Но сколько именно? Наш герой на пятьдесят форинтов рассчитывал: это прилично, хоть и не по-княжески, — широким жестом была бы сотня.
А она, видит бог, ему нужна. От сорока пятидесятифоринтовых билетов, которые он привез из Кашши, только один оставался — "последний из могикан". Через пару деньков нечем будет машину подмазать, и она встанет.
Правда, именно врачу легче всего выжать новую смазку, заявив больному: "Вы поправились, завтра можете уезжать", — а если тот не прочь еще остаться для собственного удовольствия, припугнуть: "Этот климат вам вреден", — за чем последует неизменный конверт с деньгами. Но для этого пациенты нужны, а у доктора Катанги их, кроме Бланди, всего четверо-пятеро было, да и те недавние.
Ничего другого не оставалось, как в один прекрасный день отправить Бланди домой.
— Барышня уже здорова. Врачебная помощь ей больше не нужна.
В голосе его даже печаль послышалась. Как-никак Клара — его первая пациентка; к ней он питал своего рода слабость. Не мешало бы ей, конечно, еще недельку-другую здесь, среди сосен, провести, а вот приходится отсылать. Что поделаешь? Нужда заставляет.
Клара, казалось, не вынесет удара.
— Как? — меняясь в лице, промолвила она. — Мы вам уже надоели?
— Еще что выдумали, — весело, но с невольным смущением и досадой ответил доктор. — Просто для меня важнее всего ваше драгоценное здоровье. Здешний воздух вам уже не на пользу. Дни теперь короткие, вечера сырые из-за росы — это вредно для вас. Все целительное и полезное вы, как пчела из цветка, из Приксдорфа извлекли — оставьте же здесь все губительное.
— Совершенно справедливо, господин доктор, — одобрила баронесса. — На той неделе мы уезжаем.
— Нет, даже такой отсрочки я вам дать не могу. Лучше поезжайте куда-нибудь для окончательной поправки.
— Куда бы вы советовали?
— В Венгрию, например. В эту пору лучше всего Алфёльд.[25]
— А если в Трансильванию?
— Гм. Не возражаю. В деревню или в город?
— В маленький городок.
Девушка вопросительно подняла на мать полные слез глаза.
— К дяде Яношу поедем, — сказала та, словно ей в объяснение.
Доктор заметил слезы на глазах у Клары и сам расчувствовался, отвел взгляд.
— Я вижу, вам жалко расставаться с Приксдорфом… да и мне жаль, что вы уезжаете; но здоровье прежде всего.
Итак, было решено, что послезавтра Бланди едут.
На другой день доктор, продолжая свои мнимые визиты по городу, чуть не каждые полчаса заезжал домой — посмотреть, нет ли Бланди с гонораром. Только студентом, бывало, поджидал он почтальона с таким нетерпением.
Полдень минул — никого. Дело уже к вечеру стало подвигаться, а они не шли…
— Не были, Мишка?
— Нет.
— Ты все время здесь?
— Все время.
— Никуда не выходил — хоть на минутку? Только не ври, мерзавец!
— Никуда.
— А ну, дыхни!
Лакей послушно дыхнул на хозяина, но палинкой[26] не пахло; значит, дома сидел.
— Ничего не понимаю.
Герой наш пришел в сильнейшее возбуждение. Чего доброго, они совсем… но он даже мысли такой не допускал. Это было бы ужасно: назавтра несколько срочных платежей, а денег нет. Правда, и нужно-то всего несколько форинтов, но какая разница? Иногда какого-нибудь совка угля не хватает, а насмерть можно замерзнуть.
Он уже хотел ехать в "Мраморную богиню", узнать, в чем дело; но вдруг в аллее напротив увидел Клари.
На ней было легкое черное платье с кружевами и того же цвета соломенная шляпка, украшенная двумя крохотными подсолнухами. Только сейчас доктор заметил, как она изящна. Стройная, высокая, грациозная, точно молодая лань.
— Как удачно, что я вас застала, — направляясь прямо к нему, сказала она, и легкий румянец окрасил ее нежные щеки.
— Зайдете, может быть?
— Нет, не буду вас отрывать от ваших больных. Я только попрощаться пришла…
— Да, да, вы ведь завтра уезжаете…
— …и передать вот эту безделицу от мамы.
И она протянула доктору бумажный сверточек, который тот с элегантной небрежностью опустил в карман.
— Примите это как чисто символический знак нашей неоплатной благодарности вам, — уже почти с ненатуральным умилением продолжала девушка. — О, если б я могла отблагодарить вас лучше! Ведь вы спасли мне жизнь, и она по праву принадлежит вам.
— Я только сделал, что мог. Когда вы завтра едете?
Он перебил ее, чтобы перевести разговор в русло банальных фраз, в которые хорошо одетые люди привыкли облекать свои денежные дела.
— С дневным поездом.
— Тогда я еще утром засвидетельствую свое почтение. Но вы даже не присядете?
Под высокими соснами дворика стояли удобные скамейки сами приглашавшие присесть и поболтать. Клара меланхолически покачала головой.
— Нет, не присяду, — с безграничной печалью промолвила она безвольно, томно опустив руки.
— Уж не хотите ли вы сна меня лишить, как у нас в Венгрии говорят?