Какое-то время они молча сидели рядом и смотрели на реку.
— Рис, — наконец спросила Карина, — а что ты сказал тому троллю, Канагари? Насчет того, что ты скоро уйдешь? Ты ведь не всерьез, а?
— Всерьез, Кара, — Семен сорвал травинку и принялся жевать. — Я с самого начала не хотел здесь оставаться. Слишком много воспоминаний, которые хотелось бы забыть — но не могу. Джа уж очень просил за вами приглядеть на первых порах.
Он хмыкнул.
— Кара, знаешь, в чем наше основное отличие от Старших?
— Ну… мы не являемся симбиозом человека и искина.
— Верно. И, как следствие, не умеем забывать по своей воле. Память Старшего построена совсем иначе, чем наша. То, что у нас зовется "внешними кольцами", лишь бледное подобие их системы обработки и хранения информации. На деле почти невозможно провести границу между личной памятью Демиурга, кольцами памяти его персонального архива и глобальным Архивом, доступным всем. Нам необходимо волевое усилие, чтобы получить доступ к данным — для них же пользоваться всем необходимым так же естественно, как для нас дышать. Они стары — очень стары. Вдумайся: Миованне четыре с половиной миллиона лет объективного времени. Легкомысленной Майе, которая так любит изображать из себя юную девицу, полтора миллиона. И даже Джао, самому младшему из всех, почти миллион. Пусть это не объективное время. Пусть они столетия и тысячелетия проводят в восстанавливающем сне, мало отличающемся от смерти, а десятки и сотни тысяч лет — в игровых пузырях, где время идет куда медленнее, чем в Большом мире. Но все равно объемы накапливающихся воспоминаний поражают воображение. Мне даже страшно представить, каково это — сотни тысяч лет существовать в пустой равнодушной Вселенной, зная наперечет лишь несколько сотен товарищей, большинству из которых ты глубоко безразличен. Страшно представить, каков накапливающийся груз отчаяния, безразличия, тоски. Но им проще, чем нам, они умеют распоряжаться своей памятью как хотят. Они могут по своей воле забывать или перемещать воспоминания во внешние кольца памяти. Подальше от своего разума. А мы — мы так не можем. Я не могу.
— Тебе так много хочется забыть? — осведомилась Карина, когда пауза затянулась.
— Слишком много. И забыть, и вспомнить. Знаешь, когда я стал Хранителем, мне только что исполнилось двадцать четыре. Той весной я закончил Мокольский политех, и меня распределили в небольшой город в трех тысячах верст от столицы…
— Распределили?
— Государственный строй Ростании — социализм. Все принадлежит государству, включая учебные заведения. Обучение бесплатно, но взамен молодой специалист обязан отработать несколько лет там, куда пошлют. В общем, я был примерно в том же возрасте, что и Яна с Ликой сейчас, но куда более наивным. Верил в светлое будущее на всей планете, в освобождение трудящихся — у нас считалось, что физический труд благороднее умственного — и занимался в секции "рукопашного стиля", если переводить название на общий буквально. Нечто среднее между искусством Пути и тёкусо. Я не стал отмазываться от распределения, хотя возможность имелась, и поехал по назначению на далекий трубопрокатный завод. Однажды вечером я возвращался с работы через небольшой парк, увидел, как несколько подонков намереваются изнасиловать женщину — и вмешался. Я еще никогда не дрался всерьез, насмерть, а потому чувствовал себя крутым бойцом, способным разобраться со шпаной одной левой…. В общем, она погибла. И я — тоже. Джа вытащил только меня. На суде я выхватил у охранника разрядник и попытался пристрелить того, кто убил женщину. Не сумел — я даже не знал, как снимать его с предохранителя. Дали мне пятнадцать суток за хулиганство…
Он вздохнул.
— Я до сих пор не понимаю, зачем Джа сделал меня Хранителем, ведь он уже твердо решил в очередной раз вычищать свою организацию и давно саботировал подбор новых кандидатов. Может, просто пожалел идиота-юнца. Но все-таки сделал — а я согласился по той же причине, по какой поехал в провинцию. Потом я какое-то время работал с государственными органами, в том числе с неким Олегом Захаровичем Кислицыным, которого позже Джа протащил в Народные Председатели Ростани — ну, что-то вроде Президента в Катонии, только с куда большей единоличной властью. А потом Джа сломал Хранителей, выкорчевал их из общества, засунул нас всех в стасис и сбросил мою Малию в окружающую пену.
Карина терпеливо ждала, когда он продолжит.
