Эти загадочные упоминания людей, которые четырнадцать лет непрерывно мучили и оскорбляли его, показались Эдди странными, печальными и слегка извращенными, но вот они, ничего не поделаешь. В этой невероятной заметке — весь Зах, от колкостей в адрес всегда готовых схватиться за пушку работяг до избитого слащавого патуа. “Пропущенный сезон — что потерянная миля. Не Сумневайсь. Красотка…”? Черт побери, но это-то что значит? И ошибка в последней строчке — прописная буква не к месту…
Не Сумневайсь. Красотка… Н… С… К… С… К…
Встав, она принялась перебирать книги, оставленные Захом и спецслужбами, но, разумеется, никакого дорожного атласа среди них не было. Или у Заха вообще никогда его не было, или он забрал его с собой, или Они его конфисковали, быть может, надеясь, что он отметил в нем желтым маркером маршрут своего побега. Надо было еще вчера, когда в газете появилась первая заметка Заха, раздобыть карту Северной Каролины.
Натянув обрезанные джинсы, Эдди выкопала из кучи оставленной Захом одежды черную футболку. Искусно рваный прикид с похожим на баухаусовский логотип “Полуночного солнца”, ужасного готского секстета, игравшего в прошлом году по клубам квартала, а потом исчезнувшего в какой-то пустоте, предназначенной для действительно плохих групп. Эдди даже представить себе не могла, откуда у Заха взялась такая футболка, разве что он трахнул кого-то из музыкантов группы. Скорее всего так оно и было: все как один они были красивые и глупые.
Два старых верных близнеца-паразита — гнев и боль — вновь попытались червяками поднять голову. Эдди затолкала их поглубже. Не важно, кого трахал Зах. Ей приходилось с этим мириться и считать себя его другом. Если она действительно его друг, ей надо оставаться на пару шагов впереди его врагов или хотя бы попытаться это сделать.
Ежедневный ливень хлынул и прошел, от мостовых еще поднимался пар. Горы мусора у задних дверей баров и ресторанов извергали целую мешанину запахов: выдохшегося пива, гниющих овощей, рыбных костей со следами жира и кайенского перца. Она миновала огромную корзину с раковинами устриц и скользких и клейких останков самих моллюсков, и в нос ей ударила солоноватая вонь морской воды, от которой ей всегда на мгновение хотелось спросить себя, не пора ли принять ванну.
Я же собиралась под душ, прежде чем выходить, вспомнила Эдди. От меня самой, наверное, сейчас несет почти как от старой. устричной раковины. Но это не имело, значения. Никто не собирался приближаться к ней настолько, чтобы его это отвратило, а ей было о чем подумать и помимо душа.
Через несколько кварталов дальше по Шартрез находился “букинист”, в который Эдди и Зах часто заглядывали вместе. Они могли проводить здесь часами, погрузившись в изысканно пыльный, сухой, притягательный аромат книг, перелистывая переплетенные в кожу тома с золотым обрезом, копаясь в стопах древних журналов и повидавших виды покетбуков, чьи углы округлились и размягчились от времени. Владелица магазина, старая креолка, курившая ароматную трубку и непрерывно читавшая, похоже, была не против, что они вот так копаются в ее залежах.
Но когда Эдди попросила атлас США, старая дама только покачала головой.
— Карты 20-х годов тебе ведь ни к чему, спору нет, красотка? Попробуй в “Букстар” у Джакса Брюэри или в новых книжных вдоль канала.
— О'кей, наверное, я так и сделаю.
Эдди повернулась уходить, но старая дама, должно быть, заметила что-то от беглеца в ее лице, поскольку, положив морщинистые пальцы на руку Эдди, остановила девушку. Кожа старухи была прохладной и как будто шелковистой, и на скрюченных артритом пальцах поблескивали три аляповатых кольца.
— А где тот красивый молодой человек, с которым ты приходила?
— Он, а… — Эдди глядела на руки старой дамы, на стопки книг на стоике. — Ему пришлось уехать из города.
— Неприятности в любви?
— Неприятности с законом.
— А-а-а-а, — печально кивнула старая дама. — Для него зажги зеленую свечу и желтую тоже. А у тебя тоже неприятности?
— Возможно.
— Для себя возьми яйцо и… Тебя допрашивали полицейские?
— Да.
— Сколько?
— Ну… — Эдди попыталась подсчитать в уме широкие синие спины и крутые серые костюмы. — Только один, — сказала она, рассудив, что агент Ковер был единственным полицейским, кто действительно ее допрашивал.
— Напиши его имя на яйце, — посоветовала старая леди, — и забрось это яйцо на крышу своего дома. Только пусть оно обязательно разобьется. Полиция не вернется.
— О'кей. — Эдди была по-настоящему благодарна. Ей сгодится любое, абсолютно любое преимущество. — Спасибо. Обязательно так и сделаю.
— Mais non. Бедный мальчик. Он так красив, так полон жизни.
— Да, — согласилась Эдди. — Он такой.
— Но, думаю, у него всегда какие-нибудь неприятности да будут. Есть одна креольская поговорка… у него le coeur comme un artichaud
Эдди порылась в памяти, вспоминая уроки французского в старших классах.
— Сердце как артишок?
— Oui. У него для каждого найдется листок, но на обед никому не хватит.
Прогулявшись по жаркой и задыхающейся от выхлопных газов Питер-стрит до книжного, Эдди решила срезать путь через тенистые и сырые переулки квартала, потом остановилась у углового рынка, чтобы купить зеленую свечу, желтую свечу и картонку яиц. Вернувшись домой, она заперла за собой дверь и раскрыла на кровати новый атлас.
