроль в Алемании свирепствует…
— Эту проблему я решил. Органы будем перевозить не мы, а "Ветвь мира". Фирма при рабославной церкви… Занимается в основном благотворительностью. Нужны ведь ей деньги на благотворительность? Ну вот, я договорился с архижрецом. Он просит двадцать процентов, аппетит больше чем у бандита Крюка.
— Хм… Ну да, логично. Если они, проповедуя воздержание, торгуют водкой и сигаретами — то почему бы не перевозить донорские органы за рубеж? И то и другое — бизнес. — ухмыльнулся Подлейшин — Я сам подумывал, что это недопустимо. Но в конце концов, если на рынке есть эта ниша, то ее займет кто-то другой. А почему не мы?
— Да, в наших руках деньги принесут больше пользы стране — подтвердил Шкуродеров — опять приятное с полезным…
Он с шумом втянул в себя остатки кофе, встал из-за стола и произнес:
— Ладно, все, я поеду, а ты давай в сквер, завершай с Янеком. Что-то не нравится мне этот парень. Прыгнул в маршрутку, ушел из-под наблюдения на пять часов. Это не к добру. Интересно, с кем он встречался, уж не с самим ли Сероглазым? Ты давай расчитывай на худший вариант, держи ухо востро. В их психологии сам черт не разберется!
— Да кто он такой, этот Янек. Не более чем щенок. Не идти же мне туда с металлоискателем — рассмеялся Подлейшин — Перестраховка это.
— Все же поосторожней. Он-то может и щенок, но если за ним стоят повстанцы… Их нельзя недооценивать.
— Да все будет нормально! Мы здесь хозяева! Хозяева Рабсии! — в голосе Подлейшина был оттенок самолюбования.
— Мы хозяева Рабсии — веско и бесстрастно повторил Кондратий Шкуродеров, констатируя факт.
Заскрипел отодвигаемый стул. Никита Доброумов понял, что посетители уходят. Он быстро и осторожно убрал со стола посуду, отшатнулся к стене — и вовремя. Подлейшин открыл окошечко-иллюминатор, заглянул в соседнюю кабинку-каюту. Там было темно и пусто.
…Когда негодяи покинули бар, Доброумов проявил железную выдержку. Он бесшумно и осторожно вошел в кабинку, где только что шла беседа, снял мембрану-подслушку, вынул из кармана брюк маленький веничек, смёл в угол черные бисеринки, лежавшие на полу, собрал.
"Кажется, не упустил ни одной… Впрочем, даже если осталась пара крупинок — местный контрразведчик, скорее всего, не поймет, что эти мелкие керамические зернышки — светопроводящий элемент подслушивающей системы… А Шкуродеров… Ай да борец за правопорядок…. "
Никита, с неприязнью относясь к официальной идеологии, продолжал тем не менее работать в РСБ, в секретном НИИ, на чисто научном направлении, и ни в каких злодействах замешан не был. А сейчас он узнал о них из уст самих организаторов. Взрывы и поджоги в городах Рабсии, торговля наркотиками, похищения людей для добычи донорских органов, а одновременно — преследование инакомыслящих и полнейшая уверенность в собственной идейной правоте и полезности для страны…
Доброумов еще полчаса провел в общем зале, уже не пустовавшем. Лицо его ничего не выражало, остекленевший взгляд был устремлен на кофейник. Глава секретного НИИ в наполнял чашку за чашкой, обсуждая с коллегами пустяковые городские новости. Наконец, он вышел в переулок. Лучи Слунса ослепили его. Он был бледен смертельной бледностью. Сев на скамейку близ пышной клумбы, он хрустнул пальцами и сцепил запястье ладонью.
Для морального негодования не было сил — масштабность лицемерия и беззакония оглушала нравственное чувство. Политических выводов — о гнусности системы и правоте повстанцев — Доброумов тоже не делал. Не замечал он и того, что все "честные" сотрудники РСБ, такие как он, объективно укрепляли именно ту гнусную систему власти, под сенью которой творились эти злодеяния.
Недавний комплимент профессора: "у тебя типичное мышление политика" — был преувеличением. В той беседе Доброумов просто применил к политике научную логику. Работая в РСБ, он конечно знал ситуацию лучше простых горожан, мог делать обоснованные прогнозы. Но "политиком в душе" он не был — его мощная воля была целиком направлена на исследования в области техники. Профессия была для него той берлогой, где можно спрятаться от мерзостей окружающего мира. Да что там, он ведь даже о своей жене забывал, неделями ночуя в лаборатории… Забывал… Они расстались… Сейчас Маша живет в другом районе, около рынка….
