— Нет говорить Винс. Нет говорить ты. Уходить.
Две крупных акулы, подпиравшие стену в самом темном углу комнаты, придвинулись ближе к Т.Б. Он понял намек и поспешно схватил свой кейс двумя передними щупальцами.
— Не думаю, что это понравится Малышу Винсу, — сказал он. А потом спустился по лестнице, тонущей в клубах густого дыма. Уходя, он слышал, как морские окуни смеются за его спиной.
Т.Б. вышел из прачечной, нервничая вдвое сильнее, чем прежде. Теперь ему предстояло вернуться в Вест-сайд, но вместо черной дури принести обратно бабки. Обмен не состоялся, и Винс, маленький скупердяй, запросто мог не заплатить ему на этой неделе. А ведь Т.Б. занимался этим вовсе не из бескорыстной любви к пешим прогулкам, черт бы все побрал!
На Подкидном проспекте, возле входа в метро, он притормозил у газетного киоска. Достал из кармана десятицентовик, но, протягивая монету газетчику, толстому пожилому моржу с усами, случайно выронил ее. Т.Б. наклонился, чтобы подобрать монету с земли; его щупальца дрожали. Господи, ну и денек… Когда он выпрямился, морж обеими руками держался за живот, а сквозь его заляпанный чернилами фартук выплескивались яркие алые ленты — словно транспаранты на профсоюзной демонстрации. Проклятье! Кто-то прострелил бедняге брюхо! Т.Б. одним прыжком развернулся, выхватывая из кобуры свой верный маленький «дерринджер».
И сразу же заметил лося с парабеллумом. Тот стоял прямо через дорогу и даже не прятался — видно, не ожидал ответного удара. Он успел пальнуть еще раз, прежде чем Т.Б. взял его на мушку. Пуля прошила Т.Б. пальто и распорола ему бок. Он выстрелил, но промахнулся, вдребезги расколотив окно ювелирной лавки. Завыла сирена охранной сигнализации. Лось бросился наутек. Т.Б. мог бы достать его выстрелом в спину, но вокруг было слишком много народу.
Т.Б. сунул свою пушку обратно под пальто и, шатаясь, спустился в метро. Ему повезло — поезд, идущий в западную часть города, как раз стоял у платформы. Т.Б. проскользнул в вагон и поезд тронулся. Рана на боку почти не беспокоила его, только слегка саднила, но он знал, что это ненадолго. Пока он еще держится на щупальцах, нужно вернуть деньги Винсу. А потом можно будет и дырку заштопать.
Бессильно повиснув на поручне, Т.Б. размышлял о лосе. С какой стати этот странный тип пытался убить его средь бела дня? Очевидно, из-за денег. Но у кого хватило бы ума покуситься на деньги, принадлежащие Винсу Оцелоту? Винс, как-никак, один из главных ребят Босса Мандрила. Конечно, о пешке вроде Т.Б. никто особенно горевать не станет, но вот перебежать дорогу Синдикату — это уже не шутки. Может, это какой-нибудь приезжий, который пока не в курсе дела? Но откуда приезжему знать, что в портфеле были деньги? Ерунда какая-то. Просто ум заходит за разум. Ладно, сейчас важнее другое. Отдать Винсу его деньги, пока с ними больше ничего не случилось.
Лампы в вагоне моргнули. Поезд замедлил ход и, вздрогнув, остановился между станциями. Ну и что на этот раз? Опять атака монстров? Очень вовремя. Вот теперь день окончательно удался.
Черепашка и Змейка сидели на полу в подъезде, привалившись спиной к покрытому известкой бетону. Черепашка пристроился под почтовыми ящиками. Змейка свернулась под столом, на котором почтальон оставлял рекламные проспекты. Черепашка разглядывал свои лапы. Змейка разглядывала свой хвост.
— Хочешь, сыграем в парчизи[2]? — предложила Змейка.
— Не-а.
— Хочешь поглядеть, как рабочие чинят дорогу?
Черепашка поковырял в клюве когтем мизинца.
— Не-а.
— Хочешь, возьмем твой бинокль и залезем на крышу? Может, увидим грузовые доки возле причала. Или собаку с кошкой.
— С чего это мы должны их увидеть? Еще даже не стемнело.
— Нынче полнолуние.
— И что с того?
— Они любят драться на равнине, когда луна надута как следует.
— Но еще не стемнело.
— А луна уже взошла.
— Взошла она, как же.
— Выйди на улицу и сам увидишь. И небо вот-вот потемнеет.
— Ну да, как бы не так.
— Так ты идешь за биноклем или нет? Ау, Черепашка?
— Мне и без того есть чем заняться. — Черепашка со вздохом встал, давая Змейке понять, что делает ей огромное одолжение. — Ладно уж, так и быть. Сейчас принесу.
Он поднялся к себе в квартиру. Змейка осталась ждать в подъезде. Мать Черепашки была невысокого мнения о Змейке, так что та старалась лишний раз не попадаться ей на глаза.
Когда Черепашка вернулся, на шее у него болтался бинокль, а зеленый плюшевый клюв был измазан в сахарной пудре.
— Может, они подерутся прямо рядом с городом, — мечтательно сказал он. — Помнишь, как в тот раз, когда они сшибли силосную башню на станции?
— Да, это было круто, — согласилась Змейка. Они бросились к лестнице, ведущей на крышу. И как раз когда они взбирались по ступенькам, включилась тревожная сирена гражданской обороны. Черепашка и Змейка посмотрели друг на друга, не веря своей удаче.
— Монстры приближаются! — заорал Черепашка. Он одолел остаток лестницы, прыгая через три ступеньки, а Змейка, запыхавшись, всползла за ним. Он подбежал к восточному краю крыши и навел бинокль на подножие Теремковых гор, откуда брали свое начало бесплодные земли. Но, к сожалению, вид загораживали многочисленные здания из коричневого картона.
Змейка, разинув рот, смотрела на небо. Над пустошью двигалось к западу огромное облако, искусно сделанное из куска серого войлока.
— Закрой пасть, — сказал Черепашка. — А то муха залетит.
— Ничего не имею против хорошей вкусной мухи, — усмехнувшись, ответила Змейка. Черепашка шутя заехал ей кулаком по шее. — Ой-ой-ой, как больно-то, — сказала она.
Черепашка протянул ей бинокль.
Змейка взглянула на запад, поверх беспокойного моря крыш, водонапорных башен и вентиляционных коробов. Потом поймала в фокус знакомые очертания центра города. Вот смотровая площадка Глотай-стейк-билдинг. Вот шпиль Крепдешинового собора. Вот три потока машин, выезжающих из города, сливаются в одну реку на Игольчатой эстакаде. Вот купол Мохерового стадиона. Вон развевается флаг на здании Пижамного музея. И все это медленно погружается в зеленоватые сумерки, пока сияющая чешуйка солнца у Змейки за спиной клонится к закату.
Черепашка вырвал у нее бинокль.
— Ну, где они? — сердито спросил он. — Я ничего не вижу.
Змейка снова посмотрела вверх. Прямо на ее глазах Потолок мира сбрасывал свою дневную одежду из выцветшего голубого шелка. Слегка собираясь по краям, голубая ткань сползала к западу, повинуясь невидимым рукам — твердым морщинистым рукам Прачки, живущей под Столешницей мира. И по мере того как Прачка стягивала дневные небеса, чтобы как следует отстирать их, взгляду открывалось ночное небо, усыпанное разноцветными блестками звезд. Змейку всегда поражало, как причудливо устроен мир. Просто потрясающе — особенно все эти живописные виды. Скажем, удивительный контраст между сиянием звезд и грязным желтым светом, который всю ночь напролет сочится из пор спящего города.
Внезапно асфальтово-серое брюхо сгустившихся туч пронзила оловянная вилка молнии. Откуда-то издалека раздался грохот невидимого барабана.
— Вон они! — вскричал Черепашка. — Вон собака и кошка, я вижу их!
Мутная дождевая пелена занавесила склоны горы, а на бесплодные земли легла облачная тень. Вместе с ней через равнину двинулись еще две огромные фигуры — они были такими же массивными и медлительными, как тени облаков, но перемещались рывками, зигзагами, а порой описывали круги. Та, что побольше, преследовала меньшую.
Это был гончий пес, сшитый из хлопковой ткани в оранжево-белую клетку. От кончика носа до кончика хвоста он был такого же размера, как поезд подземки. Он ухмылялся на бегу. Его зубы, сделанные из обувных кнопок цвета слоновой кости, мерцали сквозь зеленоватый сумрак и морось дождя. Из его пасти свисали и колыхались на ветру серебристые ленты слюны. Длинный войлочный язык слизывал с чудовищной клетчатой морды последние ошметки алой ленты. Черные стеклянные глаза горели диким, голодным огнем. Он весь день гнался за кошкой. Ее алая кровь была восхитительной на вкус. Он не мог дождаться, когда отведает кошачьей плоти.
Полдела уже было сделано — пес сумел выгнать кошку на пустошь. Здесь, в бесплодных землях, он легко мог настичь ее. Теперь ему ничего не стоило одержать верх. Только бы она не успела добраться до картонного городка, населенного маленьким народцем. Ведь даже в карликовом городе слишком много укромных уголков, где может спрятаться кошка.
Лиловой в крапинку кошке удалось немного оторваться от погони. Ее перламутровые когти впивались в твердый грунт равнины, оставляя в нем глубокие следы. Она обернулась и почувствовала тошноту при виде рваной раны на задней лапе. Треугольный клок пестрого ситца был вырван из полотна и болтался на ниточке. Еще один такой укус — и она просто истечет лентами. Она тоскливо взвыла и побежала чуть-чуть быстрее. Но она была гораздо меньше собаки — размером всего лишь с грузовой автомобиль, — и не могла долго удерживать такой темп.
Когда пес догнал ее, она с шипением развернулась к нему и вцепилась когтями в его черный вельветовый нос. Из прорехи тут же полетел гусиный пух, который, словно метель, закружился вокруг. Взвизгнув, пес отпрянул, а потом с хмурым видом ощупал дыру у себя на носу.
— Какой ты красавчик, — сказала кошка.
Пес вскинул голову.
— Ну и пусть.