И все это на фоне поношения всего еврейского - еврейской истории, культуры, религии, обычаев. И Христа-то они распяли, и Россию ненавидят, и высокомерны они, и заносчивы, и меркантильны, и пьянствуют беспробудно, и чванятся своей "богоизбранностью", и... Да каких только гнусностей, извлеченных из самых зловонных антисемитских помоек, не вкладываете Вы в уста Ваших героев - не только крайнего антисемита Саши, но и многих других, которым Лев Ильич морду не бьет и не спорит с ними ни внешне, ни внутренне. По очевидному Вашему замыслу, они вовсе не являются антисемитами, но, напротив, им приписываются даже юдофильские подвиги: отец Кирилл когда-то за еврейскую могилку вступился, уж он зря не скажет!.. Да что отец Кирилл, когда даже "сионистский агитатор" Володя (тип совершенно надуманный) вдруг заявляет, что евреи ничего не дали русской культуре и тем развеяли миф о поголовной талантливости евреев! Ведь миф о "поголовной талантливости" приписывают евреям антисемиты; ни один здравомыслящий еврей, как бы он ни был пристрастен, никогда не скажет и не подумает о "поголовной талантливости" целого народа (хотя бы и своего). Но одно дело - поголовная талантливость и другое просто талантливость того или иного народа, которая выражается через выдающихся его представителей. В течение двух последних столетий огромные массы еврейства жили в России, многие евреи более или менее активно участвовали в культурной и духовной жизни страны; зная это, утверждать, что они ничего не дали русской культуре, это не развеивание мифа о поголовной талантливости, а созидание мифа о поголовной бездарности целого народа (в данном случае, русского еврейства), что, конечно же, есть дикая, до абсурда доходящая ложь. Конечно, сионист Володя всеми помыслами далек от России, он, может быть, и не слыхивал никогда (хотя, признайтесь, трудно поверить!) о певце русской природы Левитане, певце русской истории Антокольском, о братьях Рубинштейнах, создавших русскую пианистическую школу, о блестящем этнографе Шейне, открывшем перед Россией ее собственные национальные богатства... Не слышал никогда Володя и о Пастернаке, Мандельштаме, Бабеле, Эренбурге, Василии Гроссмане, братьях Маршаках, без чьих имен немыслима русская литература советского периода. Допустим. Но, во-первых, невежество - не лучший материал для обобщений, а, во-вторых, если сионист Володя в помыслах далек от России, то Лев Ильич как раз страстный ревнитель всего русского и особенно русской культуры. Но он ни словом не возражает Володе в этом конкретном пункте. Он, очевидно, готов уполовинить богатства русской культуры, лишь бы сохранить в ней "чистоту крови" от пагубного еврейского засорения.
Что ж, главный герой Вашего романа только последователен. Ведь он отмахивается с раздражением от всего положительного, что можно сказать о евреях: великие еврейские имена (даже те, что известны персонажам романа) для него чепуха - подумаешь, Эйнштейн, Спиноза! - чего, однако, никак нельзя сказать об именах великих антисемитов. Когда крайний антисемит Саша, блистая сомнительной эрудицией, перечисляет эти имена, Лев Ильич воспринимает их как солидный аргумент, как своего рода теоретическую базу, обосновывающую вредоносность еврейского племени. Даже имя Вольтера, названное в этом ряду, звучит весомо для Льва Ильича, хотя на того же Вольтера он обрушивается с презрением и негодованием по другому поводу. Это очень показательно! Двойной счет, двойная бухгалтерия есть коренная особенность антисемитского мышления, которым Вы так щедро наделили Вашего героя; о чем бы ни думал, ни говорил Лев Ильич, у него всегда приготовлена одна мерка для евреев и всего еврейского и совсем другая для остальных, потому так легко он приходит к нужным ему заключениям.
