Айвар постоянно чувствовал на себе её взгляд. Она перестала, как раньше, в мину-ты раздражения отсылать его из комнаты, была не против его присутствия в зале во время ужина или обеда.
Никто не заметил этой странной перемены в поведении хозяйки, ведь она косну-лась такой мелочи в сравнении с жизнью свободнорождённых: одного из рабов, одного из слуг, каких только во Дворце Правителя несколько сотен.
Смотрела, чуть склонив голову, из-под ресниц, с лёгкой полуулыбкой. Расслаблен-ная поза, ленивые движения, но внимательный, добирающийся до самого сердца взгляд.
Аристократка, она ничем не занималась. Целыми днями. Примерка новых платьев, украшений к ним, придумывание сложных причёсок. Частые ванны и после каждой — массаж. Иногда — прогулка по саду в сопровождении рабыни, ещё реже — выход в город, в храм или в гости.
Жизнь госпожи проходила на его глазах, и Лидас, как нарочно, чаще стал оставлять своего телохранителя дома, когда сам отлучался по многочисленным делам и забо-там.
"Чего она хочет, когда смотрит вот так, не отрываясь, подолгу?!" Так и кажется, сделает сейчас что-то или, как в прошлый раз, прикоснётся к губам своими, властно положив руки на плечи. А потом отшвырнёт ногой? Нет уж! Лучше выполнять те приказы, которые отдаёт Лидас, и знать чётко, что ему нужно, чем вот так: делать и не знать, что́ за этим последует.
Женщины. Айвар почти ничего о них не знал. Положение жреца при храме Богини-Матери у себя, в родном селении, лишало всяких возможностей сблизиться с жен-ской породой. Жречество требовало девства до 25 лет. Некоторые женщины посвя-щали всю жизнь служению Матери, но это были те, кто пережил гибель наречённого жениха.
Айвару ещё пять лет оставалось, когда отец потребовал расторжения принятого обета: он нашёл невесту для сына. Такое грубое вмешательство в храмовые законы разозлило мать. Она, главная жрица, а её даже не спросили!
Айвар помнил долго её слова, брошенные всердцах:
— Это принесёт большие несчастья нашему дому и дому невесты… Богиня посыла-ет дурные знаки… Ты, царь, вспомнишь ещё мои слова, да поздно будет…
Да, теперь уже поздно. Мать, как всегда, оказалась права во всём. Много крови пролилось, никакой свадьбы не было, и сам жених-неудачник стал рабом при этой богатой своевольнице.
Ничего! Нужно ещё немного потерпеть. Кэйдар должен уехать куда-нибудь, хотя бы дня на два, тогда можно проверить ту часть Дворца, где он держит своих женщин. Если Ирида здесь, её нельзя оставлять. Хотя, захочет ли она пойти с тобой? А своего дома у неё больше нет. Ей много хуже, чем тебе, ей некуда вернуться, её некому ждать. У неё есть только ты!
Лишь эта мысль держала Айвара здесь, в этом огромном городе, в этом Дворце на положении покорного бессловесного невольника.
А тут ещё молодая госпожа. Лучше бы она продолжала не замечать, как раньше. Её странный интерес, скрываемый от окружающих, пугал Айвара.
Чего она хочет? А ведь всё начиналось со шнуровки сандалий. А кончится чем? Как Кэйдар, отправит на конюшню, на порку? Только найдёт, за что!
Она — красивая женщина, очень красивая. Чёрные волосы, очень тёмные глаза (такие же, как у Кэйдара) и очень белая, очень чистая кожа, нежная, как молоко. К ней прикасаться приятно. При виде этой красоты душа немеет в благоговении, а от взгляда её в животе делается пусто до звона.
Трудно не попасть под её очарование, ещё труднее ему сопротивляться. А она, как будто специально, заставляет быть рядом, выполнять приказы, подобные этому властному: "Развяжи!"
* * *
За ужином Айна была благосклонна к мужу, всем видом своим показывала, что простила. Ещё утром приняла от него золотое ожерелье с тёмно-красными, как сок граната, камнями.
Скорее всего, он придёт сюда, в спальню, чтоб закрепить перемирие или хотя бы убедиться в том, что не ошибся. Поэтому Айна ждала Лидаса, даже с некоторым предвкушением ждала, чего давно уже с ней не бывало.
Раб, послушный приказу, распустил шнуровку, аккуратно снял сандалию с ноги, поставил на пол. Айна поменяла ноги, выше, чем обычно, приподняв подол паттия, открыв полукруглую чашечку колена. Варвар будто не заметил этого немого при-глашения, продолжал развязывать узел. Айна накрыла его руку своей, передвинула выше, двигаясь по внешней стороне бедра. Спросила тихим шелестящим шёпотом:
— Ну? Ты хочешь, да?..
