Pov Драко Малфоя
Мне всегда казалось, что пребывать в заточении — ужасно скучное занятие. Читая приключенческие романы, где герои попадали в плен, а то и томились в темнице по нескольку лет, я всегда поражался тому, как же они могли выдерживать это и не сходить с ума? Ну, вероятно, мое представление о пребывании в плену было довольно примитивным — все, что я мог придумать, это что несчастный узник целыми днями томится в своей камере, и единственное его развлечение — это приход его палача раз в сутки — ну, или чаще/реже, в зависимости от пожеланий его пленителя. Сириус Блэк, наверное, мог бы порассказать о том, как дела обстоят на самом деле, но, вот беда, мне как-то не приходило в голову расспрашивать его, пока была такая возможность.
Ну, зато теперь у меня была возможность выяснить все на собственном опыте (хотя я не то чтобы так уж рвался знать это, в самом деле). Впрочем, конечно, общество Джинни практически сводило все неудобства на нет… До определенной степени. Естественно, в ее присутствии и намека не могло быть на скуку. Но, увы, это, ни в коей мере, не отменяло визитов «палача»…
После первой бессонной ночи мы смогли уснуть только под утро — даже не раздевшись, прижавшись друг к другу, как испуганные дети, мы свернулись на огромной кровати и провалились в тяжелый и какой-то вязкий сон. Подсознательно я констатировал наступление описанного в учебниках побочного эффекта от зелья Покорности, хотя ничего удивительного в этом, конечно же, в нашей ситуации не было.
Я проснулся через несколько часов — от непонятного, странного ощущения покалывания, источником которого было мое левое бедро, на котором я, собственно, и лежал. Джинни все еще спала, свернувшись калачиком, и спиной прижавшись ко мне — точно в такой же позе мы проснулись после нашей первой ночи, вспомнил я со странным щемящим чувством. Покалывание в бедре, тем временем, стало настойчивее, и мне все-таки пришлось обратить на него внимание. Поначалу-то я подумал, что это просто результат нарушения кровообращения от долгого пребывания в одной позе — но теперь был вынужден признать свою ошибку. Нехотя отстранившись от Джинни, я перекатился на спину, и зашарил рукой по бедру в поисках источника беспокойства. Девушка, ощутив, видимо, некоторый холод, когда я отодвинулся, недовольно что-то проворчала и заворочалась, тоже просыпаясь.
В первый момент, спросонья, я даже предположить не мог, в чем же все-таки дело — но сунув руку в карман, к собственному удивлению, обнаружил под пальцами небольшой мешочек из мягкой, хорошо выделанной кожи. Заморгав, я вытащил его, просто не веря, что Пожиратели, которые меня обыскивали, оставили ЭТО при мне! Развязав тесемки дрожащими руками, я вытряхнул на ладонь зеркальце в темной деревянной рамке. Стеклышко светилось ровным голубовато-серебристым светом и вибрировало так, что свербение отдавалось чуть ли не в костях. В голове у меня все еще царил туман после короткого сна, но я все-таки с трудом заставил себя вспомнить, что нужно делать и уставился в стекло.
— Я здесь, — проговорил я. Сияние, мигнув, померкло, и в следующее мгновение зеркало отразило взволнованное, потрясенное лицо Гарри. От его вопля я поморщился и заморгал, прогоняя остатки сна. Я старался не особенно радоваться, ведь по сути, возможность поговорить с Гарри мало чем могла нам помочь, — но, почти против моей воли, де-то глубоко в сердце все же затеплилась надежда…
Разговор, впрочем, как я и думал, не принес особенного облегчения — хотя конечно, знать, что для нашего спасения мобилизованы чуть ли ни все доступные Ордену Феникса силы, было немного… скажем, обнадеживающе. Но с другой стороны, я прекрасно понимал, что с тем уровнем защиты, который установлен здесь, пробиться сюда им будет не так-то просто — и это еще при условии, что члены Ордена вообще смогут отыскать нас, а это более чем сомнительно. Отцовские поисковые чары, конечно, хороши, но уж если они не сработали сразу — мало надежды, что за следующие два с половиной дня что-то изменится. Если только нам очень-очень повезет.
Остаток воскресного дня мы провели в постели — нет, разумеется, не в сексуальном плане: ни у кого из нас не было желания ускорять ход событий и облегчать Темному Лорду задачу. Некоторое время после разговора с Гарри, мы обсуждали то, что узнали от него, но… Вскоре второй побочный эффект от зелья Покорности — некоторая апатия, отбивающая у пленника даже не охоту к сопротивлению, а, кажется, саму веру в то, что все попытки сопротивляться хоть к чему-нибудь приведут. Обсуждение постепенно сошло на нет, вскоре мы снова прижались друг к другу и уснули. Пожиратели и их хозяин не беспокоили нас — по крайней мере, до поры до времени. Где-то во второй половине дня в комнату протиснулся запуганный чуть ли не до полусмерти домовой эльф с подносом еды. Бедняга, видно, получил приказ молчать в нашем присутствии как рыба: на все мои попытки разговорить его он только выпучивал глаза и то и дело порывался начать биться головой о стену. В конце концов Джинни сжалилась над никчемным созданием и мягко тронув меня за рукав, попросила прекратить мучить его. Я и сам к тому времени уже понял, что ничего не смогу добиться от глупого домовика, так что жестом велел ему убираться.
