Майя Немировская
Родные - не родные...
Осень наступила неожиданно быстро и в квартире сразу стало холодно и неуютно. Обычно, в такие дни Аня не любила оставаться дома. Она выбиралась пораньше на улицу к неподалеку расположенному парку и долго ходила по мокрым, потемневшим за ночь аллеям, вдыхая сырой прохладный воздух. Еще горели фонари, хотя утро давно уже перешло свои границы. И серый вязкий туман, и запах хризантем с клумбы, и безлюдные скамейки под желтыми пятнами фонарей и ощущение, что все это было так недавно и вот снова повторилось все чаще в последнее время вызывало в ее душе знакомое чувство тоски и одиночества. И глаза невольно заволакивало слезой и наплывали непрошенные воспоминания... ... Тихий, маленький городок с засыпанными снегом окнами зимой и пыльными, кривыми улочками летом... Тетя, учительница, воспитывавшая ее с детства и старавшаяся изо всех смл заменить ей рано ушедших из жизни родителей. И она сама, худенькая, серьезная, с туго заплетенными длинными косами и неизменно белым воротничком на всех платьях, чем-то выделяющаяся среди других девочек. Она много читала, была задумчива, замкнута, редко выходила из дому. И хотя на нее, 16-летнюю, уже заглядывались на улице, она не замечала этого и не понимала, что время, помимо воли, превращает ее в прекрасную юную женщину...
И тот первый приезд из далекого приморского города Семена, сына тетиной подруги. Аня вначале не обратила на него особого внимания. Он был старше ее лет на восемь, невысокий, светловолосый, с приятным улыбчивым лицом. "Это тот человек, за которым можно жить, как за каменной стеной"- говорила тетя.
Семен гостил у родственников недели две. Он приглашал Аню в кино. После сеанса они гуляли вдоль берега небольшой речушки, разговаривали. Аня больше слушала, смеялась его шуткам. Он работал мастером на большой фабрике, заочно учился. Много рассказывал о матери, об их привязанности друг к другу. Ане нравилось слушать его спокойный. уверенный голос Они сидели рядом на скамейке, и когда его глаза задерживались на ее лице, она смущалась, отводила взгляд.
Потом он уехал, обещал написать. Прошла осень, наступила зима, но писем не было. Аня много занималась, готовилась к выпускным экзаменам и редко вспоминала об этой встрече...
Вначале марта Семен неожиданно приехал вместе с матерью, тетиной подругой по институту. В доме сразу стало шумно и весело. Немолодые уже женщины вспоминали молодость, друзей. Глаза их светились радостью.
- А помнишь? А помнишь? - все время слышалось в кухне и за праздничным столом.
Софья Александровна, невысокая, седая, с румяным моложавым лицом и приятной, как у Семена улыбкой, поглядывала на Аню, словно присматривалась.
В конце обеда Семен неожиданно встал, и волнуясь, глядя прямо Ане в глаза, произнес:
- Мы приехали вместе, я и мама... чтобы... Аня, я приехал просить твоей руки - он сразу сел. Видно нелегко ему было при всех произнести эти слова.
Наступила долгая пауза. Аня опустила голову, лицо ее побледнело. Все было так неожиданно. Она молчала. Подумала лишь, что совсем не знает его. Не знает нравиться ли он ей по настоящему. Ведь сколько волнующих книг она прочитала о большой настоящей любви. А может, это только в книгах, а в жизни все по-другому? Достаточно, чтобы кто-то любил тебя, оберегал, заботился... А еще так хотелось вырваться отсюда, из этой пыльной провинции в большой город, где театры и кино, где на улицах трамваи, где каждый день происходит столько интересного. Может быть, другого такого шанса в ее жизни не будет. И тете так хочется видеть ее счастливой, хорошо устроеннной, удачливой в семейной жизни, чтобы с годами не уподобилась ей, старой деве, вся жизнь которой прошла в работе и в волнениях за судьбу племянницы...
Пауза затянулась, становилась неловкой. И вдруг, вскинув голову, Аня негромко произнесла:
- Я согласна.
Позже, когда все немного пришли в себя от удачной развязки, стали обсуждать житейские вопросы. Решено было, что Аня переедет к Семену сразу после сдачи экзаменов. А расписаться в ЗАГСе можно и сейчас, не откладывая надолго.