Возьмем хотя бы такой немаловажный вопрос, как религиозные гонения. Какой потрясающей экспрессивной силы достигаете Вы вместе с Вашим героем, когда заставляете его пересказывать апостольскую легенду об убиении фанатичными иудеями христианского проповедника Стефана! И хотя Стефан, как истинный христианин, перед тем, как испустить дух, воскликнул: "Господи! Да не вменится им грех сей!", Ваш христианин вменяет этот грех не только тем, кто совершил его, но и всем их потомкам. Ладно, пусть так, религиозные гонения отвратительны, как и всякие гонения за взгляды, согласен. Но почему же тогда о гонениях на иудеев на протяжении столетий со стороны христиан у Вас нет ни слова? То есть, простите, есть! О том, как сожгли на костре Возницына за то, что он принял иудейскую веру (вместе с евреем, который якобы его "совратил"),* у Вас говорится. Но как? Без всякой экспрессии, с безусловным пониманием и одобрением. Правда, об этом в романе говорит не Лев Ильич, а Саша. Но ведь Лев Ильич, выслушивая его, не только не набрасывается на него с кулаками, но и в душе своей не обнаруживает ни малейшего протестующего движения. Ну, можно ли, в самом деле, позволить, чтобы какой-то еврей свою веру проповедовал на святой Руси да в жидовскую ересь обращал православный народ! Вот евреев обращать в православие - это святое дело, к этому призываете Вы примером Вашего героя... Неужели Вы не понимаете, что под именем христианской проповедуете мораль того дикаря, для которого зло - это когда его ограбили, а добро - когда он ограбил.
______________ * Александр Возницын, капитан-поручик флота, дворянин, племянник крупного дипломата, "был совращен иудеем Лейбою в иудейство, за что, вместе с совратителем, сожжен, по высочайше утвержденной резолюции сената, в 1738 г.". ("Энциклопедический словарь" Брокгауза и Эфрона, Спб., 1892, т. VI, стр. 901, автор статьи В. Руммель).
Остановлюсь еще на одном конкретном моменте - на цареубийстве, как о нем размышляет ваш герой. Для него это еврейское дело: приказал еврей Свердлов, исполнил еврей Юровский - куда убедительнее! О том, что Свердлов не единолично же принимал решение, Лев Ильич не вспоминает, а то, что кроме Юровского были и другие исполнители - русские, латыши, Лев Ильич с неохотой цедит сквозь зубы. Он ставит акцент на Юровском, то есть на его еврейском происхождении,* да и на этом не останавливается, а делает обобщение: "Такого рода акции, а я убежден, что она стала пророчеством для всей нашей жизни, и делаются чужими руками, руками самых грязных наемников, для которых страна, по которой они гуляют, всего лишь территория и идеальное место для реализации своего честолюбия".
______________ * Нелишне в этом контексте напомнить, что Я. М. Юровский был крещен в лютеранскую веру еще в 1904 году (за 14 лет до расстрела царской семьи), так что обличение его как еврея со стороны новообращенного Льва Ильича выглядит особенно одиозно.
Какой же злобой надо проникнуться к целому народу (своему народу!), чтобы носить в душе такие представления! Тем более что они принадлежат человеку хоть и полуобразованному (что, вообще говоря, хуже полной безграмотности), но все же достаточно интересующемуся русской историей, чтобы знать, как дешево на Руси всегда стоила царская кровь.
Конечно, и тут Льва Ильича выручает его двойная бухгалтерия, позволяющая в дореволюционном прошлом России видеть только подвижничество отдельных православных святых; всякое же упоминание негативных фактов русской истории вызывает с его стороны только яростное негодование, тут же перерастающее в обвинение в "ненависти к России" в адрес тех, кто осмеливается об этих фактах напомнить.
Рискуя навлечь на себя гнев Вашего героя, я все же осмелюсь напомнить, что через всю русскую историю проходит кровавая цепь цареубийств. Чтобы не закапываться в седую древность, во времена княжеских междоусобий (хотя эта древность на тысячу лет моложе, чем убийство иудеями Стефана), упомяну лишь о царевиче Димитрии, Шуйском, царевиче Алексее, заживо погребенном Иване V, напомню о том, что и в последние полтора века царизма, в самое, так сказать, просвещенное время, почти каждый второй русский царь становился жертвой убийства: Петр III, Павел I, Александр II.
