— Опять ничего? — мрачно спросил я у Томаса.
— Ничего, — покачал головой парень.
В лаборатории царил полумрак. Работники уже разошлись, я мог предположить — убежали чуть раньше, чтобы даже случайно со мной не столкнуться. Последние несколько недель были для них ужасными; бесконечный поток новых образцов и абсолютная невосприимчивость аппаратуры к предоставляемым образцам.
— Господин Хранитель, — тихо промолвил Томас, провожая меня взглядом, — может быть, стоит обратиться к кому-то за помощью?.. Нет, вы не подумайте, я не вмешиваюсь в ваши дела, я просто не знаю, как помочь! Мы бессильны…
За последнее время он растерял всю свою смешливость и даже как будто повзрослел. Наверное, я довёл до исступления уже всех, с кем имел дело. Анна, даром, что поглощённая работой, периодически выныривала из своих бесконечных заказов и борьбы со службой доставки и спрашивала, всё ли в порядке. Я отвечал, что да, даже на скорую руку делал ей какие-то расчеты, хотя Анна утверждала, что и сама справится. Дела в швейном цеху шли на лад, за неё можно только порадоваться.
За меня — нет.
— Хорошо, Томас, — вздохнул я. — Можешь идти. Ты на сегодня свободен.
— В лаборатории надо свет отключить…
— Отключай, — я лишь рассеянно кивнул. — Не волнуйся, мне он не нужен. Просто посижу здесь… Подумаю.
И так пора уже уяснить, что ни один микроскоп в нелёгком деле попыток понять, что именно сделали с энергией, ни одно другое устройство не поможет. У нас в лабораториях работали далеко не такие плохие специалисты; довольно многое у них удавалось практически с первого раза. Однако, несколько месяцев исследований источников энергии не дали мне ответ ни на один вопрос.
По какому принципу создавались эти проклятые куклы? Я взглянул на длинный список тех, кому их поставляли, и с усмешкой покачал головой. Ни одного не осталось. Мы изъяли всё, что могли. Тщательность, с которой Матильда прятала эти творения, каким-то образом связанные с представителями другого мира, потрясали. Десятки, сотни…
На каждую куклу было заведено личное дело. Сотрудники отдела искали перемещенцев по лицам, по тонким энергетическим связям, по которым, впрочем, даже мне оказалось слишком тяжело пройти. Конечно, дело продвигалось. С кем-то удавалось столкнуться на улице, кого-то находили целенаправленно, а кто-то, может, уже не был живым…
Я впервые за всё время, что был Истинным, не участвовал в поисках. Вместо этого просиживал в лаборатории, чтобы узнать: по какому принципу изготавливались эти куклы, что делала помещённая в них энергия? Поможет её возвращение на место восстановить баланс? Впрочем, нет, тут я и сам знал. Это лишь оттянет неизбежное.
Чтобы восстановить баланс, надо убить Истинных. Чтобы убить Истинных — восстановить баланс. Замкнутый круг, будь он проклят!
Куклы гасли, когда мы находили людей, к которым они были привязаны, и отправляли их домой. Баланс едва заметно изменялся. Но это не отменяло главного. После воскрешения Матильды Истинные разбежались, как муравьи, и я не сомневался, что одного моего приказа будет мало, чтобы заставить их собраться. Они же даже не считают меня значимым; не то чтобы меня это оскорбляло, отнюдь, но было б гораздо проще, если б они покорялись мне так, как покорялись Матильде. Тогда…
Я нашёл бы выход.
…Лаборатория больше походила на склад. Бесконечные ряды кукол формировали лабиринт, и я дошел до самого последнего его поворота, устроился за столом и внимательно смотрел на последнюю красавицу, поставленную на стол. Её ещё не разгадали, отдел только занимался поисками, перерывал базу аномалий, пытаясь отыскать след этой женщины. Миловидная, кудрявая шатенка, она чем-то напоминала мне Анну. И смотрела будто с укором…
Говорила, казалось, что я на что-то лишнее трачу время. Что давно пора отбросить дурную затею с куклами и попытаться найти лишнюю нить. Но я столько всего собрал… Это был долгий путь, должен же он к чему-то привести?
Я провёл ладонью по кудрявым волосам куклы и вздохнул. Потом — попытался дотянуться до естества, энергетической составляющей в её кукольном теле, но тщетно.