Около рынка! Мысль об этом и переключила волю Никиты на новые рельсы. Да, они не сошлись характерами… Но можно ли допустить, чтобы Машу разорвал в клочья взрыв, который сейчас готовили Шкуродеров и Подлейшин? Сочувствие к ближнему, раз проснувшись, не могло утихнуть в его душе — из привычной области абстрактного холодного мышления Доброумов рухнул в водоворот эмоций. Подумав о судьбе жены, он смог почувствовать и боль других жертв предстоящего массового убийства, ощутить ее как свою. И только тогда его ум — мощный ум узкого специалиста — взялся за решение новой задачи. Впервые она была не технической, а социальной.
"Как предотвратить взрыв на рынке? "— жгучий вопрос овладел сознанием Доброумова так же властно и полно, как захватывали его научные проблемы. — "Конечно, этих злодеев прикрывают с самого верху — сам Медвежутин поручил им операцию с поджогом домов, да и прибылью от наркотиков они делятся с его окружением… Значит, ни суд, ни жалоба по начальству тут ничего не даст… Меня убьют в тот же миг…. Здесь нужна контр-сила. Независимая от РСБ, не связанная никакими законами, сравнимая с РСБ по возможностям. Кто это? Такой силой была ГРО, за это ее и разогнали. Отпадает. На кого еще можно опереться? Журналисты? В Рабсии они подконтрольны цензуре. Значит, иностранные журналисты. Еще надежнее — иностранные спецслужбы. Пойти дорогой перебежчика Вальтера? Нет, не пойдет… Тут решает фактор времени — Подлейшин выезжает в Горный Юрт уже завтра. Кто же сможет предотвратить гибель горожан, или хоть оповестить их о готовящемся взрыве? Розовая и Трехцветная партии? Нет, это те же отделы РСБ, и руководят ими агенты. "
Отпадал вариант за вариантом. У РСБ все под контролем. Все… Кроме разве что…
"Повстанцы!" — вдруг осенило Доброумова — "Вот она, контр-сила, на которую можно опереться! У них есть тайная пресса, обличающая врагов. У них есть боевые группы. Возможно, они способны истребить этого мясника, Исанбара… Ах, если бы они могли покарать и зачинщика преступления — лейтенанта Подлейшина. Жаль, Шкуродерова им не достать, большая шишка…. Да… Но ведь революционеры скрываются в подполье, выйти на них не так-то просто. Время… Не хватает времени… Завтра лейтенант уже выезжает… Как же выйти на подполье? Через кого? "
Доброумову, однако, не пришла в тот момент мысль поделиться с повстанцами знанием о секретном проекте "Нанотех".
"А может, лидеры подполья ничем не лучше кровавых лицемеров из РСБ?" — опасался Доброумов — "Теперь никому нельзя верить. Но о планах взрыва я должен в любом случае сообщить подпольщикам. Войду в контакт с этой средой… Погляжу, что представляют собой революционеры… А там видно будет, как сложатся наши отношения. Но если уж идти с повстанцами — то до конца… Обратной дороги нет… Тогда прощай, Рабсийская Служба Безопасности."
Сон в это утро Рэду приснился дурной. Да что там дурной — кошмарный! Заговорщику снилось, будто он плывет на плоту вниз по широкой реке. Русло протянулось по долине, вдали у горизонта — огромные скалы, поросшие высоким лесом. Лиловая гладь вод спокойна, по берегам — мирный деревенский пейзаж. Звенящую тишину лишь изредка нарушает крик петуха, дальний звон колокольчика… Колокольчики все звонче… К водопою идут коровы, козы, барашки… Рэд слышит жалобное блеяние, оборачивается. Он видит тонущего ягненка: малыш запутался в водорослях. Как безнадежно он кричит! С какой надеждой смотрит, обернув к Рэду курчавую головку, распахнув глаза с длинными белыми ресницами… смотрит в сторону плота! Надо спасти его! Орудуя шестом, Рэд подгребает к несчастному ягненку. В чем его беда? Ах, не в водорослях тут дело! Малютку схватило ужасное речное чудовище: вот оно смотрит из-под воды рачьими глазами на стебельках… Рэд бьет шестом ненавистного монстра, вырывает из его клешней дрожащего ягненка, опутанного тиной… Подымает на плот… Но что это? Отчего у барашка такие клешни? Да это же вовсе и не барашек — детеныш речного чудища, в овечьей шкуре. Рэд пытается оторвать его от себя, но не может, страшилище вцепляется в него. Рэд чувствует, как оно тяжелеет: будто кусок свинца на его руках, его не оторвешь, он как приклеился… Плот под этой тяжестью идет вниз, в темный водоворот. Дышать Рэду труднее и труднее, руки будто связаны… А к горлу его, среди плещущей воды, уже подбираются страшные клешни оборотня…
Тут Рэд проснулся, со сдавленным криком. Суеверным он не был, и сны такого рода привык объяснять рационально. Очевидно, сказывалась духота тесного книгохранилища, недостаток света, усталость и тайные опасения.