Еда, которую нам принесли, не блистала особенными изысками — хлеб, ветчина и какой-то непонятный овощной суп, успевший совершенно остыть за то время, пока я пытался добиться от этого бесполезного домовика хоть чего-то. Привкус у него был необычный, да и запах тоже, так что есть его я не рискнул, даже после того, как Джин наложила разогревающие чары. Впрочем, особенного аппетита ни у одного из нас все равно не было.
Вскоре после того, как мы поели, дверь снова открылась, запуская внутрь странную парочку: дюжего Пожирателя в плаще и надвинутой на лицо маске, видимо, выполняющего роль охраны, и приземистого, полноватого человека с немного неприятным, одутловатым лицом, которое почему-то показалось мне смутно знакомым. Он точно не принадлежал к известным мне Пожирателям Смерти, однако где-то я его уже видел — хотя не то чтобы часто …
Загадка разрешилась, когда этот знакомый незнакомец поставил на столик поднос, который держал в руках, и сдернул с него большой темно-коричневый шелковый платок, которым тот был накрыт. На подносе помещалось прямо-таки неимоверное количество всяческих баночек, пузырьков, мензурок и прочих колбочек, наполненных жидкостями, крупинками и порошками. Новоприбывший окинул нас цепким взглядом, от которого мне стало не по себе — словно мы были подопытным материалом, над которым он ставил жутко сложный и неимоверно интересный эксперимент, и ему не терпелось поскорее приняться за работу. Но при этом его интересовал исключительно результат, и не было ни малейшего дела до того, что же в ходе исследования почувствуют сами подопытные. Испытующий взгляд остановился на Джинни, сидящей рядом со мной на кровати. Девушка заметно напряглась еще в тот момент, когда этот «экспериментатор» переступил порог, а теперь под его взглядом она, казалось, съежилась от страха.
— Ну и долго вы еще собираетесь там сидеть, Джиневра? — недовольно спросил незнакомец, и его французский акцент окончательно расставил все по местам. Мэтр Лавуазье, тот самый похищенный зельевар, о котором упоминала Алекто!
В первый момент я даже ощутил вспышку чего-то похожего на симпатию, или хотя бы сочувствия к нему, ведь он был, как ни крути, нашим товарищем по несчастью. Однако уже через минуту это чувство испарилось без следа, стоило мне только отметить в его взгляде на Джин нотку некоторой… похоти? Пока я, слегка ошеломленный подобным открытием, молча рассматривал мэтра, мое подсознание фиксировало мелкие, незначительные детали его поведения и облика — чересчур сверкающие, горящие энтузиазмом глаза, чуть резкие, порывистые движения его пухлых рук, когда он один за другим брал пузырьки с подноса и смешивал ингредиенты в высоком кубке, который тоже был среди принесенных им предметов. Легкая испарина, выступившая на лбу, и, наконец, раздражение и нетерпение, когда закончив свою смесь, он наложил согревающие чары и снова посмотрел на Джинни, хмуря брови. Очень нетипичное поведение для того, кто находится под действием каких бы то ни было подавляющих волю зелий — начиная от зелья Покорности, и заканчивая зельем Подвластия. Ничего похожего на действие Империуса я тоже что-то не замечал, как ни старался обнаружить хоть какой-нибудь признак. Я нахмурился и с силой сжал руку Джинни, когда девушка двинулась, чтобы слезть с кровати и подойти к зельевару. Тот, сперва не заметив моих действий, раздраженно запыхтел.
— Ну что вы медлите? — чуть ли не зарычал он на Джин. — Шевелитесь, шевелитесь, allons, vite (фр. «пошевеливайся»)! На осмотр! Как дитя малое, ma parole (фр. «честное слово»)! Каждый раз — одно и то же! Когда вы поймете уже наконец, triple sotte (фр. «глупая девчонка»), что ваши возражения никого не интересуют!? А ну, быстро — платье долой, и на диван! Allons! Vite!
— Вы не порабощены! — выдал я, снова удерживая за руку Джинни, которая уже было встала, чтобы исполнить приказ. Мысленно дав себе слово не забыть разобраться с приказом «долой платье», я обвиняющее уставился на Лавуазье. Мэтр лишь еще более раздраженно фыркнул.
— Mon Dieu (фр. «Боже Мой»), ну естественно, нет, — нетерпеливо отозвался он, впиваясь в меня недовольным взглядом. — И отпустите ее, sur-le-champ (фр. «немедленно»),!