— Я думал, что за три века, что провел на Текире, на Неожиданности, как ее иногда называли среди Демиургов, напрочь забыл прежнюю жизнь. В конце концов, из двадцати пяти лет дома разве что десять, максимум пятнадцать оставили в моей памяти какой-то след. Что они по сравнению с тремя веками в феодальном, а то и почти первобытном текирском обществе? Но вот воспоминания всплыли и прорезались. Я не чувствую современную Текиру своим домом. Мне тяжело находиться здесь, Кара. Я смотрю на Лику и Бикату и вижу себя, такого, каким был в юности. Я хочу вернуть то время. Я снова хочу жить в мире, который родной для меня на уровне подсознания. Жить так, как живут люди — не взваливая на себя тяжелый груз ответственности за судьбы миллионов людей, не фигурой или даже Игроком на игровом поле, а простым человеком. Человеком, который может позволить себе не задумываться о мировых проблемах, а просто заниматься любимым делом, любить жену, воспитывать детей…
— Прошлое не вернуть, Рис, — мягко сказала Карина. — Оно ушло. Здесь твой дом.
— Да, прошлое не вернуть. Только, Кара, того и не требуется. Джамтане создали Джамтерру, а для того синхронизировали временные потоки Большой вселенной и Малии. А по тамошнему времени с момента ликвидации Хранителей прошло всего ничего. Я нужен на Джамтерре, для того Джао и рискнул разбудить меня после двух веков целебного сна, а от Джамтерры до Малии, фигурально выражаясь, сейчас рукой подать. И мои родители еще живы. Я почти не помню их, но с нетерпением ожидаю момента, когда смогу заново с ними познакомиться. Но предварительно Джа попросил меня помочь здесь. Вам.
— Папа заранее знал, что мы согласимся остаться в Сураграше?
— Разумеется. Я же говорю — Старшие чудовищно стары. За сотни тысяч лет и сотни Игр можно в совершенстве научиться пинком направлять людей по нужной траектории, да те еще и искренне поверят, что по своей воле в полет отправились. Он собрал вас вместе, воспитал как следует, а потом пихнул в подходящем ему направлении. Теперь вы здесь, в Сураграше.
— И он ни капельки нас не любил? — еле слышно спросила Карина.
— Почему? Я уверен, что он очень любил вас — по-своему, насколько всемогущий бессмертный Демиург способен на любовь и привязанность к смертным. Он, думаю, искренне рад вашим успехам и в старом, и в новом качестве, и очень гордится вами. Но любить и использовать в своих целях — две вещи, которые никак не противоречат друг другу. Точно так же хороший кукольник любит своих кукол, что отнюдь не мешает ему продавать их за деньги. Точно так же тарсаки и гуланы любят своих коней, что не мешает им при необходимости загонять их до смерти. Старшие вообще прекрасно умеют сочетать приятное с полезным — искусство, которому тебе еще только предстоит научиться.
— Но он ушел. И ты тоже уйдешь… Почему все уходят, Рис? Почему мы все время остаемся одни?
— Такова жизнь, Кара. Утешайся тем, что нельзя испытать радость встречи, предварительно не расставшись. Не забывай, у тебя впереди долгая жизнь, бесконечная, если ты сама не решишь иначе, и к расставаниям тебе придется привыкнуть. И потом, ты Демиург. То, что я уйду, вовсе не означает, что мы не сможем больше видеться, сестричка.
— Что? — удивленно посмотрела на него Карина. — Сестричка?
— Конечно. В конце концов, для меня Джа тоже приемный отец. Он меня подобрал на улице, как брошенного котенка, воспитал и Демиургом сделал.
— А, вот как! — Карина шаловливо улыбнулась. — Значит, ты, Рис, мой сводный братец?
— Точно. Как Лика. Только тот младший братец, безбашенный балабол с ветром в башке, а я — мудрый старший брат, к которому всегда можно прийти за советом и утешением.
— А… — Карина поерзала и, подумав, решительно забралась к нему под мышку, прижавшись к боку. — Тогда тебе по должности положено меня защищать от всех опасностей мира.
— Скажи еще — замуж удачно выдать, — фыркнул тот, взлохмачивая ее волосы.
— Замуж не надо, братец, — Карина зевнула, устраиваясь поудобнее. — Только мужа-другого мне сейчас и не хватает для полного счастья.
— Не хватает, Кара. На полном серьезе — не хватает, — Семен заглянул ей в глаза сверху вниз. — И, вероятно, никогда не хватит. К сожалению, таково проклятье всех женщин, работающих с Демиургами. И со мной. А в дальнейшем — и с Мати, Дором, Ликой, Бикатой и прочими, кто предпочтет отыгрывать мужские роли. Знаешь, почему?
— Проклятье?
— Да. У самодержавного владыки не может быть друзей, просто по определению. Друг — тот, чьим мнением и чувствами ты дорожишь настолько, что готов пойти ему на уступки даже в ущерб себе. В результате друг правителя оказывается над законом. Даже если он полностью честен и порядочен, что случается крайне редко, его мнение может пойти вразрез с мнением правителя в ключевых вопросах. И если ему уступить, система управления сломается. Если можно сделать исключение для одного, почему нельзя для другого?