Магия — я не видел её, но мог подозревать, что она, зеленоватая, перекатывается где-то под фарфоровой кожей, бьётся вместе с несуществующим кукольным сердцем, — не реагировала. Мой собственный дар, понятное дело, не мог с нею взаимодействовать…
А дар Истинного, который тоже жил где-то в теле и рвался на свободу, я не выпускал нарочно. Понимал, к чему это может привести, не хотел превратиться в чудовище, одержимое только вечностью. Стать таким, как и все остальные…
Утонуть в мыслях не удалось — я услышал тихие шаги. Подумал было, что это Томас, вновь не желает оставлять меня наедине, пытается хоть каким-нибудь образом помочь, и думал уже прикрикнуть на него, сказать, чтобы парень не тратил дурно время, ему ещё перед работой надо отдохнуть, но запоздало осознал, что настолько тихая походка не могла принадлежать кому-то вроде Тома.
— Смотришь? — прошелестело над ухом. — Смотришь… когда ты уже поймёшь, мой мальчик, что не со всем может справиться человеческий разум?
Я обернулся. Матильда, как всегда, бледная, полупрозрачная и бесконечно мертвая, стояла совсем рядом. Она могла передвигаться и бесшумно — всё-таки, она лишь сгусток энергии, чудесным или, скорее, отвратительным способом вытащенный из энергонити. Тем не менее, захотела, чтобы я услышал её приближение, ну, или пыталась вызвать уверенность в том, что она стоит здесь лишь последние несколько секунд.
Матильда ходила за мной уже давно. Последние месяцы она искала возможность просто незаметно зависнуть за моим плечом, каким-то образом сопроводить, не оставить наедине со своими мыслями. Выискивала именно те моменты, когда рядом не было больше никого. Она не слишком-то стремилась к разговорам; часто просто сидела рядом. Порой любила напоминать, что никто, кроме неё, не сможет полноценно понять меня.
Разумеется, эти разговоры никогда ни к чему не приводили. Я злился, но зачастую молча, испытывал к ней ненависть, но тихую. Считать Матильду жертвой обстоятельств было бы странно, учитывая то, что большинство обстоятельств она сама и создала, но и проявлять по отношению к ней агрессию не получалось. Просто потому, что она подпитывалась бы этим, приходила всё чаще и чаще.
Я хорошо знал условно живую Матильду.
Безусловно мёртвая вела себя также.
Равнодушие её задевало. Задевало и то, как я смотрел на Анну; даже невольно отдалившись, чтобы не травмировать её всем тем, что тянулось за мной, задерживал на девушке взгляд, думал о ней в те редкие минуты, когда мог позволить себе позабыть о деле.
У неё всё хорошо. Хоть там мне удалось помочь. Анна подружилась с Эдитой — всё же, у двух девушек, попавший в этот мир из другого, нашлось немало общего, и они поддерживали друг друга. Сайт этот придумали для онлайн-торговли… Мне эта идея даже в голову не приходила, наверное, потому, что я вообще ни о чём, кроме проклятых энергонитей и кукол думать не мог.
И да, Анна не ошиблась. Товар действительно оказался ходовым. Они даже взялись немного расширять производство, чтобы увеличить тиражи, теперь появились и партии одинаковых кукол, потому что каждый раз придумывать уникальную было долго и нецелесообразно. Насколько мне было известно, Анна даже собиралась открывать собственный магазин в городе. Денег хватало уже и на то, чтобы платить сотрудницам, и на то, чтобы арендовать небольшое помещение и привести его в порядок, тем более, магия пришла на помощь.
Открытие скоро. У меня где-то лежало приглашение, и я напомнил себе, что надо бы его разыскать, прийти… Анна обидится, если меня там не будет.
Наверное.
— Ты слишком много на себя взвалил, — напомнила о своём присутствии Матильда.
Она подошла ближе и сжала мои плечи полупрозрачными пальцами. Я скосил взгляд на её белые ладони, касавшиеся меня, и даже не стал отталкивать, потому что ничего не чувствовал, кроме холода, излучаемого ею подобно любому призраку.
— Если ты пришла меня пожалеть, то делать это надо было раньше, когда ты пыталась убить мою сестру, Матильда.