У меня и в мыслях не было повиноваться — но пальцы сами собой разжались. Я успел слишком сильно поддаться проклятому зелью… Стиснув зубы, я мысленно пообещал себе, что если эта жирная скотина хоть пальцем тронет мою Джинни, я брошусь на него и, если потребуется, зубами перегрызу глотку, — неважно, зелье там или нет. Впрочем, как оказалось, большая часть моих опасений была надуманной. Нет, несомненно, Джин нравилась этому отвратительному борову, но, видимо, тот получил четкие инструкции от своего господина, как следует вести себя с его будущей матушкой. К тому же, когда она, повинуясь приказу, начала раздеваться, выяснилась еще одна любопытная вещь. В первый момент безразличие, с которым Джинни стала расстегивать пуговицы своей уродливой блузки, слегка шокировало меня — но в следующий момент я понял причину ее спокойствия. Под блузкой и юбкой на девушке оказалась старомодная нижняя сорочка из плотного материала, длиной лишь чуть выше щиколотки — так же как и блузка, она была с глухим воротом под горло и длинными рукавами, так что, в общем-то, почти полностью закрывала тело. Сложив одежду на стул, Джинни, стараясь не смотреть ни на самого мэтра, ни на Пожирателя-стражника, ни почему-то на меня, улеглась на диван и отвернула голову к спинке. Руки девушки нервно расправили тяжелую ткань рубашки, которая, несмотря на громоздкий покрой, все же достаточно откровенно обрисовывала контуры ее тела.
Мэтр Лавуазье взмахом палочки придвинул деревянный табурет и уселся, склонившись над девушкой с видом профессионала. От откровенного взгляда, которым он окинул ее, у меня, казалось, зазвенело в ушах — а когда его ладонь по-хозяйски начала щупать ее живот, в то время как другая рука с палочкой водила над ее телом, я не выдержал, и вскочил.
— Сидеть! — взвизгнул зельевар, бросив на меня панический взгляд, и даже пустив петуха. — Не смей… — пробормотал он, наставив на меня палочку. — Сядь и не шевелись, petit monstre (фр. «маленькое чудовище», «разбойник»)! Я знаю, ты силен в своей Родовой Магии… но с моим зельем тебе не справиться… — забормотал он, обращаясь скорее к самому себе, чем ко мне. — Не шевелись, — повторил он и судорожно облизнул губы.
Сидеть на месте, неподвижно, словно статуя, в то время как этот жирный зельевар практически откровенно лапал мою девушку — всего сквозь один-единственный слой ткани, пусть она и была сколь угодно плотной! — было просто выше моих сил. Особенно зная, что треклятое зелье не дает Джин даже шанса на сопротивление. Мэтр, казалось, решил, что благодаря зелью приказа будет достаточно, чтобы удержать и меня на месте, и спокойно вернулся к прежнему занятию. Ну, правду сказать, если бы не его откровенный взгляд, которым он практически раздевал Джинни, этот его «осмотр» мало чем отличался бы от той же процедуры в исполнении, например, мадам Помфри. Заклятия диагностики, движения палочки — да и даже прикосновения его руки, приходилось это признать, были вполне профессиональными. Но этот взгляд… да только за это мне хотелось в порошок его стереть на месте — и будь у меня возможность воспользоваться магией, я бы это сделал, начихав и на стража, и на то, что за убийство мне светил Азкабан.
Тем временем Лавуазье, довольно хмыкнув, опустил палочку, нарочно не убирая руку с живота Джинни, и, потянувшись за кубком, поднес его к ее лицу.
— Ну же, Джиневра, chйri, будь послушной девочкой, — проворковал он таким тоном, что моя кровь снова закипела от гнева, и я, не помня себя, вскочил на ноги. Ну, точнее, попытался вскочить. Уроки Северуса не прошли даром, — теперь я знал, что крестный был прав, и зелью Покорности можно сопротивляться, но получалось это куда медленнее, чем хотелось бы. Я смог подняться с кровати вопреки приказу — но двигался еле-еле, словно увязшая в меду муха. И все же с такой позиции я лучше видел, что происходит. Джинни, одарив зельевара убийственным взглядом, приподнялась, взяла из его рук кубок и выпила содержимое с нескрываемой гримасой отвращения, нарочито содрогнувшись, — а потом, вместо того, чтобы вернуть его Лавуазье, с силой отшвырнула в сторону. После этого воля, казалось, покинула девушку: она снова откинулась на диван и отвернула голову, избегая и его, и моего взгляда.
Неодобрительно поцокав языком, Лавуазье призвал кубок, наложил на него очищающее заклинание и поставил обратно на столик. После чего снова повернулся к Джин, и опять взял палочку наизготовку. Собрав все силы, я сделал шаг вперед. Мне казалось, что стоит начать — и дело пойдет веселее, но не тут-то было. Каждое следующее движение давалось ничуть не легче предыдущего. Мэтр, тем временем, наложил на свою «пациентку» что-то вроде постоянного диагностического заклинания, отложил палочку — и… его ладони беззастенчиво накрыли грудь девушки, чуть массируя, в чересчур чувственном для осмотра ритме. Его лицо и маслянистый блеск в глазах яснее ясного говорили: эта часть — его личная инициатива. Джинни резко повернула голову, одарив зельевара взглядом, полным такой искренней ненависти, что сам Волдеморт мог бы удавиться от зависти. А я… для меня это стало последней каплей.
