— Вот видите!
— Но можем ли мы сейчас, во время войны, позволить себе… — И Вавилов выразительно умолкает.
— Это уж мы сами будем решать, товарищ Вавилов. Речь ведь идет об оружии, не так ли?
— Да, товарищ Сталин.
— Не надо оправдываться войной, не стоит… Что нам надо для того, чтобы подготовить такое оружие?
— Это потребует огромных затрат. Трудно сразу определить.
— А может, вы все же попробуете, Владимир Иванович? — неожиданно обращается Сталин к Вернадскому.
Нисколько не смущаясь, Вернадский поясняет:
— Примерно это будет стоить столько, сколько стоит одна война.
— То есть?
— Очень просто. Весьма дорого и неопределенно. Смотря по тому, как будет уклоняться от нас истина. А кроме того… вот, например: наш маленький урановый рудник придется развернуть так, чтобы резко увеличить добычу. В сотни раз…
Сталин нетерпеливо постукивает по столу.
— Вы считаете — нам следует за это дело приниматься?
Все молчат. Никто не решается первым высказать свое мнение.
— Но если союзники занимаются атомной проблемой, — говорит Вернадский, — то зачем же нам тратить на это средства? Можно же договориться, я знаю там Комптона, и Лоуренса, и доктора Рабби. Это вполне порядочные люди…
Сталин недоверчиво приглядывается к Вернадскому, как бы раздумывая, потом вдруг начинает тихо смеяться.
— Политическая наивность, — говорит он, обрывая свой смех. — Они с нами делиться своими секретами не станут. Нам самим надо решать для себя… Как, товарищ Вавилов?
— Я думаю, что нам придется заниматься этим, и чем раньше, тем лучше, — говорит Вавилов.
— Вы полагаете, наши ученые смогут решить эту проблему?
— Думаю, да. Если организовать и дать средства…
— А кто, по-вашему, мог бы возглавить эту работу?
Вавилов смотрит на Иоффе.
— Я думаю… Курчатов, — говорит Иоффе.
— Кто такой Курчатов? — спрашивает Сталин.
— Это физик, молодой, энергичный, отличный ученый. Он как раз перед войной руководил исследованиями по ядру…
Сталин поднимает руку, останавливая:
— Почему Курчатов? Что у нас, мало академиков?
— Товарищ Сталин, Курчатов — профессор, доктор наук, и потом, это работа не на месяц… на годы…
— Совершенно верно, — подтверждает Вернадский.
— Курчатов совмещает в себе хорошего организатора и крупного ученого, специалиста именно в этой области, — настаивает Иоффе.
— Значит, вы рекомендуете Курчатова. Так? А вы? — обращается Сталин к Вавилову.
— Я поддерживаю.
— Где он?
— На фронте. В Севастополе, — отвечает Иоффе.
Сталин смотрит на Зубавина:
— Надо отозвать.
— Может быть, и еще несколько специалистов? — спрашивает Зубавин.
Сталин, не сразу, кивает.
…Постукивает, мотает ночной вагон. Раскинулись ноги в кирзе, валенках, обмотках. Проход забит спящими, прикорнувшими и между скамеек, на мешках, чемоданах.
Старик и старуха развязывают торбу, достают хлеб, яйца.
— Угощайтесь, — говорит старуха Курчатову, который сидит напротив и смотрит за окно, в ночь… Он в матросском бушлате, вид у него больной. Лицо заросло, он недавно начал отращивать бороду.
— Спасибо. Не хочется что-то.
— Севастопольский?
— Да нет, из Ленинграда я, — говорит Курчатов.
— Семья там?
— Отец с матерью… остались.
— Господи, как подумаешь о них, ленинградцах, — говорит старик, — так наше горе не бедой кажется.
— Отец умер, — вдруг сообщает Курчатов, — не знаю, как мать. Может, и она. А?
Привыкшие за эти месяцы ко всему, люди молчат, не сочувствуя, не утешая, потом деликатно переводят разговор: