Я даже не поняла, как именно это произошло. Сначала — потеряла контроль над собственным языком и наговорила кучу гадостей, о которых на самом деле даже не помышляла, а потом…
Гнев куда-то подевался. Я почувствовала странное спокойствие, растекавшееся в груди медом — чем дольше Рене целовал меня, тем сильнее становилось ощущение, будто у меня в жизни все идеально, и вообще, не о чем беспокоиться. Не осталось ни страха, ни злости, ни даже элементарного чувства самосохранения, которое я ценила выше всего на свете.
Был только Рене, и его царское величество умудрилось занять собой все пространство моих мыслей.
Чтобы прервать поцелуй — замечательный поцелуй, надо сказать! — мне пришлось приложить немалые усилия. Я уперлась ладонями в грудь мужчины, пытаясь отстраниться, и замерла, тяжело дыша. Он продолжал обнимать меня за талию, достаточно крепко, чтобы о высвобождении не шло и речи, и смотрел мне в глаза. На губах играла та самая вредная улыбка — такая, что взвыть хотелось.
— Ты совсем сдурел?! — выдохнула я.
— Зато теперь можешь считать, что у нас появился еще один атрибут жениха и невесты, — совершенно серьезно промолвил мужчина.
Жениха и невесты?!
— Слушай, да я тебя едва знаю!
— Лучше ты будешь едва знать меня, чем очень тесно познакомишься с остальными Истинными и с их пыточными инструментами. Так что радуйся, что твоему жениху тридцать, а не тридцать тысяч лет, — с вредной ухмылкой на губах отметил Рене. — Серьезно, не смотри на меня так, словно я только что сделал что-то ужасное. Или твоя религия запрещает тебе целоваться с мужчинами до свадьбы?
В его глазах играли хитрые искорки, не оставлявшие мне ни единого сомнения — издевался! Специально подначивал, сволочь, дожидаясь, что же я ему скажу. Провоцировал. Но злиться мне не хотелось. То самое кипучее чувство в груди пропало, оставив по себе лишь легкую пустоту.
— И что ты со мной сделал? — тяжело вздохнув, поинтересовалась я.
— Ничего. Просто поцеловал, — пожал плечами Рене. — Тебе даже понравилось.
— Ты слишком самоуверен, если считаешь, что твой поцелуй способен покорить любую женщину.
Он закатил глаза.
— Мой поцелуй действительно способен покорить любую женщину, — вредно протянул он. — Раз уж даже Матильда сдалась. Но у меня не было цели заморочить тебе голову. Я хотел тебя успокоить.
— Так людей не успокаивают! — возмутилась я.
— Еще как успокаивают, — покачал головой Рене. — Ты как чайник с кипящей водой. Пар из носика до самого потолка. А если тебе дорог этот швейный цех, не советую взрывать его раньше срока.
Конечно, он говорил очень правильные и разумные вещи — не считая того, что сам же меня до такого состояния и довел. И я сейчас в самом деле не могла возмущаться. Каждый раз, когда какой-то дух протеста вспыхивал во мне, и раздражение пыталось выйти наружу, в противодействие ему вступали иные силы, и я практически моментально успокаивалась. Не знаю, за счет чего это происходило, но мне казалось, будто весь негатив уходил во все еще покоившиеся у меня на талии руки Рене.
— Значит, забрал у меня излишки магии? — тихо спросила я. — А тебе не кажется, что это уже какой-то вампиризм?
Мужчина усмехнулся.
— Если что, я могу вернуть обратно.
Я отрицательно покачала головой. Обратно? Мне вспомнилось то жуткое ощущение распиравших изнутри эмоций, которые буквально кололи меня, пытаясь вырваться на свободу. Возвращаться в то состояние захотела бы только сумасшедшая!
— Не стоит. Моя магия как-то мне не особо нравится.
— Ты еще не умеешь ею управлять, — Рене улыбнулся и, убрав одну руку с моей талии, осторожно провел ладонью по моим растрепанным волосам. — Но научишься. А теперь пойдем-ка в общежитие. У тебя вроде две кровати? Надеюсь, ночью ты не попытаешься меня задушить?
Я помрачнела.
— Ты серьезно собираешься остаться?
— Да, — кивнул он. — Я не шутил про бульдозер.
Я сглотнула.
— Тебе будет неприятно, что я нахожусь рядом? — изогнул брови Рене.
Хотелось солгать, что да, но я понимала, что он мне не поверит. Неприятно? Да какое там! Но я точно не собиралась рассказывать этому мужчине о том, как он потрясающе на меня влияет. Что-то мне подсказывало, что Рене и сам прекрасно об этом знал. Уж кто-то прежде явно должен был ему об этом рассказать.
— Дело не в приятно или неприятно, — наконец-то пробормотала я, — а в том, что я не понимаю, зачем я вообще тебе понадобилась.
— Я же сказал, что просто хочу тебя защитить.
— Зачем?!
— Просто, — пожал плечами Рене. — Делаю доброе дело. Пойдем.
Он потянул меня за собой, собираясь увести в общежитие, но я остановилась и, прокрутив в сотый раз в голове слова Тамилы, выпалила:
— Это правда, что у тебя были отношения с Матильдой? И то, что ты убил ее?
Рене повернулся ко мне с таким видом, словно я только что достала нож и попыталась проткнуть им его сердце. Сглотнул и тихо поинтересовался:
— Ты иномирянка, откуда у тебя такая информация?
— Так вышло, — уклончиво ответила я, не желая сдавать источник.
Не хватало только из-за моего длинного языка подставить ни в чем не виновную Тамилу. Можно подумать, что это она придумала об убийстве! Если даже в этот глухой швейный цех дошла такая информация, значит, кто-то такое говорит!
— Так вышло, — протянул Рене. — Наболтали местные, да?
Я кивнула.
— Селена, небось? — сделал свои выводы он и взглянул на меня, щуря свои синющие, как два осколка неба, глаза.
Мое сердце издевательски заколотилось в груди, демонстрируя, что ему плевать на мозговые реакции — физически меня к мужчине тянуло, словно магнитом. Даже захотелось повторить поцелуй, хотя этого, разумеется, никак нельзя было делать.
— Да, у меня были отношения с Матильдой, — наконец-то промолвил Рене. — И в какой-то мере я виновен в ее смерти. Но я ее не убивал. Я вообще не хотел ничего плохого… Я ее любил. Очень зря, конечно, но любил.
Он отвернулся от меня и медленно побрел в сторону общежития. Конечно, не сутулился, не втягивал голову в плечи, но что-то в том, как мужчина шел, было отчаянное, усталое. Мне почудилось, будто Рене бормотал себе что-то под нос, но, когда я его догнала, поняла, что он не проронил ни единого слова — молчал и совершенно спокойно шагал вперед, глядя на маячившее недалеко кривое здание.
— Наверное, что-то в ней было хорошее? Раз ты в нее влюбился, — тихо спросила я, стараясь идти с мужчиной нога в ногу. — Не просто так же…
— Просто так, — скривился Рене. — Матильда… У нее никогда и ничего не было просто так. Я тогда был бо… Работал, в общем-то, аналитиком, — исправился он, кажется, вовремя поняв, что некоторые детали мне знать не надо. Может, я просто не была способна их понять. — И был страшным, как смертный грех.
— Ты?! Страшным?! — охнула я.
— Да. Худее в два раза, — Рене и так, мягко говоря, толстым было не назвать, и я боялась представить себе то, каким он был. Наверное, напоминал живой скелет. — Шатался, словно лист на ветру. В очках и, если тебе так уж интересно, с россыпью угрей на лбу. Юношеское, ни одно лекарство не помогало. Я как будто застрял в возрасте девятнадцати лет и тащился по свету, пользуясь только собственными мозгами.
— Но она обратила на тебя внимание?
Я все никак не могла поверить, как Рене мог выглядеть плохо. Его красота, живая и немного непривычная, уже не резала мне глаза, но я вполне могла определить, что у него — правильные, красивые черты лица, отличная фигура… Представить себе тощего, ссутулившегося очкарика было просто невозможно.
— Она на всех обращала внимание, — пожал плечами Рене. — На всех мужчин. Она так подпитывалась.
— Энергетический вампир?