Впоследствии, когда я пытался вспомнить последовавшие за этим события, в моей голове проносился калейдоскоп картинок, которые мне никак не удавалось связать в последовательное воспоминание. Я помнил пухлые ухоженные руки Лавуазье на белой ткани рубашки Джинни — странно, они были совсем не похожи на руки Северуса, вечно покрытые ожогами и шрамами от работы с опасными ингредиентами. Помнил неспешный ритм, с которым они двигались, помнил ее ненавидящий взгляд — и собственное отчаянное бешенство. Внутри меня будто бы щелкнул переключатель. Следующая картинка — перекошенное лицо мэтра, уже валяющегося на полу у моих ног, вместе со своим табуретом. У меня ощутимо болел кулак: костяшки пальцев были разбиты почти что в кровь, но я не обращал на это внимания. О магии я тоже не думал в тот момент, готовясь просто банально запинать француза до смерти. Затем — словно вспышка — испуганное лицо Джинни, а в следующее мгновение меня настиг Петрификус Тоталус, наложенный стражем-Пожирателем, о котором я, как-то между делом, совсем забыл. Даже странно было получить заклятие от такого громилы — скорее от него можно было ожидать удара кулаком. Впрочем, и он не заставил себя ждать, как только Пожиратель в два шага приблизился ко мне — удар в живот швырнул меня обратно на кровать, вышибив, казалось, заодно и воздух из легких.
— Идиот! — завизжал Лавуазье, вскакивая на ноги. К моему удивлению, обращался он к Пожирателю. — Какого черта, каким местом ты думаешь!? Merde! Лорд шкуру спустит с нас обоих, если с головы этого мальчишки упадет хоть волос! Если он во вторник окажется неспособен выполнить то, что от него требуется, нашей судьбе никто не позавидует…
— Ай, бросьте, мэтр… — пробасил тот. Голос казался незнакомым, а впрочем, мне было не до того. Я фиксировал его слова лишь краем сознания, стараясь хоть как-то избавиться от разливающейся от места удара по всему телу боли. — Ну, поколбасит мальчишку маленько, велика беда… ничего ему не сделается. И вообще, вам ли волноваться! Да с вашими зельями и у мертвого встанет, не то что у молодого парня…
— Merde! Кругом одни кретины! — выругался мэтр, отыскивая на полу свою палочку и бросая раздраженный взгляд на Джинни.
К тому времени боль у меня в животе несколько унялась, — не совсем, но, по крайней мере, теперь я хотя бы мог дышать. Вдвоем с незадачливым охранником, наши мучители уложили меня в середину кровати, устроив поровней. Воспользовавшись тем, что я все еще обездвижен, Лавуазье слегка трясущимися руками взял с подноса небольшую колбочку — стоявшие рядом с ней задребезжали и зазвенели, пока он вынимал ее, — и, откупорив, влил содержимое мне в рот, приподняв мою голову и игнорируя убийственный взгляд, которым я попытался его пронзить. Глотать я упорно не собирался (не говоря уже о том, что, находясь под Петрификусом, и не смог бы, даже если б и захотел), но мэтр умело запрокинул мне голову и помассировал горло, помогая жидкости просочиться в пищевод. Я рефлекторно глотнул, почти не ощущая слабого, чуть вяжущего вкуса. Снова зелье Покорности…
— Вот, вот так, вот, молодец, ты мой хороший мальчик… — проворковал Лавуазье тем же тоном, которым говорил с Джинни. Его лицо приблизилось к моему, так что я мог чувствовать сладкий до приторности «аромат» его одеколона. Мэтр окинул меня оценивающим, испытующим взглядом, и…мне это померещилась? В его глазах снова загорелся похотливый огонек, взгляд из оценивающего стал… откровенным? Я бы сказал, скорее сальным. Казалось, его глаза прямо-таки «раздевают» меня самого, точно так же, как несколько минут назад «раздевали» Джинни. В первый момент мне было трудно вообще поверить в то, что все это — не игры моего разгулявшегося воображения. Отрезвляло только то, что раньше я не замечал за собой подобных извращеннических наклонностей… Лавуазье плотоядно облизнул губы — и все сомнения окончательно отпали. Я невольно содрогнулся от отвращения. Казалось, моя эскапада не только нисколько не разозлила француза, но и наоборот, даже сделала в его глазах… привлекательным? Кажется, парни и девушки возбуждали его в равной степени! Гомосексуальные отношения я в принципе не переносил (по крайней мере, применительно к себе самому), а этот человек вызывал у меня неприязнь даже БЕЗ мыслей о сексе. Впрочем, не сомневаюсь, мэтра мое отношение к нему ни капли не заботило: его руки уже ощупывали меня — пока еще не больше необходимого, но каждое прикосновение, казалось, содержало в себе если не обещание, то по меньшей мере намек…. Сам не знаю, почему, но сексуальный подтекст чудился мне в каждом его действии, даже самом мимолетном, и я не мог избавиться от нарастающей внутри тошноты, вызванной отвращением. Несколько раз ощутимо нажав на мои ребра раскрытой ладонью, француз вдруг словно вспомнил о чем-то и убрал ее. — Джиневра, на сегодня достаточно, можете одеваться, — сказал он, обернувшись к Джинни через плечо. — А мне пора заняться вашим молодым человеком…