На следующий день с самого утра все пошли в ЗАГС, где без особых препятствий Аню с Семеном зарегистрировали. Вечером собралась немногочисленная родня. Каждый приносил с собой какой-нибудь незатейливый подарок. Было шумно и весело, как давно не было в старом тетином домике. Молодоженам уступили комнату, а тетя с подругой ушли ночевать к родственникам. Аня с Семеном стали мужем и женой...
Утром Семен с матерью уехали, и Аня стала готовиться к предстоящему переезду. Не дожидаясь получения аттестата, сразу же после последнего экзамена, она должна была уехать.
Семен приехал на рассвете, на грузовике. Быстро погрузив свой небогатый скарб, Аня стала прощаться с тетей. На душе было тяжело. Тетя, не сдерживая рыданий, обхватила ее за шею и не отпускала. Будто чувствовала, что расстаются они навсегда...
Добирались они весь день и всю ночь и лишь с рассветом въехали в пригород большого, едва начавшего просыпаться города.
Когда вдруг из-за поворота неожиданно расскрылось огромное голубое, сверкающее в рассветных лучах пространство, Аня даже не поняла сразу, что это и есть море. Она столько о нем слышала, читала и вдруг оно появилось перед ней, как чудо. В открытое окно кабины, где они сидели втроем с шофером, ворвался свежий пахнущий водорослями и рыбой соленый ветер, и у нее слегка закружилась голова. Семен, уставший, с потемневшим лицом, что-то говорил ей, обьяснял, но она не слушала его, а все смотрела и смотрела не отрываясь на эту безграничную ширь, по берегу которой они ехали.
Но вот машина свернула вправо, въехала в узкий переулок и остановилась у невысокого кирпичного домика за выкрашенным белым забором.
- Приехали-устало улыбнулся шофер. Почти без остановок он вел машину двое суток и, довольный, что рейс прошел успешно, добродушно поглядывал на Аню. Семен вытащил пожитки из машины, рассчитался с водителем и пропустил Аню первой в калитку.
Как только они вошли во двор, на крыльце появилась Софья Александровна в переднике и белом платочке, завязанном за уши.
- Добро пожаловать в наш дом, нашу семью.
Аня поднялась по ступенькам, вошла в дверь. Две небольшие комнаты и кухня, откула уже доносился запах жареной рыбы и домашнего печенья, сияли чистотой.
- Эта комната будет вашей- Софья Александровна показала на спальню. Устраивайся, располагайся. Все здесь твое.
Ане сразу все стало нравиться в этом доме. Отношения между матерью и сыном были спокойные, ласковые. Немолодая женщина обращалаась с сыном, как с ребенком и сразу же это отношение перенесла на Аню.
- Деточка, одень шляпу, солнце сегодня жаркое. Деточка, попробуй это кушанье - часто слышалось в доме.
В теплые июньские вечера, ожидая с работы Семена, они сидели на крылечке вдвоем, читали или пили чай, Иногда забегали шумные, веселые соседки, с любопытством поглядывали на Аню. И заметно было, что мать испытывает гордость, что сын ее выбрал в жены такую красивую, скромную девочку.
Семен уходил утром рано на фабрику, возвращался поздно и одного взгляда на мать и жену было ему достаточно, чтобы понять, что все у них хорошо. Они вместе ужинали, иногла шли вдвоем с Аней к морю. Возвращались почти ночью. Он поддерживал ее под руку, и она чувствовала, как ее обволакивает его нежность. И становилось уютно и тепло рядом с ним, и мечталось об их будущем доме, о детях, которые появятся у них. И казалось, что впереди их ждет счастье и ничто не сможет этому помешать...
Внезапно, как пожар, началась война. Все резко поменялось в одно мгновение. Другим стал город, дома, люди на их тихой улице. Каждый день приносил новые вести, новые слова-"мобилизация, "эвакуация", "оккупация".
Семена призвали на фронт на пятый день войны. Еще через день он, постриженный, изменившийся, с глубоко запавшими глазами, отправлялся на фронт.
Они стояли на пероне, он посредине, мать прильнувшая с одной стороны, жена с другой. Он гладил мать по спине и негромко повторял одно и то же:
- Аню не оставляй, не оставляй ее.
Мать с залитыми слезами лицом, не отрываясь от Семена, лишь кивала седой головой.
На следующий день забежал посыльный с фабрики, сказал, что фабрика срочно эвакуируется вместе с членами семей, ушедших на фронт. На сборы осталось несколько часов.
