- Сам ты щен! - отвечал лунный Ровер. - И прекращай есть брюки волшебников!
И все. Тем не менее я верю, что с тех пор он беспрерывно приставал к Человеку-на-Луне, упрашивая послать его на каникулы к Роверандому, и что тот несколько раз разрешал ему такое путешествие.
И затем Роверандом улетел с Мью, а Человек ушел в свои подвалы. А лунный пес все сидел на крыше и смотрел, пока они не скрылись из виду.
4
Дул ледяной ветер, срываясь с Полярной Звезды, когда они пересекли край мира, и холодная пыль водопадов обдавала их.
Путь назад давался с трудом, потому что на сей раз в магии Псаматоса не было спешки. Поэтому они рады были отдохнуть на Острове собак. Однако из-за своей все еще заколдованной величины Роверандом не получил от этого посещения особого удовольствия. Все собаки были чересчур большими и шумными и чересчур презрительно отнеслись к нему, а кости на костяных деревьях оказались слишком крупными и крепкими для его зубов.
Был рассвет послепослезавтрашнего дня, когда они, наконец, завидели вдали черные скалы дома Мью. Когда же они приземлились в бухте Псаматоса, солнце мягко грело им спины, а верхушки бугорков песка у воды уже посветлели и высохли.
Мью коротко крикнул и стукнул клювом по лежавшей на земле деревяшке. Деревяшка немедленно встала вертикально и обернулась левым ухом Псаматоса, к которому присоединилось и другое ухо, а затем, очень быстро, - и вся голова колдуна вместе с шеей.
- Эй, вы, двое, что вам угодно в это время дня? - грозно прорычал Псаматос. - Это мое лучшее время для сна!
- Мы вернулись! - произнесла чайка.
- И ты, я вижу, позволил, чтобы тебя всю дорогу тащили на спине? сказал Псаматос, поворачиваясь к песику. - После драконьей охоты я мог бы предположить, что такой небольшой перелет для тебя - сущая ерунда.
- Извините, пожалуйста, - промолвил Роверандом, - но я оставил мои крылья там: в действительности они не принадлежат мне. И я бы предпочел снова стать обыкновенной собакой.
- О! Прекрасно. Тем не менее, надеюсь, тебе понравилось быть Роверандомом. Тебе непременно должно было это понравиться*. Впрочем, теперь ты снова можешь быть просто Ровером, если ты этого действительно хочешь. И, конечно, ты можешь отправляться домой и играть там своим желтым мячиком, и спать на креслах, когда представится случай, и сидеть на коленях, и вообще быть респектабельной маленькой пустолайкой.
* Не исключено, что Толкни здесь намекает на еще один источник происхождения имени "Роверандом": "Roverandom" созвучно "reverence" (ср.: "реверанс") - почтение, уважение, что в сочетании с суффиксом "dom" возможно перевести как "царство почтительности" (ср. "kingdom") - намек на то, что приключения приучили-таки Ровера быть вежливым. - Прим. пер.
- А как же мальчик? - спросил Ровер.
- Но я думал, ты сбежал от него, дурачок, аж на Луну, - промолвил Псаматос, делая вид, что удивлен и раздосадован, однако в одном из его знающих глаз мелькнул веселый огонек. - Я сказал: домой, и я имел в виду твой дом. Не заикайся и не возражай!
Бедный Ровер заикался, потому что пытался выговорить очень вежливое "мистер П-саматос". На это ему понадобилось некоторое время.
- П-п-пожалуйста, мистер П-п-псаматос, - наконец произнес он как можно более проникновенно, - п-п-пожалуйста, п-простите, но я снова с ним встретился, и я больше не стану убегать, и потом, ведь я действительно принадлежу ему, разве не так? П-поэтому я просто обязан вернуться к нему!
- Чушь и ерунда! Разумеется, ты не обязан и не вернешься! Ты принадлежишь той старой даме, что первой купила тебя, и вернуться должен к ней. Если бы ты знал Закон, глупая ты собачонка, тебе было бы известно, что краденое или заколдованное покупать нельзя. Мать мальчика потратила на тебя шесть пенсов, вот и все. Да и вообще, что значит какая-то встреча во сне? заметил Псаматос, лукаво подмигнув Роверу.
- Я думал, некоторые из снов Человека-на-Луне оборачиваются правдой, сказал маленький Ровер очень печально.
- О! Неужели? Ну, это дело Человека-на-Луне. Мое же дело - вернуть тебе прежнюю величину и отправить назад по месту принадлежности. Артаксеркс отбыл в иные сферы своего применения, так что его можно в расчет не брать. Подойди-ка сюда!
Он немного придержал Ровера, плавно провел своей жирной ручкой около его головы и - ну-ка, быстро!
Никаких изменений не произошло...
Он повторил все сначала - и снова никаких изменений...
Тут Псаматос выскочил из песка, и Ровер впервые увидел, что у него ноги, как у кролика. И он начал топать, и кататься, и поддавать ногой песок в воздух, и крушить морские раковины, и фыркать, как рассерженный морж...
И все-таки ничего не произошло!