Подобного унижения я, наверное, не испытывал еще никогда, даже на четвертом курсе, во время достопамятного превращения в хорька. Этот мерзкий французский хлыщ, казалось, лапал меня ничуть не менее откровенно, чем Джинни, — и все это не снимая петрификуса, так что я и пальцем пошевелить не мог, чтобы избавиться от него. И если Джин при осмотре еще оставалась хотя бы в рубашке, меня Лавуазье не пощадил. С помощью своего охранника-Пожирателя он раздел меня до пояса, и его холеные пухлые руки беззастенчиво заскользили по моей коже, прикасаясь, как мне казалось, гораздо более интимно, и поглаживая куда более откровенно, чем требовалось для осмотра. Мне оставалось только благодарить судьбу за то, что эти извращенцы хоть штаны мне оставили — иначе я бы умер от стыда и отвращения прямо на месте. Я и так почти все время дрожал — и отнюдь не от холода — но был в состоянии сделать хоть что-нибудь, чтобы прекратить эту пытку. Все что я мог — это лишь закрывать и открывать глаза. Ну, возможно, еще метать гневные взгляды, но в этом все равно не было никакого смысла. Лавуазье было плевать с высокого дерева и на мои взгляды, и на мои ощущения
Меня не покидало усиливающее чувство тошноты, но мэтр, на мое несчастье, был все-таки профессионалом. Он понял мое состояние чуть ли не раньше меня самого и умело купировал его, во время осмотра влив в меня еще несколько зелий. Каждое из них мне приходилось глотать только с его помощью — самостоятельно я не мог даже этого. Ну и конечно, пользуясь случаем, он не упускал возможности погладить мою кожу там, куда только мог дотянуться, и даже отпустил пару замечаний о ее мягкости, вогнав меня в краску одновременно от стыда и от гнева. От осознания того, что все это происходит на глазах у Джинни, мне хотелось провалиться сквозь землю, и я мысленно умолял любые высшие силы, приходящие мне на ум, только об одном — чтобы все это побыстрее закончилось, — но не тут-то было. Француз походил на ребенка, получившего новую игрушку, и не собирался расставаться с нею так быстро. Процедура уже мало напоминала медицинский осмотр — в самом деле, ну сколько можно ощупывать пациента? Но остановить Лавуазье было некому, и он откровенно наслаждался этим. Его назойливые руки были, казалось, везде — поглаживали, массировали и даже легонько пощипывали то тут, то там время от времени.
Наконец француз поднял и сунул в карман палочку, которую уже после нескольких заклятий отложил в сторону, и словно бы нехотя встал с края кровати. Деловито собрав пустые пузырьки и мензурки, он поставил их обратно на поднос, отодвинув от тех, в которых еще что-то оставалось, накрыл сверху шелковым платком, и, снова плотоядно облизнув губы, по очереди одарил нас с Джинни премерзкой обещающей ухмылкой.
— C’est tout (фр. «это все»), на сегодня все, мои сладкие, — проворковал он. — Можете отдыхать. Увидимся завтра, — и, еще раз окинув нас обоих отвратительно сальным взглядом, поднял поднос и удалился. Пожиратель открыл дверь перед зельеваром, и, бросив на нас взгляд — выражение за маской, конечно, разобрать было невозможно, но мне послышался издевательский смешок, — вышел следом, оставив нас с Джинни наедине.
Некоторое время после ухода «палачей» мы провели молча. Джинни натянула обратно свою жутковатую одежду, и теперь сидела на диване, молча глядя в одну точку и обхватив себя руками. Я тоже молчал, хотя и по другой причине: снять с меня обездвиживающие чары никто до сих пор не удосужился. От прикосновений Лавуазье моя кожа, казалось, горела, или, если точнее, зудела, словно его руки вымазали меня чем-то отвратительным, и мне не терпелось смыть это. Однако под действием заклятия я был не в состоянии самостоятельно даже подать голос. Я мог только лежать и ждать, когда Джинни вспомнит обо мне. Не знаю, сколько времени так прошло — но судя по тому, что я едва не уснул снова, — довольно много.
— Ну, что ты все молчишь? — наконец как-то горько спросила Джинни. В голосе девушки звенели слезы, так что мне, как бы зол я ни был на Лавуазье, тут же захотелось обнять ее и утешить — но я, черт побери, не мог даже шевельнуться! Фыркнув — максимум того, на что я был сейчас способен, — я продолжал ждать. — Ты ведь знаешь, я не хотела этого… — проговорила девушка, опуская голову. — Я старательно засопел, отчаянно надеясь, что это сойдет за согласие, но, похоже, тщетно. — Что?! — выкрикнула Джинни, очевидно, сочтя мое сопение за ответ абсолютно противоположный тому, который я пытался выразить. — Малфой, ты совсем спятил, ты думаешь, мне это нравилось? А самому тебе было каково?!
Она с вызовом уставилась на меня, — но я мог в ответ только сделать «страшные глаза» и засопеть еще яростнее. Джинни недоуменно заморгала — и вдруг, вспыхнув, нервно хихикнула. «Вспомнила, наконец!» — пронеслось у меня в голове со смесью облегчения и раздражения.