Быстро собрав самое, как им казалось необходимое, с тяжелыми узлами в руках, еле добрались до станции. Там уже стояли люди с вещами, с орущими детьми - все тепло одетые, бледные, растерянные, Никто толком ничего не знал, куда едут, когда начнется посадка в их состав. Говорили, будто повезут их в Ташкент.
Наконец подошел поезд. Сопровождающий быстро выкрикивал фамилии, и люди толпясь, толкая друг друга, передавая через головы детей, стали заполнять вагон. Едва успев подсадить свекровь и уцепиться за поручень, Аня почувствовала, что поезд уже движется. Кто-то сзади толкал ее в спину, кричал "быстрее, быстрее", втискивая ее в вагон. Кто-то еще успел вскочить на ходу и заглушая все, поезд быстро набирал скорость, мчался, словно спасаясь бегством.
Дорога была тяжелой и длинной. Много раз поезд останавливался, люди выбегали из вагонов и ложились вниз лицом в высокую траву вдоль полотна. Где-то совсем рядом слышался рев самолетов и глухие разрывы бомб. Но все же их пронесло, их не разбомбили, и измученные жарой, исстрадавшиеся мыслями о родных, ушедших на фронт, они доехали, добрались.
Ташкент встретил их невыносимой жарой. Узкие улицы, маленькие дома за каменными заборами, шумливые смуглые люди в тюбетейках - все было непривычно и ново. Аню со свекровью поселили в небольшой темной комнате с низким потолком и одним окошком. Хозяйка, молодая, хмурая узбечка только что проводившая мужа на фронт, работала медсестрой в госпитале, куда уже стали поступать первые раненные. Она редко бывала дома, но изредка забегала на их половину, приносила что-нибудь из утвари или еды.
На следующий день после приезда. Аня отправилась на фабрику, где на наскоро переоборудованном конвеере, шилась обувь для фронта. Аня стала работать, и хотя никогда раньше не приходилось ей ничего подобного делать, она быстро вошла в ритм этих серых, насыщенных запахом клея и ацетона будней.
Работа шла в три смены. Аня сидела за столиком с банкой клея и кистью быстро намазывала загототовку, ставила ее на движущуюся конвейерную ленту, хватала следующую пару. Оторваться нельзя было ни на минуту, только в перерыв она разгибала спину и выходила из цеха. От однообразных движений, от запаха клея у нее болели руки, голова.
После работы она возвращалась домой вместе с напарницей, красивой, статной белорусской Целиной. Они рассказывали друг лругу о своей жизни до войны. Целина, студентка университета, эвакуировалась с родителями. Жениха и брата она проводила на войну с первых же дней. Брат учился в летной школе, но курсантов выпустили досрочно и теперь он на фронте. И Аня рассказывала о себе, о тете, о Семене.
Кое-как жизнь входила в нелегкую, однообразную колею - тяжелый монотонный труд, дом, снова работа. Свекровь мало разговаривала с Аней. Целый день она сидела у окошка, выглядывая почтальона. Но писем от Семена не было, хотя прошло уже около шести месяцев. Аня видела, как все больше сгибается спина матери после каждого тщетного ожидания. И ей хотелось поскорее убежать от гнетущей домашней тишины на работу, в цех, быть среди людей.
Иногда после дневной смены Целина затаскивала Аню к себе домой. Родители ее, пожилые, интеллигентные люди, встречали ее приветливо, угощали чаем. Ане стало нравиться бывать у них.
На маленьком радиоприемничке стояла фотокарточка сына в летной форме и в семье часто говорили о нем, перечитывали последнее письмо с фронта. В этой особой какой-то, неунывающей атмосфере их дома, у Ани ненадолго исчезало напряжение, накопившееся за последнее время и появлялась надежда.
Прошла зима, больше похожая на осень, со всеми тяготами тяжелой эвакуационной жизни и волнениями за судьбу близких. Время тянулось медленно. Возвращаясь поздно вечером после смены, Аня, обычно, старалась зайти в дом неслышно, чтобы не потревожить Софью Александровну, которая спала или делала вид, что спит. Аня знала, что когда бы она не вернулась, ее всегда ждет незамысловатый ужин- теплая картофелина или каша, завернутые в одеяло. И как мало они бы не разговаривали между собой в последнее время, она чувствовала на себе эту заботу свекрови. Так могла бы заботиться о ней родная тетя, оставшаяся где-то в зоне фашистской оккупации.
Но на этот раз, едва приоткрыв дверь в комнату, Аня сразу почувствовала какую-то перемену. Она не успела войти, как свекровь шагнула ей навстречу:
- Письмо. Он жив!