— Но папа всегда называл и Цу, и Мати друзьями…
— Разумеется. Кара, правитель, пусть то Демиург, Верховный Князь или Президент вашей Катонии, не может иметь друзей. Но поддержка ему нужна всегда. Люди могут служить и за страх, но куда лучше — за совесть. Заставь мужчину поверить, что он и в самом деле твой друг, и он умрет за тебя. А с женщинами самый эффективный способ — держать их в полувлюбленном состоянии. Не влюбленном — тогда они перестают трезво мыслить, возникает ревность, начинаются интриги, а именно полувлюбленном. Когда она понимает, что надежды у нее нет, вместо бури чувств возникает спокойная преданность, а прочие мужчины хотя и существуют, но далеко на заднем плане. Власть и сила всегда придают харизму, и для обладающего ими такое несложно.
— Циник ты, братец, — осуждающе хмыкнула Карина. — Значит, Цу полувлюблена в папу? И я?
— Разумеется. Я и сам постоянно использовал этот метод. Я хорошо вижу, когда женщина оказывается в таком состоянии. Разумеется, Цу любит и Мати, но если поставить ее перед однозначным выбором… я совсем не уверен в результате. К счастью, сейчас она сама Демиург, и влияние Джа потихоньку начнет ослабевать.
— А Тарона? Тарсачья королева?
— А Тарона — моя ошибка. Я все-таки сломался. Не смог удержать собственные чувства. Я влюбился в нее, она — в меня, и мы оба о том знали. И знали, что не можем быть вместе. Я дразнил ее как мог, играл на ее ревности и зависти, полагая, что управляю ей. Вот только сейчас, десять лет спустя — субъективных лет, разумеется — начал сомневаться, кто играл, а кто подыгрывал. Возможно, я просто морочил голову самому себе, и она управляла мной ничуть не меньше, чем я ей. В результате я начал утрачивать контроль за своей собственной организацией, Тарона оказалась в опасности, подставившись под удар, и я, обессилев, махнул рукой и сдался. Умирая, я думал, что спасаю ее — а на деле погубил окончательно. И ее, и ту девочку, которую использовал в качестве временной пешки… Стоп. Что-то мы в сторону уклонились. Я хочу сказать, Кара, что тебе действительно не хватает мужа. И не будет хватать никогда. Ты вряд ли сможешь завести себе любимого человека, да и права не имеешь, по большому счету. Ты — Демиург, и ответственность, которая на тебе лежит, слишком велика. Несмотря на всех наших друзей мы одиноки во Вселенной. Каждый по-своему, но, тем не менее, одиноки. Не совершай такой ошибки. Не позволяй себе любить всем сердцем, по-настоящему.
Карина не ответила, лишь слегка напряглась.
— Вот как?.. — медленно проговорил Семен. — Значит, я опоздал со своим предостережением. И кто он?
— Никто, — сердито буркнула Карина. — С чего ты взял?
— С того, что я в десять с лишним раз старше тебя даже по субъективному времени. Дай-ка угадаю — Масарик Медведь? Я видел, как ты на него смотрела, не отпирайся.
— И вовсе я его не люблю! Он… мне его жалко. С его спиной, в его-то возрасте… Умница, волевой мужчина, и вот такая беда. Я хочу помочь ему, Рис.
— Только ли? — иронически сощурился Семен. — А если вспомнить мордочку, которую ты состроила при сегодняшней встрече, впечатление совсем иное. Кстати, жалость для женщины — одна из форм любви. Ну что же, я больше не собираюсь читать тебе морали. Уверен, ты сама разберешься в своих и его чувствах. Просто будь поаккуратнее, хотя бы ради него самого. Ты сейчас в совершенно иной весовой категории и способна раздавить его, даже не заметив, одним неловким движением.
— Я понимаю, Рис. Он ничего обо мне не узнает, если только Онка не проговорится.
— Понадеемся на ее благоразумие. Кстати, Кара, тебе определенно пора начинать использовать другие маски. В первую очередь — маску красивой женщины. Такую, к ногам которой мужики падают с первого взгляда.
— Зачем!?
— Затем, что ты чрезмерно отягощена комплексами. Тебя слишком пугает чужое внимание, что недопустимо. И ты подсознательно завидуешь красавицам, что еще хуже. Не спорь, я физиономист куда как лучше тебя, и жизненного опыта у меня гораздо больше. Кроме того, ты должна понимать людей, их чувства, иначе ты не сможешь правильно ими руководить. Тебе следует побывать в шкуре красавиц и чудовищ, мужчин и женщин, героев и негодяев…