— Да. Можно и так сказать. Матильда была бессмертной — но хотела быть еще вечно молодой, невянущей. Она тянула из своих любовников силу, это, считай, были доноры. Но мне тогда было плевать. Матильда была такая ослепительная и такая прекрасная, что я, как и многие другие, впрочем, просто потерял голову. Я был жутко романтичным дураком: таскал ей полевые цветы, пытался слагать стихи. К тому моменту, когда — прости за откровенность, но ты ж все равно спросишь, — у нас все случилось, я даже не влюбился, а полюбил ее. Возможно, это меня и спасло. Не знаю, что это было, но энергию она у меня не забрала. Мне показалось — повторюсь, я был наивным идиотом, — что она тоже меня полюбила. Потом я понял, что она пыталась разгадать загадку. Как? Как может существовать человек, из которого ей не удается уже по привычке пить силу? Она пыталась! О, конечно же, она пыталась — делала это профессионально, большими глотками. Но это больше походило на взаимный обмен энергией.
— А потом?
— А потом я набрал вес, привел себя в порядок, у меня встало на место зрение, и как-то оно так само собой вышло, что мужчина, отвечающий за отдел красоты и искусств, наконец-то сам стал привлекательнее жабы, — подмигнул мне Рене. — Не то чтобы это что-то значило. Не то чтобы мы с Матильдой расстались. Я продолжал ее любить, а она искала во мне неиссякаемый источник силы. Не нашла.
— Она умерла из-за этого?
— Нет, — покачал головой мужчина. — Моя сестра, Эдита, тоже из другого мира, я говорил тебе. Тогда перемещения были запрещены, и никто еще не знал, что Эди не пришла в чужой мир, а вернулась в свой собственный. Матильда приказала ее убить. Выстрелила в нее золотой стрелой — это такая, что всегда приходит к цели. Я всего лишь хотел защитить сестру. Я даже не помню… — Рене остановился и закрыл глаза. — Матильда, наверное, обняла меня сама. Она тогда смотрела на меня, как на щенка, и давала последнюю подачку. А может, ее какой-то силой притянуло. Не знаю. Стрелы не должны были причинить ей вреда. Они должны были убить меня, не бессмертную. Но когда все закончилось, она превратилась в пыль… А у меня появилось вот это, — он встряхнул песочными часами, висевшими у него на шее в виде кулона. — Вот и все. Я в курсе, что меня все считают героем-любовником, который выманил бессмертие у несчастной женщины, но хочешь правду? Если б я мог, Анна, я бы вышвырнул эти часы вместе со своим бессмертием в океан и жил бы, как нормальный человек. Потому что оно мне не нужно. Но… Всем плевать. Есть желания, а есть долг. И он превыше всего.
Слышать это было удивительно. Я не знала, как обстоят дела в этом мире, но подозревала, что за бессмертие многие были готовы отдать что угодно. Но Рене с таким искренним отвращением смотрел на песочные часы, которые сейчас сжал в руке…
— Я ответил на твой вопрос? — спокойно спросил он.
— Да. Извини, я не думала, что все так, я…
— Просто не слушай лишние слухи, — пожал плечами он. — И пойдем скорее. Кажется, собирается на дождь.
Удивительно, конечно, быть бессмертным и всесильным, но бояться дождя, но Рене, кажется, всерьез опасался промокнуть. Я последовала за ним, стараясь не отставать, и спустя несколько минут мы наконец-то оказались в общежитии.
Признаться, я надеялась, что та фора, которую мы дали сотрудницам, будет достаточно, чтобы они разошлись по своим комнатам и этажам. Но, увы, это были глупые мечты. Практически все работницы швейного цеха, за исключением разве что нескольких, сгрудились в коридоре, обступили нас шумной толпой и явно не собирались пропускать к ступенькам, а тем более на пятый этаж.
Я выхватывала только отдельные отрывки вопросов. В голове зашумело; все, чего я сейчас хотела — это сбежать куда-нибудь подальше от подопечных. Да, конечно, молодец ты, Аня. Взвалила себе на голову целый ворох неприятностей, а теперь голову в песок? Раньше надо было думать и принимать предложение о помощи, а не носом крутить.
Рене зажмурился, словно страдал от сильнейшей головной боли, раздраженно встряхнул головой, а потом оглянулся, пытаясь высмотреть свободный путь. Он крепко сжал мое запястье и уверенно повел меня вперед, отмахиваясь от галдевших женщин.