Виэл глядел на неё снизу вверх: зрачки расширенные, — на весь глаз! — и в них страх и изумление. Потянул руку на себя, осторожно, чтоб не показаться грубым, но Айна сдавила чуть сильнее, вдавливая его пальцы в собственное тело.
— Ну, скажи: я тебе нравлюсь? Ты ведь хочешь меня! Ну?.. Хочешь? — голос стано-вился громче с каждым сказанным словом, ещё немного — и она бы закричала прямо в лицо ему.
Раб рывком выдернул руку, чуть не теряя равновесие, но удержался, опустил голо-ву, скрывая и взгляд, и лицо, и руки — вниз, вдоль тела.
— Развязывай!
Он послушался повторного повторения приказа, стянул сандалию под насмешли-вый резкий смех госпожи.
Лидас застал их в эту минуту.
— Айна, ты что там?
— Использую твоего раба по назначению. Вряд ли он ещё на что-то годен. — А сама незаметным движением поправила подол.
Лидас рассмеялся, проходя вперёд.
— А у меня ещё есть кое-что для тебя, — подал ей золотой браслет. — Красивый, прав-да?
— Правда! — Айна надела украшение на запястье, крутанула, рассматривая узор: два плетёных жгута и между ними — переплетение трав, маленькие бабочки и птички, кузнечики и цветы. — Откуда?..
— Это работа тех, марагов… Я рассказывал тебе, помнишь? — Поймал её руку, при-жал к губам порывистым страстным движением. Только по одному этому движению Айна поняла: Лидас пьян, вгляделась в лицо — и довольно сильно.
Он целовал внутреннюю сторону руки, там, где была особенно нежная кожа, а другая рука ласкала открытую шею. Айна со вздохом прикрыла глаза, задышала неглубоко и часто. Пускай, пьян, пускай. Она уже знала, что Лидас так поступает из страха быть отвергнутым. А сейчас его не хотелось прогонять почему-то.
— Моя горячая… Моя… сладкая, моя милая Айна… Прости меня… Прости, я не думал совсем…
Айна не дала ему договорить, поцеловала прямо в губы — сама! — быстрым лас-кающим поцелуем.
Лидас толкнул её спиной вперёд на высокую подушку у изголовья, сам придвинул-ся ближе. Чувствуя его руки, вес его тела на себе, Айна закрыла глаза, откидываясь головой на подушку.
Лидас в последнюю минуту вспомнил про телохранителя, но Айна опередила его странной просьбой:
— Пусть останется. Я хочу, чтоб он остался…
Айвар стоял как раз напротив, с места не мог сдвинуться, — после этих слов! — и госпожа глаз с его лица не сводила, смотрела с нескрываемой мстительностью во взгляде, с улыбкой на полуоткрытых влажных губах.
Она мстила за непокорство! За то, что не видела обожания в его глазах! За то, что он отказывается от того, что предлагают ему с такой настойчивостью!
Или она показывает тебе, как надо вести себя с ней? Потому что знает, что сам ты ещё ни разу не был близок с женщиной.
Да! Она просто играет с тобой! Забавляется твоей неопытностью, твоей неиску-шённостью, твоей растерянностью и смущением.
Но зачем мстить именно так? Зачем?
Айна видела, что он отводит глаза, старательно смотрит мимо них, видела, как он покраснел от стыда и смущения. Ей хотелось смеяться. Он видел её в минуты близо-сти с другим мужчиной, и под этим взглядом каждое её движение, каждый поцелуй становились более страстными, более сильными. Она делилась своей страстью не только с мужем, своим взглядом она точно приглашала этого неопытного мальчика поиграть с собой. Пусть видит, чего он лишает себя.
Никогда ей ещё не доводилось так играть с мужчиной, с молодым, красивым, с неопытным мужчиной. Нравилось чувствовать себя властной, красивой, способной на то, чего раньше в себе даже предположить не могла.
Да, именно об этом говорила Дариана! Вот она, власть женщины! Вот она, её сила! Стоит только увидеть этот страстный блеск в глазах варвара. Он хочет тебя, он тоже тебя хочет, так же, как и другие, как все, кого ты знаешь. Вот, пусть и мучается те-перь от неутолённого желания, негодный мальчишка…
Лидас касался губами шеи, возле самого уха, шептал что-то нежное и приятное на слух. Айна его почти не слушала. Только один мужчина занимал сейчас её мысли и чувства, этот варвар, которого так приятно было изумлять своей откровенностью, своим бесстыдством.