— Если б не эта девчонка, у нас с тобой всё было бы хорошо, — проворковала она, так и не уточняя, о ком говорила, об Анне или об Эдите. — Но ты же такой упёртый… Мой милый наивный мальчик, ты всё ещё веришь в то, что всё можно сделать правильно.
— Я всё ещё верю в то, что ничто не помешает мне вернуть тебя в энергонить и забыть, как страшный сон.
— Да, — утвердительно кивнула она. — Но только тогда ты ничего от меня не узнаешь. А тебе нужно. Ты же хочешь всё-таки спасти этот отвратительный мир.
— Да.
— Любой ценой?
Я только пожал плечами, не соглашаясь. С Матильдой соглашаться вслух было слишком опасно. Зато она умела делать удобные ей выводы из недосказанности и потом пользовалась этим. Я пользовался тоже; молчал там, где она сама продолжала ответ, а потом в случае чего мог просто уйти. Ничего не обещал, ничего и не выполняю.
Иногда это срабатывало.
— Так что, ты примешь мою помощь? — прошелестела Матильда, зависая у меня за спиной, её пальцы легли на плечо и едва ощутимо сжали. Вроде бы и признак, касалась она так, как касаются живые. От этого прикосновения тошнило; мне хотелось её оттолкнуть и… Впитать в себя, всю, до последней капли.
Пора уже признать, ситуация вышла из-под контроля. Я видел, как расшатывался этот мир, но слишком долго отрицал то, что расшатываюсь и сам. А оставаться стабильным — одно из самых главных условий, которое следовало выполнить.
Не мог же я, в конце концов, превратиться в чудовище, которое плохо понимает, что творит. Стать таким же жадным к чужой силе, как эти падальщики, именуемые Истинными. Они бессмертные, но не вечно живые; они просто уже умерли и пытаются задержаться в своём посмертии.
И я такой же.
Этому миру не нужны Истинные. Мы — чумной мор; мы — ходячие мертвецы. И своим существованием мы с каждым разом заражаем его всё сильнее и сильнее.
— Да, — я повернулся к Матильде. — Да, я приму твою помощь.
— А мои условия, — усмехнувшись, поинтересовалась она, — ты помнишь?
— Помню, — кивнул я. — Я всегда выполняю свои обещания, Матильда.
— Тогда я тебе помогу, — усмехнулась она.
А я в ответ не сказал ни слова.
Она прищурилась, дразня. Ждала, пока что-то пообещаю, наверное, но у меня не было сил на пустые клятвы. Сила, которую я слишком долго пытался запихать, спрятать каким-то образом, уничтожить, сейчас рвалась на свободу. И она, туманная, мёртвая, подавляла мой настоящий дар и мою сущность, как человека.
— Хорошо, — улыбнулась наконец-то Матильда. — Ты знаешь, зачем они на самом деле меня воскресили? Всё очень просто. Я так и не рассказала им, как это делать.
— Что именно?
— Тайную переброску. Ты же знаешь, энергетически довольно трудно спрятать человека, который прибыл из другого мира. Люди сильно отличаются друг от друга, и это при условии, если они существовали в одном мире. А что, если в разных? Ведь тогда они должны довольно сильно отличаться друг от друга… Ну, ты понимаешь, о чём я?
— Да, — кивнул я. — Понимаю.
— Поначалу каждого приходилось оплетать своими силами и скрывать. Но потом я поняла, что долго не продержусь. Мне нужно было всё больше и больше сил. И тогда я придумала идею с куклами. Мне Ивар подсказал. Изначально мы с ним встретились случайно, и я собиралась использовать его в других целях, но вышло как вышло. Мы с ним — не такой плохой тандем, довольно легко объединились.
Я смотрел на Матильду внимательно. Неотрывно. Знал, что каждое её движение может выдать какую-то скрываемую от меня правду. Но секрет был в том, что Матильда и не собиралась ничего прятать. Она спокойно прошла мимо меня и опустилась в рабочее кресло, полупрозрачной рукой едва касаясь микроскопа, используемого для исследований. В тёмной ночной лаборатории она едва заметно светилась изнутри, наполненная странной магии энергонитей.
Ещё одна причина такого чудовищного дисбаланса.
— Каждая кукла была завязана на то, чтобы скрывать энергетическое отличие. Конечно, создание её создавало новый микроузел. Энергия стала чаще пробиваться на свободу. Таких энергонитей, как ты видел в швейном цеху, появилось довольно много, но ни одна из них не средоточие. Каждая дыра — это выход энергии, которой мы могли подпитаться. И подпитывались.