— Но, госпожа Анна! — кто-то вцепился мне в запястье. — Что же теперь будет? Мы думали, вы что-нибудь объясните…
— Да, госпожа Анна! Может быть, нам надо бежать? — вторили другие.
— Мы ни в чем не виноваты!
— Мы не хотим в тюрьму…
— Мы…
Я тихо застонала.
— Успокойтесь, — попыталась я на ходу призвать их к спокойствию. — Все будет нормально, не волнуйтесь. Не надо никуда бежать. Вас никто не арестует.
— Но госпожа Анна!
— Куда же вы идете…
— А как же…
Рене вытолкнул меня на лестничную площадку и повернулся к женщинам, уверенно наседавшим на нас.
— А он что тут делает? — раздался чей-то возмущенный голос. — Это вообще женская территория, мужчине тут не место!
— Госпожа Анна, побереглись бы вы! Разве вы не знаете…
— Она все знает, — холодно промолвил Рене, загораживая меня. — И о Матильде, и о моих способностях. Она на то и моя невеста, а не одна из глупых девиц, наслушавшихся сплетен и пытающихся растащить их по всему коллективу. Но если вы не хотите проверить на себе влияние золотых стрел, будьте добры, угомонитесь и разойдитесь. В ваших интересах делать то, что говорю вам я — и что говорит госпожа Анна. Иначе мы отсюда уберемся, и будете сами разбираться с Войчиком. Надеюсь, я достаточно ясно выразился?
Яснее некуда — в помещении воцарилась тишина. Мне на самом деле отчаянно хотелось запротестовать, попробовать сказать, что я все равно не брошу девушек, но спорить с Рене, когда он был в таком состоянии, совершенно не хотелось. К тому же, умом, изволившим наконец-то проснуться и сбросить налет гордости, я понимала, что сама не справлюсь. Если Рене нам не поможет, то затея по спасению швейного цеха заранее обречена на провал. А в тюрьму загремят не только эти девушки, но и я вместе с ними, за пособничество преступникам.
— Девушки, — я вынудила Рене посторониться на его импровизированной сцене. — Прошу вас, не беспокойтесь. Попытайтесь успокоиться и настроиться на работу. Пока мы здесь, вам ничего не угрожает. Но нам надо обдумать план действий. И если вы будете мешать, то сделаете хуже только себе.
Протестов не было. Моим словам они внимали лучше, чем словам Рене, хотя это показалось мне очень странным. Но Селена сделала шаг вперед и возмущенно воскликнула:
— Если все начнут водить сюда мужчин, то во что превратится общежитие через несколько дней?! Я, как комендант этого общежития, против.
— Ты, как вахтер этого общежития, — раздраженно исправил ее Рене, — не можешь спорить с начальством, Селена.
Она только раздраженно клацнула зубами. Я поймала на себе рассерженный, полный злости взгляд, но решила, что удобнее будет притвориться, будто ничего и не случилось, и просто спокойно последовать за Рене на наш этаж.
Однако, стоило нам оказаться за закрытыми дверьми блока, я вдруг осознала, что на такой крохотной территории нам двоим будет не разминуться.
— Может быть, — осторожно уточнила я, — ты все-таки предпочтешь ночевать в другой комнате блока?..
Рене взглянул на меня так, словно я только что предложила ему ласточкой выпрыгнуть из окна, а не просто перейти в другую комнату, находившуюся всего в нескольких метрах.
— Зачем? — изогнул брови он.
— Ну, — я переступила с ноги на ногу. — Ты меня смущаешь. Я тебя практически не знаю. Ты посторонний мужчина, в конце концов! И у нас в мире так не принято.
— Спать в одних комнатах с собственными женихами?
— Но ведь ты никакой мне не жених!
— Эти женщины внизу считают иначе… Эй, ты, вампиресса, не причмокивай, а приготовь нам какой-нибудь ужин.
— Поромантичнее? — деловитым писклявым голосочком поинтересовалась скатерть.
— Можно и поромантичнее, — милостиво согласился Рене.