В этих цареубийствах Лев Ильич не видит пророчества "для всей нашей жизни", не задается вопросом, чьими руками они были совершены, и это понятно: ведь они не укладываются в антисемитское "понимание" исторического процесса. Судьбу Николая II Ваш герой предпочитает сравнивать с судьбой монархов, казненных в ходе Английской и Французской революций, но не для того, чтобы показать, что эти явления одного порядка, а чтобы противопоставить: там королей всенародно судили, а в России все тайно исполнили "грязные евреи", совершавшие революцию "не на русские деньги". Противопоставление, конечно, надуманное. Лев Ильич забывает (или не знает) о Божественном праве монархов, делающим их неподсудными людскому суду, из чего ясно, что в расправе над Карлом I и Людовиком XVI было ничуть не больше законности, чем в тайном убийстве Николая II. Разница лишь в том, что в сознании французов и англичан было глубоко укорено представление о неприкосновенности особы государя, потому те, кто считал нужным физически устранить свергнутого короля, старались заблаговременно снять с себя ответственность, замешав в дело всю нацию. Для этого и была устроена комедия "революционного суда" в Англии, а во Франции еще и поименное голосование членов Конвента, как представителей нации. В России можно было обойтись без этих формальностей, потому что убийство царя в русской истории было ординарным событием. Это типично для деспотии, где произвол, беззаконие, постоянная борьба за власть, заговоры, дворцовые перевороты, цареубийства являются нормой политической жизни.
Кажется, не такие это сложные вещи, чтобы их понимать.
Вместо того, чтобы с шокирующей неумеренностью кричать о любви к России, как это делает Лев Ильич, надо действительно любить Россию, любить ее такою, какая она есть, не приукрашивая и не сваливая вину за ее беды на "инородцев-наемников". Надо понимать, что если инородцы и играли в какие-то периоды русской истории более активную роль, чем хотелось бы поборникам чистоты крови, то причина этому - в особенностях российских порядков и, в частности, в политике, проводимой государственной властью по отношению к инородцам. Россию следует объяснять Россией или вовсе не объяснять - хотя бы потому, что всякое иное объяснение оскорбительно для России. Надо уметь смотреть правде в глаза. Но для Льва Ильича не существует правды (он это не раз подчеркивает), а истина, чем-то от правды отличная, пребывает, по его убеждению, лишь в горних высях, в мире ином; в сем мире нет ни правды, ни истины, есть одна только ложь. И он лжет, нахально и беззастенчиво, и договаривается до такой чудовищной идеи, как коллективная вина народа (еврейского; о русской вине он не упоминает). Желаете Вы того или нет, но это есть не что иное, как косвенное оправдание газовых камер Освенцима.
Однако самое отталкивающее в Льве Ильиче - даже не эти его странные (скажем так) воззрения; гораздо хуже то, что он абсолютно убежден в их непогрешимости и непримирим ко всякому мнению, не согласному с его собственным. Поэтому гражданские свободы, человеческие права для него тождественны черной икре, то есть какому-то ненужному и даже вредному деликатесу. Он не в состоянии понять замечательного высказывания Вольтера: "Я ненавижу ваши идеи, но готов умереть за то, чтобы вы имели право их свободно высказывать".* Для Льва Ильича эта великая мысль всего лишь проявление "галльского" остроумия (как последовательный антисемит, он шовинист, презирающий все нерусское, а, значит, и "галльское"). Поистине, трудно было бы оказать большую услугу России, чем избавить ее от таких друзей, как Лев Ильич, - ведь какой дорогой ценой платила Россия до революции, во время революции и после нее как раз за то, что в ней находилось множество желающих погибать (и еще больше - губить!) за свое право свободно высказывать свои идеи и очень мало было готовности постоять за принцип, то есть за право другого на то же самое.
______________ * Когда я привел это высказывание в личном разговоре с Ф. Световым, я, естественно, понятия не имел, что оно обсуждается, вернее, предается поношению в его романе.
В революцию было пролито много крови. В страшной драке участвовали все, били правых и виноватых. Среди бивших были и евреи - никто не отрицает этого. Да ведь среди погибших без вины евреев, как всегда, было куда больше, много больше, чем всех остальных - на душу то населения. Загляните в данные переписей: все народы бывшей Российской империи, несмотря на войны и революции, продолжали увеличивать свою численность, только еврейское население сократилось за те самые годы, когда, по версии Вашего героя, евреи в кожанках расправлялись с русским народом!.. Да разве только в количественных показателях дело! Вы ведь отлично знаете, что как бы ни свирепствовали в то время иные дорвавшиеся до маузеров комиссары (евреи и не евреи), ни один русский человек не пострадал просто за то, что он русский, тогда как двести тысяч евреев - не комиссаров в кожанках, а беззащитных стариков, женщин, детей - погибло от рук махновцев, петлюровцев, а больше всего - от "благородных" добровольцев Деникина, причем погибли они именно и только за то, что евреи. Но Лев Ильич не понимает, не чувствует этой, повторяю, отнюдь не только количественной разницы. Сколько слез проливает он над несчастной русской культурой, загубленной якобы тоже евреями. Ну а с еврейской культурой - как? Ее ведь не как русскую, ее всю с корнем выкорчевали. Да не о 49-м годе я говорю, тогда уж от всей еврейской культуры и оставался почти один ГОСЕТ.* Я о двадцатых годах, когда синагоги реквизировались под склады, раввинов арестовывали, ликвидировали хедеры (сначала легальные, а затем и нелегальные); когда запретили иврит, а идиш сохранили на время только для того, чтобы прославлять еврейское равноправие. Ни о чем таком ваш Лев Ильич не вспоминает ни разу, хотя бы мимоходом, зато, по его злостному утверждению, религиозные еврейские семьи благословляли своих сынков-комиссаров на вероотступничество, и не возникало при этом никаких проблем.
______________ * Государственный еврейский театр, руководимый С. Михоэлсом, а после его убийства в 1948 году - его другом В. Зускиным (в 1949 г. Арестован, в 1952-м расстрелян вместе с другими ведущими деятелями еврейской культуры).
Да откуда это известно Вашему герою, если сам он происходит из такой странной еврейской семьи, что почти единственное воспоминание, какое он вынес из детства, состоит в том, что его мать, увидев "вещий сон", побежала в церковь, купила иконку и сунула ее под подушку заболевшему сыну. Помилуйте, разве возможно подобное для еврейки? Конечно, нет! Тут одно из двух: либо она не была еврейкой, либо Лев Ильич оговорил собственную мать, имея столь дикие представления о еврейском религиозном сознании. И после этого Вы вкладываете в уста своего героя разглагольствования о том, что евреи-де потому сохранили Слово Божие, что его не понимали. Не говоря уже о нелепости этого диалектического парадокса (подобных в романе много) - откуда Льву Ильичу знать, как религиозные евреи понимали и понимают Слово Божие, чтобы позволять себе подобные высказывания. Неужели он не сознает, что рассуждать о таких предметах, ничего в них не смысля, - это верх безнравственности! Да нет, потрепаться по пьяному делу - ведь Лев Ильич только и делает, что пьет и треплется - куда ни шло. Но фиксировать этот треп на бумаге, делать из него большой религиозно-философский роман - тут, знаете, никакое уважение к инакомыслию не устоит, невольно придешь к выводу, что не доросла еще Россия-матушка до вольного слова!
А, может быть, у нее действительно какой-то особый путь - без всякой там демократии, без уважения к человеческой личности и ее суверенитету, дружно, рядами - кто там шагает правой? - под мудрым руководством святой православной церкви, с песней, прямехонько в Царство Божие - шагом марш? Нет, не поверю, это клевета на Россию.
Да, Лев Ильич оговаривает не только евреев, начиная с собственной матери. Он оговаривает Россию, русскую интеллигенцию, само православие, наконец, потому что надо быть ослепленным этим якобы божественным светом, чтобы не видеть, что православие, как оно представлено в Вашем романе, никого к себе привлечь не может, разве что таких нравственных уродов, как Лев Ильич, и уж, конечно, не затем, чтобы выправить эти уродства, но, напротив, чтобы их усугубить и "освятить".
"Особа народа царственна и не подлежит ответственности". Так еще в начале века сказал один из ведущих российских идеологов сионизма,* да не о еврейском, о русском народе сказал - в связи, кстати, с Кишиневским погромом, о котором у Вас несколько раз упоминается вскользь. Мысль его в том состояла, что народ не несет ответственности за преступления отдельных своих представителей, хотя бы и многих, хотя бы и массовые преступления. И тот же автор, считая ниже своего достоинства оправдываться за действительные или мнимые преступления отдельных евреев, заявлял: "В качестве первого условия равноправия мы требуем права иметь своих мерзавцев".
______________ * Владимир (Зеев) Жаботинский.
Лев Ильич отказывает в этом праве евреям. Всякого мерзавца с еврейской фамилией он ставит в вину всему народу. Кому, например, неизвестно, что во главе ЧК-ГПУ-МВД стояли сначала Дзержинский, затем Менжинский, Ягода, Ежов, Берия, Меркулов, Абакумов... За исключением Дзержинского, которому принадлежит честь создания органов, все они были лишь пешками в руках Сталина. Все же эти люди более чем другие в разные годы разделяли со Сталиным личную ответственность за творимые в стране беззакония. Но для Льва Ильича существует только один злодей - Ягода, и только потому, что он еврей, о чем Лев Ильич говорит прямо и откровенно. Удивительно ли после этого его безапелляционное утверждение, что списки работников ЧК "пестрят еврейскими фамилиями", за что он опять же призывает к ответу все еврейство. Как будто эти списки публиковались и с ними можно ознакомиться! И что такое "пестрят"? Одна фамилия на шесть, двенадцать, сто двадцать, это ведь все "пестрят"!
Но хорошо, допустим, что евреи действительно слишком усердствовали в карательных органах, хотя, повторяю, цифры никому не известны, а если бы и были известны, то как определить степень усердия каждого? * Почему Лев Ильич забывает осведомиться, какими фамилиями "пестрят" другие списки, по-видимому, более доступные? Медицинских работников, например. Тех, кто в тяжелые двадцатые годы, порой рискуя жизнями, на необъятных просторах бездорожной России вводил поголовное оспопрививание, боролся с тифом, холерой, дифтерией, сифилисом, детской смертностью, и проч., и проч.
______________ * Теперь эти данные частично опубликованы. В 1930-е годы в местных органах госбезопасности служило 1776 евреев, что составляло 7,4 % всего личного состава. (Кукарин. А., Петров Н., НКВД: структура, функции, кадры. "Свободная мысль", 1997, № 6, стр. 118. Цит. по: А.И. Солженицын. Двести лет вместе, т. 2, 2002, стр. 293). Эти данные прокомментированы в моей книге "Вместе или врозь?", Москва, "Захаров", 2003, стр. 407.
Но я повторяюсь, потому что здесь обнаруживается уже отмеченная избирательность, позволяющая Льву Ильичу "обосновывать" свою чисто физиологическую (а потому в обоснованиях вовсе не нуждающуюся) ненависть к породившему его племени.
Лев Ильич вырос в России, для него она родина, а для прочих евреев, выросших в России, но не желающих кощунственно крестить лба над гробом отца или дяди, она, по убеждению Льва Ильича, всего лишь территория - не из Вашего ли романа списал эту идейку официозный пиит, использовавший ее, чтобы бросить ком грязи вдогонку тем, кто желает покинуть СССР?* Ведь то же самое делает и Лев Ильич, обрушивающийся на всех уезжающих без всякого интереса к их мотивам, ибо для него мотив один: он сводится к той же "икре". Как, однако, тупеет в подобных случаях Лев Ильич, наделенный Вами столь обостренной чувствительностью и богатым воображением. Он решительно не способен понять, какие страшные драмы разыгрываются в душах людей, решающихся на такой шаг, какие конфликты - личные, семейные и т.п. при этом разыгрываются.
______________ * К сожалению, не могу вспомнить, о чьих стихах здесь упомянуто.
Но оставим евреев, я уже показал, что не в них только дело. Загляните в любого честного русского писателя конца прошлого - начала этого века. Не в Гоголя или Пушкина, которые никогда не интересовались евреями, ничего не знали об их внутренней жизни и перенесли в свои произведения пошлые стереотипы, не украсившие их творений. Загляните, я говорю, в писателей, живших тогда, когда так называемый еврейский вопрос со всей остротой обнажился в России - от Владимира Соловьева до Короленко. У всех Вы найдете один и тот же мотив: они не только протестуют против антисемитизма, но и подчеркивают, что делают это не ради евреев, а ради русского народа, ибо распространение в нем антисемитских настроений пагубно для него, ведет к его нравственному одичанию. Вот пророчество, которого Ваш герой не желает слышать.
А надо бы.