— Ой… — выдавила она. — Прости, я забыла… Фините Инкантатем! — я даже не заметил, как у нее в руках оказалась палочка — а в следующее мгновение чары спали, и я с облегчением ощутил, что снова могу двигаться. Какое же это было потрясное чувство! Я потянулся и сел, поводя плечами и наклоняя голову, чтобы размять затекшую шею.
— Ох… «забыла» она… — проворчал я, метнув на девушку притворно-негодующий взгляд. — Я уж думал, мне так вплоть до завтра лежать придется. Чуть, к дементорам, не уснул.
— Извини, — снова хихикнула Джинни. Кажется, несмотря на все наши «неприятности», это нехитрое недоразумение помогло ей собраться с духом. — Ты как? — поинтересовалась девушка, присаживаясь на край кровати. Я еще раз повел плечами и, поморщившись, с силой потер плечи ладонями.
— Здесь есть душ? — спросил я. Несмотря на то, что прошло уже немало времени, я все еще горел желанием вымыться — и желательно, чтобы вода была погорячее, а мочалка — пожестче.
— Да, вон за той дверью, — кивнула Джин. — Дать тебе полотенце?
— Если есть, — кивнул я, сползая с кровати.
Как и намеревался, в ванной я включил максимально горячую воду, какую только мог выдержать, и забрался под душ, надеясь обжигающими струями смыть с себя ощущения жадных рук Лавуазье. Проклятие, да по сравнению с этим чуть ли не меркла та жуткая ночь, которую я провел с Паркинсон под действием приворотного зелья! Ну, вообще-то, наверное, меркла она еще и за давностью времени… Впрочем, не столь важно. Сейчас мне казалось, что даже тогда я не испытывал подобного отвращения — и, по всей видимости, отчасти был прав. Пэнси хотя бы была, все-таки, девушкой, а не здоровенным толстым извращенцем…
Жаль, более-менее жесткую мочалку мне найти не удалось, и пришлось ограничится обычным сетчатым пучком, пригодным больше для того, чтобы взбивать мыльный гель в пену, а не для того, чтобы отмыть себя как следует. Максимально вдавливая эту пародию на мочалку в свое тело, я намылился несколько раз подряд, израсходовав почти весь флакончик ромашкового геля для душа, но окончательно избавиться от воспоминаний так и не смог. Я проторчал в ванной, должно быть, не меньше часа — наверное, я мог бы провести в своих бесплодных попытках и больше времени, если бы не Джинни.
За шумом воды я не услышал звука открывшейся двери, и потому чуть не подскочил, когда мне на плечо, мягко погладив, легла прохладная рука.
— Мерлин, Дрей, ты что тут, свариться заживо пытаешься? — воскликнула она, коснувшись стекающей по моей спине струйки, и, решительно отодвинув меня с дороги, покрутила краны, регулируя температуру воды.
Я невольно выронил мочалку из рук и устало прислонился к стене. Ощущение зуда на коже не прошло, хотя и немного уменьшилось. Я все еще чувствовал себя каким-то… запятнанным. Салазар! Меня сотрясала дрожь, несмотря на то, что от жара и горячей воды моя кожа покраснела и сморщилась, а в воздухе было столько пара, что еще немного — и для того, чтобы тут дышать, понадобились бы жабросли. Джинни внимательно посмотрела на меня, а потом решительно перешагнула через бортик ванной и прильнула ко мне всем телом, не обращая ни малейшего внимания на то, что ее одежда тут же намокла. Я ничего не говорил — но она снова поняла меня без слов.
— Я знаю, — тихо сказала она, поглаживая прохладными ладонями мою разгоряченную спину.
Странно, но ее прикосновения помогали куда лучше, чем мои попытки смыть свои воспоминания. Мне касалось, что там, где ее ладошка касается меня, зуд унимается, и даже воспаленная от долгого трения мочалкой кожа перестает ныть и гореть. Я обнял Джинни, прижимаясь к ней в ответ, утыкаясь лицом в ее повлажневшие от пара волосы. Я чувствовал себя ужасно беспомощным, и девушка была для меня сейчас той самой соломинкой, за которую я хватался, точно утопающий. Наверное, мне должно было быть стыдно или хотя бы неловко за свою слабость — но ничего подобного я в тот момент не чувствовал, лишь острую, как бритва, потребность. Потребность ощутить поддержку и понимание, убедиться, что я не один и меня не бросили разбираться с этим в одиночку. Я нуждался в Джинни в тот момент — как в воздухе и даже сильнее, — так что хотя бы просто отстраниться казалось равносильным смерти…
— Со мной было то же, — после долгого, кажется почти бесконечного молчания тихо проговорила девушка, прижавшись легким поцелуем к моей ключице, и снова уткнулась лицом мне в шею. — После первого «осмотра» я думала, что с ума сойду. Я боялась этого урода до умопомрачения. С этими его зельями, я знала, что даже бороться с ним не смогу, захоти он… А Пожиратели — те, что приходят с ним — останавливать его точно не будут…
— Как же ты справилась с этим? Одна… — хрипло проговорил я и сглотнул, в каком-то жутком озарении представляя себе разом все то, что она пережила за эти недели, пока была в плену — а ведь Джинни-то не было на кого опереться! Я крепче прижал ее к себе, с некоторым облегчением ощущая, как во мне просыпаются привычные инстинкты — стремление защитить любимую, желание утешить ее и поделиться своей силой. Смешно, не я ли всего несколько минут назад черпал силу в ее поддержке и изнывал от собственных переживаний? Теперь же я сам готов был делиться с нею своей неведомо откуда взявшейся духовной силой. А может быть, это где-то глубоко внутри меня снова подняла голову крохотная гриффиндорская частичка, то ли и впрямь подцепленная от Гарри, то ли просто разбуженная им в моей душе и вытащенная на свет? Еще крепче обнимая Джинни, я уже не только искал ее поддержки, но и сам стремясь поддержать и защитить, пусть и запоздало…
— Я смогла с этим справиться далеко не сразу, — отозвалась она, и приподняла голову с моего плеча, заглядывая в лицо чистым, незамутненным взглядом, отчего-то слегка напомнившим мне Луну Лавгуд. — Успокоил меня, как ни странно, Темный Лорд.