Найдя штат Северная Каролина, она принялась внимательнее рассматривать карту, особое внимание уделяя маленьким городкам, не на самих трассах, но поблизости от них, и запоминая странные названия. Здесь были места, которые звались Тыквенный Центр, Климакс… Глубокая Брешь, Пыхтящая Скала… Пещера Мышей… Шелковая Надежда, Фукей-Варина… Потерянная Миля?
Эдди снова заглянула в газету. “Пропущенный сезон — что потерянная миля. Не Сумневайсь. Красотка…” Потерянная Миля, Северная Каролина.
Так вон он, наверное, где.
Но почему? В первой шифрованной заметке подразумевалось, что он держит путь в Нью-Йорк. Почему он решил остаться на Юге, да еще в таком маленьком городке, что спрятаться там практически невозможно? И почему он так уверен в том городке, что послал ей сообщение, в котором почти что черным по белому назвал свое убежище?
Эдди пронзила вспышка внезапной паранойи. Он кого-то там повстречал. На мгновение она была в этом уверена; она знала, что это так. Он там кого-то повстречал и решил остаться с ними — через какие-то три дня после того, как сказал мне “прощай навсегда”.
Но это же глупо. Откуда ей это знать. И как ни крути, такое маловероятно.
И все же… Потерянная Миля, Северная Каролина?
Эдди вздохнула. Теперь она по крайней мере знает, где он, или ей кажется, что она знает. Вероятно, в завтрашней газете появится заметка, в которой будет говориться, что он благополучно залег на дно в Ист-Виллидж. А пока она сделает все, что в ее силах.
Вынув из купленной картонки яйцо, Эдди большими печатными буквами вывела на нем “АГЕНТ КОВЕР”. Потом она вышла на улицу и, тщательно прицелившись, зашвырнула яйцо на крышу своего здания.
Она даже улыбнулась, услышав негромкий влажный “хлюп” над головой, и представила себе, как яйцо жарится на горячей крыше — точно так же, как скворчит и кипит от злости мозг Ковера — от злости, что Зах от него ускользнул.
Это твой мозг на сковородке вуду, подумала она. Есть вопросы?
В своем безрадостном офисе на Пойдрас-стрит Абесалом Ковер на первый взгляд сидит привольно, без пиджака, лениво листая старый “Уикли уорлд ньюз”, но на самом деле он размышляет над делом Босха. Ковер наизусть знал документы по делу, а теперь ему приходилось еще и мучиться над мириадами излияний Стефана “ЭмбриОна” Даплессиса.
К несчастью, хотя Даплессис проявил себя далеко не крепким орешком, его сведения о Босхе, по существу, не простирались дальше завистливого восхищения всем тем, что Босх сумел провернуть. Как объяснил Даплессис, существует Код Этики Хакера, состоящий из четырех священных законов: Ничего не удаляй. Ничего не перемещай. Ничего не меняй. Узнай все.
Первые три закона Зах Босх посылал ко всем чертям всякий раз, когда включал компьютер. Мало кто в его электронном кругу знал истинный размах преступлений Босха; он был осторожен и не хвастался направо и налево с маниакальностью, присущей большинству хакеров. Он доверил Стефану Даплессису часть своих данных, поскольку Даплессис лучше него разбирался в “железе” и мог ему подсказать — разумеется, с чисто теоретической точки зрения, и, вероятно, снабдить диаграммами этих “чисто теоретических” модификаций, — как сапгрейдить свою систему до еще больших высот хитроумия. (А также, как подозревал Ковер, потому что Даплессис, сам не гнушался обходить Законы Хакера.) Некоторые подвиги, какие он приписывал Босху, были настолько из ряда вон выходящими, что другие агенты отказывались в них верить.
Агент Ковер верил. Он начал понимать склад ума хакера. Такая личность требовала нервов из стали и могла генерировать полеты феерической гениальности, но у нее был один изъян — мания величия. Рано или поздно такой гений неизбежно поскользнется на собственной безудержной дерзости и сам себя выдаст.
Словно для того, чтобы подтвердить именно это, Даплессис рассказал им о статье, какую Босх предположительно подсунул в “Таймс-Пикайюн”. “Богиня, увиденная в миске с гамбоу”. Это уж точно побивало все, что печатал “Уикли уорлд ньюз”. Вот, к примеру, заголовок: “КАТАСТРОФИЧЕСКИЙ МОЛЛЮСК”, предваряющий историю о гигантской устрице, пожиравшей глубоководных ныряльщиков или еще какое дерьмо. В какую только лишенную кислорода голову может прийти такое?
Устало закрыв таблоид, Ковер откинулся на спинку стула я распустил узел галстука. Босху хотя бы воображения не занимать, если это действительно он, а не кто-то другой, поместил заметку в “Пикайюн”.
Второй хакер клялся, что так оно и есть, хотя названную им причину такой своей уверенности можно было в лучшем случае счесть неубедительной. Он просто “знает” Босха, утверждал Даплессис; это в его “стиле”. Он клялся и божился, что девчонка, живущая в квартире Босха, Эдвина Сунг, никакого отношения ко всему этому не имеет. Агент Ковер не был так уж в этом уверен. Даплессис, по всей видимости, был знаком с Сунг достаточно давно, чтобы проникнуться безнадежной, до пота в ладонях, щенячьей влюбленностью.