"Опасения?" — подумал подпольщик — "Они беспочвенны. Все идет по плану… Просто в этой норе спертый воздух, уже неделю я живу без движения, а вечерние беседы с братьями Чершевскими не позволяют выспаться как следует. Вот и вся причина. Б-р-р… Какой, все же, мерзкий сон. Займусь работой, и вся эта муть вылетит из головы".
Рывком поднявшись с узкой деревянной тахты, Рэд залез рукой под оконные жалюзи, приоткрыл форточку. В комнатушку ворвался свежий ветерок. В воздухе уже чувствовалось дыхание осени, по утрам было прохладно.
Усевшись за письменный стол, Рэд потер виски, и потянул к себе выносной монитор "Пелены". С утра память работает лучше, надо вспомнить систему кличек. Именно кличками придется оперировать в предстоящем собеседовании. Да, вот уже и завершающий инструктаж…
"Фигуры для будущей игры расставлены" — неспешно размышлял заговорщик — "Но игроком буду не я. Место за доской займет коренной житель Урбограда, знающий город. Тот, о ком вчера говорил Харнакин. Гениальный менеджер, пострадавший от властей. Антон Железнов. "
Осталось передать будущему командиру схему построенной организации. Все активисты в схеме проходили под кличками. Их подлинные имена и фамилии будущему шефу знать излишне… Не обязан ведь директор завода помнить имя каждого рабочего… При такой системе, даже захватив шефа, полицаи не смогут выяснить персонального состава. Лишь трех кураторов групп шеф должен знать по фамилиям: Клигина, Харнакина и Петлякову. А уж каждый из этих кураторов, через своего связника, контактирует с подчиненными из своей группы. Каждый куратор не знает остальных двух кураторов — знает только шефа. Конспирация продумана на совесть… Провал одного лица, звена или даже группы — не означает провала всей организации.
"Что ж" — вздохнул Рэд — "Займемся кличками.."
Клички присваивались по системе: в большинстве случаев, они указывали на характер и личные качества носителей. Иногда — на их подпольную профессию. Но прозвища не говорили об их легальном статусе и половой принадлежности. Так, женщины в организации: типографщица Юлия Истомина, партизанки Надежда Лакс и Лариса Риманева, куратор паспортной группы Елена Петлякова, добытчица паспортных бланков Ольга Миловидова — именовались, соотвественно, Кегль, Совесть, Ларчик, Енот и Мазурик. С другой стороны, многие мужчины — редактор Новиков, переносчики Юрлов и Белкин, контрразведчик силовой подгруппы Светлов, добытчик оружия рабочий Фаритов — звались Перо, Грусть, Челка, Тень и Шайба. Вот и догадайся тут, что "Челка" указывает на работу парикмахера Белкина, "Грусть" — на депрессию художника Юрлова, а "Енот" — на чистоплотность Петляковой… Были также исключения из правила: к примеру, химики получили псевдонимы Ион и Атом. Исключения тонули в правиле, женщины прозывались в мужском роде, мужчины в женском, среднем и мужском — в общем, вполне добротный хаос. Дополнительная подстраховка на случай, если схема попадет в руки врага. В будущем, систему кличек шефу предстояло менять ежемесячно…
А вот и он сам! В дверь раздался звонок, и доктор Чершевский, уже собиравшийся в клинику, впустил последнего из своих гостей. По длинному коридору в книгохранилище прошел Антон Железнов.
Рэд оторвал взгляд от столешницы, где лежала почти собранная пластмассовая головоломка (на ней оставалось загнуть последний угол), и напряженно всмотрелся в собеседника.
Высокий лоб, самоуверенная улыбка, со вкусом подобранный классический черный костюм, подтянутость, твердый взгляд в глаза — все производило впечатление надежности. О той же крепости натуры сообщало сильное рукопожатие гостя. Подойдя к столу, он без приглашения подвинул к себе кресло и устроился в торце.
— Доброе утро, уважаемый! — заговорил Железнов, уверено беря инициативу беседы в свои руки — Готов принять хозяйство. Игорь мне сообщил, что городская организация вполне сформирована, остается развить начинание.
— Здравствуйте! Все верно — улыбнулся Рэд, чуть отстранившись от собеседника — Я должен вас ввести в курс дела, как оно обстоит на данный момент.
— Что ж, давайте без предисловий, сразу быка за рога.
Железнов был воплощением хозяйственника-интеллектуала — из тех, чей мощный ум не витает в теоретических абстракциях, а крепко связан с жизнью. Именно его историю — грустную повесть о том, как прибыльный завод удушили совместными усилиями бандиты, РСБшники и тузы-взяточники из "Единой Рабсии" — листал четыре дня назад в мэрии вербовщик повстанцев Валерий Дареславец. Привлек же Антона в подполье, три года назад, нынешний куратор боевой группы — отставник Харнакин.