— Волдеморт? — не поверил своим ушам я. Джинни хихикнула, мигом потеряв сходство с рейвенкловской блаженной и став самой собой.
— А ты знаешь других Темных Лордов? — поддела она меня. Я посмотрел ей в глаза — и невольно ощутил, как ее решительность и сила передаются и мне, и расцветают в моем сердце буйным цветом. Глубоко вдохнув напоенный паром воздух, я усмехнулся своей «малфоевской» улыбкой — отчасти насмешливой, отчасти высокомерной.
— В отличие от некоторых, я свои знания по истории Магии почерпнул не из сновидений на уроках Биннса, — выдал я, — поэтому нескольких Темных Лордов все-таки могу перечислить и помимо нашего красноглазого приятеля. Впрочем, с точки зрения магической принципиальности…
— Да-да-да, я помню, «и концепции видового дуализма разновидностей чар…» — перебила меня Джин, закатывая глаза. — Не будь занудой, Малфой. И вообще, тебе не кажется, что пора бы вылезти уже из душа, а? Думаю, продолжить разговор в спальне будет удобнее.
— Хм, ну, пожалуй, ты права, — согласился я и, воспользовавшись моментом, поцеловал ее в губы.
Странное дело, но, то ли мы оба устали бояться и переживать, то ли на нас подействовали таким образом зелья, которые вливал нам Лавуазье, но напряженность последних суток как-то отступила. Выключив воду, мы выбрались из ванны. Я огляделся в поисках полотенца — но обнаружил лишь смехотворно маленький клочок материи, предназначенный, в лучшем случае, для лица. Скорчив рожу, я устремил притворно-возмущенный взгляд на Джинни, которая с невозмутимым видом заклинанием сушила свою одежду и волосы.
— Между прочим, кое-кто обещал мне полотенце, — язвительно заметил я. — Не знаешь, кто бы это мог быть?
— М-м, понятия не имею, — фыркнула Джин, и с усмешкой наложила осушающие чары и на меня. Тело словно обдало приятно прохладным ветерком — и в следующий момент я обнаружил, что сухими стали даже волосы — ну, относительно сухими. Пар, все еще клубящийся в воздухе, тут же сделал их снова влажными, как и кожу, но уже не до такой степени. Покосившись на свои, сложенные на тумбочке, брюки и рубашку, я вздохнул при мысли надеть на чистое тело одежду, в которой проходил больше суток. Взгляд упал на палочку Джинни, которой та накладывала что-то вроде погодного заклинания, чтобы хоть немного уменьшить влажность в помещении.
— Джин, ты не могла бы…? — попросил я, когда она закончила. Подцепив свою рубашку, я выразительно посмотрел на девушку — однако на сей раз наше «понимание друг друга без слов», видимо, дало сбой.
— Что? Мне отвернуться? — хмыкнула Джинни. Я притворно тяжело вздохнул, «возведя очи горе».
— Только если захочешь, — отозвался я. — Хотя чего ты там не видела… Но я вообще-то имел в виду, не затруднит ли тебя наложить на мою одежду очищающее заклятие? На чистое тело грязные вещи одевать не хочется…
— Ну, вообще-то, тут в шкафу есть какая-то чистая одежда, и мужская в том числе, — сказала Джинни, и хихикнула. — Но почему-то мне кажется, тебя она не очень вдохновит. Моя — из того же гардероба.
— Ужас, — констатировал я, на мгновение представив себе, что именно являла собой эта «мужская одежда» прошлого века — какие-нибудь, не приведи Мерлин, камзолы, панталоны, или хуже того — лосины и иже с ними. Содрогнувшись, я состроил умоляющие глазки. — Может, все-таки очистишь мою? — попросил я жалобным тоном, так что Джинни не удержалась от смеха.
— Слизеринская хитрюга, — пробормотала она, накладывая чистящие чары на мою рубашку, потом проделывая то же самое и с брюками и бельем. — Так значит, моя одежда тебе не нравится? — спросила девушка прищурившись, пока я одевался.
