- И чем ему не нравится наша священная заповедь? - спросил кто-то.
- Лезть выше, срать на нижних, - сказал щербатый солдатик.
Меньшиков взглянул на этого синеглазого вертлявого солдатика и подумал, что уж он-то явно не занимает верхних жердочек этой иерархии. И солдатик слегка покраснел.
- Да, - сказал Рябой Конь. - Ну? Как тебе наша заповедь?
Меньшиков помолчал.
- Не бойся, мы тебя сейчас бить не будем, - пообещал щербатый.
- Это? - спросил Меньшиков. - Говно.
Все оживились.
- А: кто был ничем, тот станет всем? То есть "сын" обязательно превратится в "деда", - сказал Рябой Конь.
- И твой сын когда-нибудь, - сказал Меньшиков.
Смех. Крики: "Да он, может, бракодел!" - "К тому времени коммунизм построят!" - "Или ты сомневаешься?"
- Пусть он скажет, - настаивал щербатый.
- Сомневаешься? - спросил Рябой Конь.
- С вашими заповедями? - спросил Меньшиков.
- То есть? И коммунизм, по-твоему?..
- Пусть он скажет про свои заповеди.
- Да, лесник. Если уж на то пошло.
- Все просто, - сказал Меньшиков. - Что-то вроде заповедника: охота, рубка и игры с огнем запрещены.
- И все? - спросил Рябой Конь.
В этом месте щербатый солдатик вдруг гнусаво запел: "А в заповеднике, вот в каком, забыл! Жил-да-был козел, роги длинныя! Он с волками жил, да не по-волчьи выл, блеял песенки все козлиныя...".
В столовой поднялся хохот. Воодушевленный солдатик с заострившимся личиком, с узкими красноватыми глазками хотел продолжать, но вдруг над их головами что-то пронеслось, раздался звон, у стены упала металлическая миска. Все посмотрели на миску и затем дружно повернули головы. Посреди столовой стоял невысокий, чернявый, наголо остриженный человек. "Шухер, Одесса", - шепнул кто-то. Одесса покачивался упруго на кривоватых ногах и взирал на собрание. Солдаты начали подниматься.
- Дневальный! миску! - коротко приказал Одесса.
И солдаты, уже не стесняясь, заспешили, кто-то побежал. Упала скамья. Даже Рябой Конь заторопился. Меньшиков встал.
- Стоять! - приказал прапорщик. - Сюда иди.
Меньшиков подошел. Прапорщик осмотрел Меньшикова, как будто тот был музейным экспонатом. Прапорщик подал ему миску, которую собирался запустить в солдатское собрание, и велел отнести на стол.
- Сюда снова иди. Кто такой?
- Меньшиков.
- Рядовой? генералиссимус?
- Рядовой.
- Значит, Меньшиков, это ты устроил вечерню? Кому молчим?
- Да нет.
- Анархии их обучаешь? Ну, ладно, пойдем со мной.
Приобняв его за плечи, он повел Меньшикова - и привел в моечную. Здесь: большие раковины, башни грязной посуды, запах распаренных объедков, звон горячей воды.
- Вон там резиновый фартук, - сказал прапорщик и легонько подтолкнул Меньшикова. - Послужи родине.
Солдат у раковины оглядывается на Меньшикова. Мокрое лицо, затравленный взгляд. Меньшиков засучивает рукава, надевает резиновый фартук, встает рядом, приступает к мытью мисок. У солдата глубоко сидящие глаза, длинные руки. Лицо скуластое, мокрое. Он косится на Меньшикова, молчит. И когда прапорщик уходит, спрашивает:
- Ты Меньшиков?
- Да.
Мойщик долго молчит, трет миски драной вонючей тряпкой и вдруг выплескивает на Меньшикова грязную горячую воду. Меньшиков роняет миску, морщится, изумленно глядит на напарника.
- Ты что?
- Иди сюда, я тебя утоплю!
Мойщик пытается ударить его ногой, но Меньшиков перехватывает ногу. Мойщик прыгает на одной ноге. Меньшиков крепко держит.
Раздается оглушительный свист.
- Шнурки! Миску не поделили?! Тут на всю ночь хватит! Вы у меня под утро кукареку запоете, обещаю. Ну-ка! охлынь. И по местам. А то, смотрю, грязные, нервные, как шелудивые поросята. Сейчас кликну хлопцев - вмиг в чане выкупают. Ша, щерепа! По местам. Приду проверю.
Как только Одесса ушел, Меньшиков стащил фартук, бросил его на мойку и пошел прочь. В зале дневальные занимались уборкой, кто-то мыл полы. Меньшиков пересек это гулкое пространство. Никто его не окликнул. Открыл дверь. Неподалеку в курилке сидел его сопровождающий. Увидев Меньшикова, он встал, затянулся напоследок и бросил окурок, направился к нему. Я так и подумал, сказал он Меньшикову, что прапор тебя припахал. С ним лучше не связываться. Ну, пойдем?
По дороге к штабу сержант неожиданно разговорился. Оказалось, он большой любитель мотоциклов. Дома его дожидается "Восход". Но после армии он его запродаст, добавит денег и уже приобретет "Яву". А ты? Меньшиков ответил, что ему больше нравится велосипед. Ну... Сержант рассмеялся. Скорость не та. А тут дашь-дашь копоти. На танцы или за грибами. Сержант помолчал. Затем он еще больше разоткровенничался. Рассказал, что недавно у него завязалась переписка с одной. Он получил ее фотографию и два письма. Одно письмо он ей быстро написал, а вот второе - не знает, о чем тут писать? А она девушка с понятием, учится в техникуме. А они тут закабанели на хрен, по-человечески разучились, мат-перемат, да козлы, да салаги. Он пробовал, по совету, надрать словес из книжек, но какая-то брехня получилась. Как частушки-нескладухи: сидит заяц на березе, при калошах, при часах, а кому какое дело: неженатый, холостой.
И уже перед самым штабом сержант спросил, не накропает ли ему Меньшиков письмецо. Такое вообще. Во всех планах. Меньшиков отказался. Он не любил писать. Сочинения в школе еле вытягивал. Сержант не поверил, но настаивать не стал.
В своей, ставшей привычной комнате-камере Меньшиков не включал свет. Лег на стулья.
Последние события не могли не удивлять. Аксакалы говорили с ним как с равным, как с обыкновенным человеком. И деревенский сержант. И ночью дневальный по штабу. Но еще страннее повел себя мойщик, парень одного с ним призыва. Как это понять? Кажется, Меньшиков никогда раньше не сталкивался с ним. В чем дело? И как преобразился этот парень. Зачуханный зверек взъярился, аки лев. Может, он страдает нервными расстройствами. Черт его знает. А от прапорщика Одессы надо держаться подальше. Но с чего деревенский сержант взял, что он умелец сочинять письма?
По казармам с плаца расходились подразделения. Старались заглушить друг друга песнями. "Только две! Только две зимы-ы!" - горланили одни. "Есть у меня в запасе гильза от снаряда!" - перекрикивали их другие.