— Вы заставляли мироздание идти трещинами, чтобы продлить своё бессмертие, — подытожил я.
— Да, — легко пожала плечами Матильда. — Думаешь, мне сейчас за это стыдно?
— Знаю, что ни капли, — легко ответил я. — Потому что стыдно тебе, Матильда, никогда не бывает. И на окружающих тебе наплевать, об этом мне тоже прекрасно известно.
— Видишь, какой ты умный мальчик? — весело рассмеялась она. — Ты обо всём знаешь… Ты один из нас, Рене. Ты тоже зависишь от этих энергонитей. И разорвать эти связи уже не сможешь.
— Где средоточие?
Матильда вздохнула.
— Там, где на мир легла самая большая нагрузка.
— Где именно? — мрачно поинтересовался я.
— Не скажу. Ты же умный мальчик. Тебе под силу найти это самому… И не думай, что в твоих интересах сейчас меня развоплотить. Ведь кроме меня тебе никто ничего не расскажет.
— А ты, можно подумать, рассказала.
— Я оставила тебе ниточку, — вполне серьезно заявила Матильда. — Иди по ней. Ты же умный.
— Ты просто издеваешься.
— Я подсказываю, — возразила она. — А если ты не хочешь понимать очевидного, то каким образом я, простая мертвая женщина, могу тебе помочь?
Хотелось выть. Я с трудом сдержался, чтобы не швырнуть в Матильду чем-нибудь тяжелым, да хоть одной из кукол, стоявших вокруг ровными рядами. Я столько времени убил на то, чтобы собрать их, чтобы разгадать загадку, а теперь Матильда вроде как сказала мне правильный ответ, но каким образом он мог помочь?
Верный ответ: никаким.
Матильда не помогать хотела, а скорее ещё сильнее запутать. Продемонстрировать своё превосходство. Она нарочно оставляла именно тонкий, едва заметный след, чтобы я метался, как будто в клетке, от одного угла к другого, от одного предположения к иному, и понимал, что не могу распутать клубок.
— Слушай, — прошептал я, — ты же мертвая, Матильда, — упёрся ладонью в стол, пытаясь преодолеть дурноту, почти изменяющую сознание. — Тебе же плевать, что будет дальше. Так почему ты не можешь хотя бы в своём посмертии стать хорошей?
Она медленно поднялась к креслу и подошла ко мне вплотную. Погладила по щеке — в этой нехитрой ласке было что-то вызывающее у меня стойкое отвращение, хотя, конечно же, я не спешил высказывать ей своё пренебрежение в лицо.
— Разве ты не понимаешь? — поинтересовалась тихо Матильда. — Я не призрак и не дух, вернувшийся с того света. Я — та самая бессмертная, которая живой столько зла натворила. Ты думаешь, что в энергонитях задержалась именно моя хорошая часть?
— Я вообще сомневаюсь, что в тебе эта хорошая часть существует.
— Она умерла из-за тебя, — ласково улыбаясь, прошептала Матильда. — Когда я тебя защитила. Ведь там-то я была хорошая. Я добра тебе желала. Вот та я умерла, мой дорогой. А эта я осталась. И радуйся, что мне хотя бы интересно играть с тобой в эту игру и я хоть что-то подсказываю… Ты мог бы меня заставить, но ты не сделаешь этого, чтобы не провалиться в черноту. Так что принимай как данность то, что тебе меня не переиграть.
В её взгляде сверкнуло какое-то странное, почти маниакальное довольство.
— Не забывай, — она похлопала меня по щеке, и кожу обожгло потусторонним холодом, — ты мне обещал, что не станешь видеться со своей Анной. Разгадывай загадку, дорогой. Разгадывай. Вспомни, что я любила больше всего?..
И растворилась в воздухе, оставив после себя только жуткую горечь разочарования.
Мне хотелось кричать. Орать в пустоту, выплескивая всю свою ненависть, накопившуюся за столько времени. Но я понимал, что, если вдруг позволю расколоться на кусочки этим защитным стенам, не позволяющим захватить этому отвратительному желанию познать бессмертие всё свое сознание, то уже ничего не смогу исправить. И все годы, убитые на восстановления баланса, окажутся потраченными впустую, потому что я превращусь в слабую игрушку в руках собственной магии.