Неуважение к праву, к человеческому достоинству (еще в 20-м веке в России практиковались узаконенные телесные наказания), неуважение к человеческой жизни (вспомните статью Короленко о смертных казнях, над которой плакал Толстой),* ритуальные наветы и разгул черносотенных еврейских погромов - вот что было прелюдией и породило в известной мере ужасы гражданской войны, чрезвычайки и ГУЛАГа. Если Вы не хотите повторения всего этого, а я верю, что Вы этого не хотите, то Вы должны понять, что ни православие, ни антисемитизм, ни уличение "либеральной интеллигенции" в том, будто ей только и нужно побольше икры да масла, а лишь гарантия человеческих прав, а вместе с этой гарантией - уважение к личности каждого человека, вот та первейшая насущная "икра" (да не икра, а краюха хлеба), которая необходима России. В Вашем романе появляется один персонаж, который вроде бы это понимает, но высказаться Вы ему не даете, вернее, оглупляете его высказывания, дабы Льву Ильичу легче было расправиться с ним, как и со всеми несогласными признать его "богоносность".
______________ * Статья В.Г. Короленко "Бытовое явление" была впервые опубликована в 1910 году в журнале "Русское богатство".
Подумайте, что ждет многострадальную Россию, если однажды в ней - чем черт не шутит! - восторжествует такое вот православие. Не Вашего ли Льва Ильича отец Кирилл (он, вероятно, достигнет высокого сана) поставит во главе новой чрезвычайки, с тем, чтобы потом, лет через шестьдесят, какой-нибудь кающийся еврей, обретя новую веру (ну, скажем, баптистскую), заявил, что все ужасы православного правления происходят от еврейских фамилий, которыми пестрят списки иерархов церкви.
И еще одно хочу я Вам сказать в заключение. Как ни силится Ваш герой откреститься от всего еврейского, ему это не удается. Весь склад его личности, весь его темперамент, та страсть и прямолинейность, с какими он проповедует свой дурно пахнущий русский патриотизм, все это носит на себе неизгладимую печать еврейского характера (хотя и в крайне уродливом его проявлении). Это православным можно стать или не стать, как можно стать или не стать коммунистом, баптистом, мусульманином... Национальность человек не выбирает и не формирует, как мировоззрение, - он ее получает при рождении. Сколь ни мала в нас, советских евреях, в силу известных обстоятельств, доля еврейского, она все-таки больше, чем мы сами подозреваем; оставаться евреями мы обречены независимо от того, хотим мы этого или нет; и если в ком-то появляется стремление выпрыгнуть из своего еврейства, оно может привести лишь к тому результату, к какому и приходит Ваш герой: он остается евреем, только с непоправимо изуродованным сознанием, погибающим от собственной закомплексованности, обреченным не жить, а ежечасно и ежеминутно доказывать, что он живет. В этом, может быть, самая важная особенность Вашего романа: помимо Вашего желания Вы показали путь не спасения Израиля, а, напротив, путь его умственной и нравственной деградации, путь, ведущий к маразму и самоуничтожению.
С уважением
Семен Резник
сюжет второй
Дмитрий Анатольевич Жуков, весьма плодовитый и не лишенный способностей литератор, был высоким стройным брюнетом с аккуратными усиками, приятной улыбкой и темным прошлым. В "долитературный" период своей биографии он ряд лет провел в Югославии, где кроме официальной должности занимал какую-то неофициальную, но проштрафился, был возвращен в СССР и отчислен из органов. Говорили, что в подпитии Дмитрий Анатольевич любил рассказывать о былых подвигах и, расчувствовавшись, извлекал из шкафа и ностальгически оглаживал бережно хранимый мундир с голубыми майорскими погонами. Но сам я этому свидетелем не был, так как никогда с ним не пил и дома у него не бывал.
Свою литературную деятельность Д. Жуков начал как переводчик классика сербской литературы Бранислава Нушича, а позднее написал его биографию, что было логично. Однако он быстро усвоил, что на сербской литературе далеко не уедешь, да и вообще, если глубоко вгрызаться в "свою" тему, то больших денег не заработаешь и заметного имени не создашь - для этого надо писать много, быстро и поверхностно, а главное, то, на что есть спрос. За ним числятся книги под таинственными названиями: "Загадочные письмена (1962), "На руинах Вавилона" (1965), "В опасной зоне" (1965) "Огнепальный" (1969), биографическая повесть о протопопе Аввакума, книга о Козьме Пруткове, очерк о знаменитом борце Иване Поддубном, масса всякой всячины.