Я едва не задохнулась от гнева. Что значит поромантичнее? Мы ведь не пара! И не можем ею быть, потому что я — простая попаданка в этот откровенно странный и враждебный мир, а он здесь — Хранитель Времени, великий и ужасный, и ни о каких отношениях не может быть и речи. Я элементарно боюсь иметь с ним дело! Да, конечно, вся моя смелость и уверенность в том, что этой связи не бывать, уверенно рушилась, стоило только Рене подступить на несколько шагов ближе, но я все еще пыталась убедить себя в том, что способна быть стойкой до победного.
Он же с эталонным равнодушием дождался, пока скатерть изволит приготовить мясо и какой-то легкий салат, вытряс с нее еще две тарелки, скептически посмотрел на свечку, больше похожую на молитвенную, чем на пригодную для романтического ужина, и придвинул к столу стул.
— Присоединяйся, — улыбнулся Рене. — Где тут можно у тебя помыть руки?
— Послушай, — вновь запротестовала я, — это все очень неправильно! Мы с тобой действительно чужие друг другу лю… — я запнулась.
«Чужие люди» так и зависли в воздухе недосказанными. Рене смотрел на меня так внимательно и так спокойно, словно нагло гипнотизировал, а вдобавок еще и улыбался. У меня же банально перехватило дыхание, и в голову не приходила ни одна здравая идея по сопротивлению его врожденному магнетизму и мужским чарам. Что делают в такой ситуации гордые и независимые женщины? Хлопают дверью? Убегают вниз?
Собственно, в жизни мне ни разу так и не удалось этой гордой и независимой побывать. То есть, я, конечно, активно проявляла самостоятельность, решала проблемы, но вот между этими самыми проблемами не находилось времени на личную жизнь. Все свободные минуты уходили на заботу о дяде, а не на то, чтобы найти себе возлюбленного.
Не знаю, насколько богатым был опыт Рене, но точно побольше моего. Как минимум бессмертная Матильда! А с момента ее гибели прошло уже много времени, и не жил же он монахом эти годы…
Я сглотнула. Рене наконец-то сошел со своего места, но явно не спешил направляться в другую комнату, чтобы наконец-то перестать меня смущать. Вместо этого приблизился ко мне вплотную и протянул руку, дабы заправить непослушную каштановую прядь мне за ухо.
Не содрогнуться от его прикосновения было практически невозможно. Пальцы Рене будто обожгли мне щеку, и я непроизвольно зажмурилась, чувствуя себя так, будто меня нагло загнали в угол. Потом шумно вдохнула воздух, пытаясь как-то настроиться на здравые размышления, и севшим голосом произнесла:
— Тебе не кажется, что это немного слишком?
— Мы уже целовались, — спокойно напомнил Рене.
— Это не то же самое.
— Ты считаешь, что поцелуй — это менее страшно, чем просто попытка поправить тебе прическу? — усмехнулся мужчина.
— Нет, но… — я зажмурилась.
Так было как-то проще.
Наверное, мне пора перестать меня смотреть. С настолько красивыми мужчинами надо общаться с закрытыми глазами, чтобы не приходилось на него смотреть. Вполне возможно, тогда мне удастся оставаться сравнительно адекватной и даже не впадать в странное состояние от каждой его улыбки или случайного приближения.
— Ты меня боишься, — вздохнул Рене. В его голосе послышались нотки грусти. — Все еще считаешь, что я — убийца, который соблазняет женщин для того, чтобы получить от них что-то и куда-нибудь сбежать?
— Я такого не говорила! — воскликнула я. — Я не боюсь, я… Смущаюсь.
— Тебе неприятно?
— Нет, мне приятно, но… Ты специально это! — вдруг поняла я. — Ты ждешь, пока я скажу, что ты мне нравишься.
Пришлось открывать глаза. Рене стоял совсем близко и был такой серьезный, что я даже немного засомневалась в правильности собственных догадок.
— Как ты думаешь, — спокойно поинтересовался Рене, — много было девушек из другого мира, у которых были определенные проблемы с адаптацией и с враждебностью внешнего мира?
— Ну, полагаю, мой случай не уникален?
— Верно, — утвердительно кивнул мужчина. — А знаешь, скольких я до этого назвал своими невестами?
— Скольких?
Он улыбнулся.
— Ни одну.
И мое одуревшее от счастья сердце, посчитавшее то предложением руки и сердца, совершило безумный кульбит, ударилось где-то у меня в горле и уверенно полетело вниз, в пятки.