- Что натворил волшебник водорослевый, чтоб ему волдырями с бородавками покрыться! - выругался он.
- Что натворил персидский сниматель слив и сливок, чтоб ему в банку с повидлом влипнуть*! - заорал он и продолжал орать, пока не устал.
* ... чтоб ему в банку с повидлом влипнуть... Pot and jam him - "pot" горшок, банка; также - жаргонное сокращение от выражения "to shoot or kill for the pot", означающего "подстрелить". "To jam" - жаргонное выражение, означающее "повесить".
Затем он сел.
- Ну и ну! - произнес он в конце концов, когда немного поостыл. - Век живи - век учись. Но Артаксеркс!... Это нечто особенное. Кто бы мог подумать, что он будет помнить о тебе среди всех своих свадебных восторгов и потратит свое самое сильное заклятье - на кого?! - на собаку, перед самым своим медовым месяцем! Как будто его первого заклинания было недостаточно, чтобы шкуру спустить с несчастного глупого щенка!... Ну, ладно. Во всяком случае, я избавлен от необходимости выдумывать, что делать, - продолжил Псаматос. - Возможно только одно. Тебе придется отыскать его и попросить у него прощенья.
Но, даю слово, я ему это попомню! Я буду помнить до тех пор, пока море не станет вдвое солонее и вполовину суше.
А пока вы, оба! Отправляйтесь-ка погулять и приходите через полчасика, когда у меня настроение улучшится.
Мью и Ровер двинулись вдоль берега по направлению к обрыву. Мью летел медленно, а Ровер печально трусил вслед за ним.
Они подошли к дому, в котором жили отец с матерью и три мальчика. Ровер даже в ворота зашел и сел на клумбе под окном своего мальчика. Было еще очень рано, но он все равно залаял и лаял, лаял безнадежно... Дети либо крепко спали, либо их не было в доме, потому что к окну никто не подошел. Во всяком случае, так думал Ровер. Он забыл, что в этом мире все совсем не так, как в саду с обратной стороны Луны, и что заклятье Артаксеркса все еще лежит на его величине и, следовательно, на громкости его лая.
Спустя некоторое время Мью медленно и скорбно понес его обратно к бухте.
Здесь его ждал совершенно неожиданный сюрприз: Псаматос разговаривал с китом! Это был Юин - старейший из всех Верных Китов*. Со своей гигантской, возвышающейся над глубокой заводью головой, Юин показался крошечному Роверу целой горой.
*... Юин, старейший из всех Верных Китов... На жаргоне китобоев a right whale означает "правильный, верный", "тот самый, на которого стоит охотиться" - т.е. кит вида Balaenidae, легко добываемый и богатый китовой костью.
- Извиняюсь, но я не мог раздобыть немедленно что-нибудь поменьше, промолвил Псаматос. - Но он очень удобный.
- Входи! - сказал кит.
- Пока! Входи! - сказала чайка.
- Входи! - сказал Псаматос. - И быстро! Только не вздумай кусаться или царапаться изнутри: Юин может закашляться, и у тебя будут проблемы.
Это было почти так же жутко как тогда, когда ему велели прыгать в дыру в подвале Человека-на-Луне. Ровер попятился. И тогда Мью и Псаматос впихнули его вовнутрь.
Да-да, они запихнули его безо всяких церемоний, и китовьи челюсти с треском захлопнулись.
Внутри царила поистине непроницаемая тьма и пахло рыбой. Ровер сидел и дрожал. И пока он сидел, не смея даже почесать ухо, он слышал - или думал, что слышит, - как плюхает по воде китовый хвост. И он чувствовал - или думал, что чувствует, - как кит все глубже и глубже погружается, направляясь ко дну Глубокого Синего Моря.
Тем не менее, когда кит остановился и вновь широко разинул пасть (очень довольный, что может наконец-то сделать это, - потому что киты предпочитают плавать с широко раскрытой, наподобие трала, пастью, в которую сама в изрядном количестве заплывает пища; однако Юин был очень внимательным млекопитающим) и Ровер выскользнул наружу, там было глубоко, неизмеримо глубоко, однако совсем не сине. Откуда-то лился зеленоватый свет. Ровер обнаружил, что стоит на тропе из белого песка, извивающейся среди смутно видимого фантастического леса.
- Ступай прямо! Тебе не придется идти долго, - произнес Юин.
Ровер пошел прямо, насколько позволяла тропа, и вскоре увидел перед собой ворота величественного дворца, сделанного, казалось, из розового и белого камня и сиявшего бледным, пронизывающим стены светом. В окнах ослепительно сверкали зеленые и голубые огни. Стены со всех сторон окружали громадные морские деревья, даже еще более высокие, нежели дворцовые купола, которые, мерцая в темной воде, вздымались на необозримую высоту.
Огромные каучуковые стволы деревьев изгибались и колыхались, словно стебли травы, и в тени их бесконечных ветвей гнездились рыбки, наподобие птиц, - золотые, серебряные, красные, синие, фосфоресцентные... Правда, рыбы не пели. Но зато пели русалки во дворце.