Это был типичный литературным халтурщик с бойким пером и с готовностью писать обо всем, толком не зная ничего. Но с годами - то ли в силу внутренней склонности, то ли потому, что учуял, в какие паруса дует ветер, то ли в силу сочетания этих двух факторов - он из обычного халтурщика стал превращаться в идейного. Постепенно он занял видное место в ряду наиболее активных разоблачителей "сионизма и масонства". Фильм по его сценарию на эту крайне нужную тему, оказался таким оголтелым, что его даже не решились выпустить на широкий экран, ограничившись закрытыми просмотрами в особо доверенных аудиториях.* Жуков стал желанным автором во всех национал-патриотических изданиях, которые с методичной настойчивостью расширяли свое жизненное пространство.
______________ * Дополнительные подробности о Д. Жукове читатель может найти в моей книге "Красное и коричневое", Вашингтон, "Вызов", 1991, глава вторая "Дело Емельянова", стр. 57-58, 66-67, 79-80.
Вслед за софроновским "Огоньком" и такими литературными журналами, как "Молодая гвардия", "Наш современник", "Москва" перед их натиском пало (вернее, преимущественно для них и было создано) крупное издательство "Современник". Они контролировали ряд редакций "Московского рабочего" и других издательств. Я был свидетелем того, как в издательстве "Молодая гвардия" под их контроль постепенно переходили ключевые редакции поэзии (Ю. Кузнецов), фантастики (Ю. Медведев), а затем и "моя" редакция серии "Жизнь замечательных людей" (С. Семанов).
Особенно долгой многоэтапной осаде подвергся журнал "Новый мир". В конце шестидесятых национал-патриотам удалось свалить А.Т. Твардовского и добиться разгона редколлегии и всего состава редакции. Но во главе журнала был поставлен В.А. Косолапов - тот, кто в 1961 году, будучи главным редактором "Литературной газеты", дал добро на публикацию евтушенковского "Бабьего яра", после чего был "сослан" на относительно тихую должность директора Гослитиздата. "Новый мир" при Косолапове хотя и поблек, но на милость национал-патриотов не сдался.* К концу семидесятых годов в кресло главного редактора сел С.С. Наровчатов. До войны он учился в ИФЛИ, из которого вышли многие яркие фигуры литераторов фронтового поколения, в том числе погибшие поэты Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Николай Майоров авторы ярких, конечно, патриотических, но не национал-патриотических стихов. Наровчатов немало сделал для того, чтобы утвердить имена этих поэтов в литературе, на чем преимущественно сделал имя и себе. С годами он выродился в заурядного литературного бюрократа. Но заподозрить его в склонности к нацизму оснований вроде бы не было. Однако при Наровчатове граница, отделявшая "Новый мир" от таких журналов, как "Наш современник", стала все более размываться - как по составу авторов, так и по идейной ориентации.
______________ * Хотя именно такую линию пытался насаждать поставленный от ЦК партийным надсмотрщиком заместитель главного редактора Большов. О внутренней борьбе в тогдашней редакции "Нового мира" я знал от сотрудника отдела публицистики Игоря Дуэля, который, кстати сказать, и меня привлекал в качестве автора. Столкновения с Большовым привели к тому, что И. Дуэлю пришлось уйти из редакции.
Когда в "Новом мире" появилась откровенно нацистская и к тому же вопиюще безграмотная статья-рецензия Д. Жукова "Из глубины тысячелетий", я понял, что процесс нацификации журнала зашел гораздо дальше, чем можно было предполагать. Но "отдать" без боя и "Новый мир" я считал невозможным.
1.
Главному редактору ж-ла "Новый мир"
С.С. Наровчатову.
Глубокоуважаемый Сергей Сергеевич!
Прилагаю "Открытое письмо" на Ваше имя для публикации его в журнале. Это отклик на рецензию Д. Жукова на книгу Н.Р. Гусевой "Индуизм" (№ 4 за этот год). Мне пришлось прибегнуть к иронической форме, так как было бы неумно всерьез обсуждать специальные вопросы индуизма, которые мало интересуют меня и совсем не интересуют Д. Жукова. Его рецензия имеет мало общего с книгой Н.Р. Гусевой и вообще с индуизмом. Все старания автора сводятся к тому, чтобы "удлинить" культуру славян и натянуть на них хоть краешек арийского одеяла. Обо всем этом не стоило бы говорить, но "наивность" Д. Жукова не безобидна: за нею проглядывает оскал шовинистических расистских теорий.