Истинные — эти существа без стыда и совести, — всегда были лишь неким подобием живых людей. Они ели, пили, развлекались, а теперь разбежались по миру, охраняя от меня то, что у мироздания, собственно говоря, и украли.
Я осмотрелся.
— Что ты любила больше всего? — прошептал я себе под нос. — Играть с другими людьми… Провоцировать. Использовать всех так, как будто они пешки на твоей шахматной доске. Это ты мне предлагаешь сделать? Шикарный совет, Матильда! Спасибо!
Последние слова прозвучали громче, чем следовало, но в лаборатории никого не было — никого, кто мог бы посчитать меня сумасшедшим.
Я вскочил на ноги, мерил безумными шагами узкое пространство кукольного лабиринта, но ни одна разумная мысль после её подсказки в голову не приходила.
Кроме того, что Матильда не просто так требовала, чтобы я больше не приходил к Анне. Когда это её открытие?.. Послезавтра? Завтра? Я почему-то очень чётко осознавал, что делать мне там нечего. Среди живых людей не должны ходить мёртвые, даже такие мёртвые, как я, с бьющимся сердцем и отзывающейся магией…
Она, наверное, обидится. Но лучше сейчас. Мне не следовало позволять себе любить её, не следовало давать ей об этом знать. Любовь, может, и оставалась самым человечным из того, на что способен Истинный, но я опасался, что утону в собственных эгоистичных желаниях и задавлю ими и Анну, и всех вокруг. Разрушу всё, что только могу…
Нет. Я должен быть здесь. Должен понять, где именно средоточие. Откуда стоит начинать латать этот разваливающийся на куски мир.
Я шумно втянул носом воздух. Дурнота мешала думать. Клонило в сон, и я понимал, что если буду продолжать бороться с самим собой, то не протяну долго. Не факт, что умру — я ж не могу, бессмертный ведь, — скорее просто буду лежать на полу этой тёмной лаборатории и считать секунды. Мои мозги не способны соображать в таком состоянии.
А ведь в теле было полно сил. И в этих проклятых часах, обжигавших мне кожу.
— Почему вы меня выбрали? — прошептал я, сжимая кулон в кулаке. — Почему именно меня?
Я услышал шелест песка. В нём с трудом можно было различить слова ответа. Ведь Время — не Истинные. Время существовало и будет существовать. И меня тоже выбрало оно.
— Потому что, — удалось мне расслышать, — ты единственный способен принять это и справиться.
Принять и справиться? Что принять? Мой дар и так был при мне.
— Энергию, — прошептало время. — То, против чего ты сопротивляешься.
Я вздрогнул. Взаимодействовать с этими бесконечными рядами кукол было практически невозможно — потому что магия протекала сквозь мои пальцы, отказываясь взаимодействовать. Я не принимал аналогичную силу в себе, как я мог взаимодействовать с нею в окружающем пространстве?
На задворках сознания ещё вспыхивала мысль о том, что принятие этого может иметь фатальные последствия. Я же не был дураком, прекрасно понимал, что сила не захочет, чтобы её возвращали в прежнее состояние…
Впрочем, нет. Что может хотеть сила? Ведет всё равно человек. Если б Матильде не пришло в голову продлить своё бесконечное существование, этого ничего бы не случилось. Я сейчас не стоял бы тут с удавкой в виде часов на шее…
Я выдохнул. Если дело в человеке, значит, то, что я приму свою силу, ничего не изменит. Я останусь тем же Рене.
Это утешало.
И я позволил последней преграде, не впускающей весь объём силы в сердце, рухнуть.
…Весь мир состоял из магии. Я увидел её особенно чётко сейчас, сотканную из тысяч крохотных нитей. Магия была во всём.
И в куклах тоже. В каждой билось маленькое сердце, наполненное зеленоватой жижей. Билось… Кроме тех, кого уже успели поменять местами. Я не мог пройти по тонкой линии, указывающей н всех этих людей. Но зато я мог сложить общий паззл.
Но надо ли мне это?
Я улыбнулся. Сомнений не осталось. Мироздание было право, чтобы что-то менять, надо сначала принять себя таким, каким я есть.
Жалко, что Матильде так и не удалось этого сделать.