Ты увидишь это на ленте. Все согласились, что это хорошая мечта.
После этого Эсперанца выдвинула идею мечты "о правах человека для всех". В результате мы все по очереди пытались объяснить понятие "прав человека" полудюжине присутствующих призов. Эсперанца в конце концов перевела для них пять конституций - и еще целую книгу речей Мартина Лютера Кинга.
Неделей позже мы с Тейтепом собирали дерево для скульптуры, которую он затеял к Рождеству. Вдруг он перестал грызть и спросил: "Мэри, что такое "человек"?"
"Что вы имеете в виду?"
"Думаю, когда Кларенс говорит "человек", он подразумевает нечто иное, чем вы".
"Это вполне возможно. Люди используют слова очень свободно, и за мной это водится".
"Что вы подразумеваете, когда говорите "человек"?"
"Иногда я подразумеваю вид хомо сапиенс. Я ведь говорила, что люди употребляют слова неоднозначно. Празы, кажется, более точны в своих речах".
"А когда вы говорите "права человека", что вы подразумеваете?"
"Когда я говорю "права человека", я подразумеваю хомо сапиенса и праза сапиенса. В этом контексте я имею в виду любого сапиенса. Не стала бы гарантировать, что Кларенс употребляет то же самое в таком контексте".
"Вы думаете, что я - человек?"
"Я знаю, что вы - человек. Мы друзья, не так ли? Я же не могу дружить с... ну, с "псевдокроликом", ведь правда?"
Он издал удивительный грохочущий звук, выражая крайнее изумление. И сказал:
"Не могу себе этого представить. Тогда, если я - человек, мне полагается иметь права человека".
"Так, - ответила я. - Совершенно точно, полагается".
Возможно, все это - моя вина. Эсперанца расскажет тебе остальное: последние две недели призы сидят у нее по всему дому, они снова и снова смотрят фильм о Мартине Лютере Кинге, который она достала.
Не знаю, чем это закончится, но до чертиков хочу, чтобы ты был здесь и все видел. С любовью, Мэри.
* * *
Мэри смотрела, как местный ребенок щелкает орехи своим щелкунчиком-Халемтатом, и холодная дрожь пробегала у нее по спине. Это был уже одиннадцатый за неделю. Очевидно, не один Чорниэн мастерил этих щелкунчиков, кто-то еще затеял производство. Однако, чтобы в челюсти Халемтата вкладывал орехи ребенок - такое она видела впервые.
- Здравствуй, - сказала она, наклоняясь. - Какая чудесная игрушка! Покажешь, как она действует?
Непрерывно треща иглами, ребенок показал ей свою игрушку. Затем он (или она - спрашивать до переходного возраста невежливо) воскликнул:
- Забавная штука! Мама смеется, смеется и смеется.
- А как зовут твою маму?
- Пилли, - сказал ребенок. Потом добавил: - С зелеными и белыми бусинами на иглах/
Так, Пилли. Ее остригли за слова о том, что Халемтат вырубил имперский заповедник столь онаянно, что деревья никогда уже больше не вырастут.
И тут она осознала: еще год назад ни один ребенок не проговорился бы, что его маму остригли. Даже мысль об этом была бы позорной и для родителей, и для детей. Мэри оглядела базар и увидела не меньше четырех остриженных празов, делающих покупки к ужину. Это были Чорниэн со своим ребенком и двое незнакомцев. Она попытаюсь узнать их по мордочкам, но не смогла и обратилась за помощью к Чорниэну.
"Удивительно, - отметила про себя Мэри, - еще год назад было неприлично спрашивать о таких вещах".
Едва Мэри успела поблагодарить ребенка, как три праза в окрашенных игольчатых воротниках - униформе гвардии Халемтата - с важностью подошли к ним.
- Вот он, - сказал самый рослый.
- Да, - подтвердил второй - Пойман во время акции. Рослый уселся по-собачьи и объявил.
- Ты пойдешь с нами, негодник. Указ Халемтата. Мэри охватил ужас.
Ребенок щелкнул последний орех, радостно затрещал иглами и спросил:
- Меня остригут?
- Вот именно, - ответил рослый.
Он грубо отобрал и отбросил щелкунчика и повел ребенка прочь. Растерянная Мэри крикнула вслед:
- Я скажу Пилли, что произошло и где тебя искать! Ребенок оглянулся, снова затрещал и ответил:
- Спросите, будут у меня серебряные бусы, как у Хортапа?
Она взяла брошенного щелкунчика - чтобы не подобрал другой ребенок - и со всех ног бросилась к булочной Пилли.
Пилли, узнав о случившемся, закрыла ставни магазинчика и спросила Мэри:
- Кажется, вы боитесь за моего ребенка?
- Боюсь, - ответила Мэри.
- Вы очень добры, но опасаться не стоит. Даже Халемтат не осмелится сделать ребенку хашей.
- Я не знаю этого слова.
- Хашей? - Пилли загнула хвост вперед и взялась за одну иглу - Чиппет значит обрезать вот здесь. - Она положила палец примерно на середину иголки. - А хашей - вот здесь. - Палец соскользнул вниз, к месту в четверти дюйма от кожи. - Не беспокойтесь, Мэри. Даже Халемтат не пойдет на такое!
Мэри все еще держала в руках щелкунчика-Халемтата и теперь внимательно его рассмотрела. Только общими очертаниями он походил на того, что она сделала для Тейтепа. Щелкунчик был вырезан абсолютно в местной манере и она едва не выронила игрушку - в личной манере Тейтепа. Значит, он тоже их мастерит?
Уж если она смогла распознать своеобразный стиль Тейтепа, то Халемтат наверняка. И что тогда?
Она осторожно засунула щелкунчика под ставень - пускай Пилли определит, что с ним делать, нельзя решать за нее - и быстрым шагом направилась к дому Тейтепа.
По пути она миновала еще одного ребенка с щелкунчиком-Халемтатом. Остановилась, нашла отца ребенка и сообщила ему новость: гвардейцы увели малыша Пилли. Отец поблагодарил ее и ласково отобрал щелкунчика у сына.
Этот, как поняла Мэри, был вырезан не в манере Тейтепа или Чорниэна. Его выточили какие-то незнакомые зубы.