— Ты, надеюсь, ее не сама выбирала? — поинтересовался я в тон ей. Джинни хмыкнула.
— Естественно, сама, — притворно оскорблено отозвалась она. — Вот только выбирать было особенно не из чего. Просто в первый раз меня осматривала — на предмет пригодности для планов Лорда — никто иная, как Беллатрисса. А она… то ли унизить меня хотела, то ли на место поставить — а может, и то и другое… В общем, от моей собственной одежды мало что осталось.
— Да уж, выходит, мне повезло, что я только мантии лишился, — заметил я, содрогнувшись, и начал застегивать пуговицы на рубашке.
Вернувшись в комнату, мы снова устроились на кровати — на сей раз под одеялом, — и прижались друг к другу, впрочем, оставшись в одежде.
— Расскажи мне про Лавуазье, — попросил я, притянув Джинни к себе и поудобнее устраивая в своих руках. — Он всегда так делал? Ну, во время осмотра? — спросил я, и девушка, снова вспыхнув, отвела глаза.
— Да, — коротко ответила она. — Мне повезло, что Лорду я нужна и меня нельзя трогать. Именно так он меня и успокоил, когда напомнил об этом Лавуазье. При мне. Иначе, боюсь и представить, до чего тот мог дойти. Зелье Покорности этот… этот француз варил сам, и естественно, оно включает и его как «хозяина». С этими возможностями… Я даже сопротивляться ему бы не смогла. Я и не могла вообще-то…
— Что именно он себе позволял? — почти зарычал я. Джинни напряглась.
— Редко больше того, что ты видел сейчас, — сказала она. — Только обычно это длилось дольше. Он… Не успокаивался, пока я не… — она сглотнула и помолчала. — Ну, ты знаешь, какую реакцию могут вызвать такие прикосновения, — прошептала Джинни совсем тихо, на поднимая глаз. Я кивнул, понимая, что она имеет в виду возбуждение, волей-неволей возникающее от прикосновения к эрогенным зонам. Конечно, у парней такая реакция выражена сильнее, но и девушки от нее до конца не избавлены. Лицо Джинни пылало, но при одном воспоминании о руках Лавуазье, скользящих по телу, я и сам готов был со стыда провалиться под землю. Похоже, девушки и юноши привлекали этого французского извращенца в равной степени. Однако пока моя сознательная часть металась между гневом и стыдом, слизеринское подсознание делало свое дело. Что-то в словах Джинни меня определенно зацепило, и когда смесь эмоций немного утихла, я, наконец, смог в достаточной степени взять себя в руки и начать соображать.
— Значит, говоришь, зелье Покорности включает в себя и его? — переспросил я. — Интересно… а Волдеморт знает об этом?
— Понятия не имею, но думаю, что знает, — отозвалась Джинни, наконец-то немного расслабляясь и крепче прижимаясь ко мне. Устроив голову на моем плече, девушка удовлетворенно вздохнула, и продолжала только после некоторого молчания. — Здесь, в этом доме, Темный лорд — что-то вроде Дамблдора в Хогвартсе. Ну, в смысле, он знает практически все, что тут происходит. Так что, наверное, и о зелье знает тоже.
— Мда? — скептически протянул я. — Ну да, возможно и так… И все-таки целиком полагаться на это не стоит…
На самом деле, слова Джинни меня не убедили. Ну, начать хотя бы с того, что, как показала история с крестражами, Дамблдор тоже не так уж всеведущ, как хочет показать — даже если брать только Хогвартс. А уж Темный Лорд… вряд ли он оставил бы нам зеркальце, если бы знал о нем. Возможно, он действительно знает о большей части того, что происходит в этом доме — по крайней мере, о том, кто куда пошел и где находится, — но незначительные мелочи от него утаить, я уверен, можно. Впрочем, вслух я этого говорить не стал — все равно оставался шанс, что у этих стен имеются весьма любопытные ушки. Правда, похоже наш разговор с Гарри все-таки ускользнул от их внимания, но это могло быть исключительно совпадение…
Остаток дня и ночь прошли спокойно, и, кроме принесшего ужин эльфа, нас никто не беспокоил. Лопоухое создание с опаской косилось на меня, но на сей раз я решил воздержаться от расспросов. Ужин, как и обед до этого, разнообразием не блистал — та же ветчина, хлеб, немного сыра — и в дополнение какая-то склизкая зеленая масса, напоминающая салат из рубленой зелени, но заправленный чем-то, на мой вкус, абсолютно мерзким. Я несколько раз потыкал вилкой в неприятно пахнущую массу, но попробовать так и не сподобился, снова ограничившись бутербродом, жевать который приходилось всухомятку. Впрочем, на мое счастье, Джинни этот «салат» привлекал не больше моего: — девушка с отвращением оттолкнула тарелку и категорично потребовала принести чаю.
Наконец, кое-как утолив голод, мы снова забрались в кровать, — но спать не хотелось, сказывался весь день, проведенный именно за этим занятием. Поначалу мы молчали. Особенно острое ощущение стыда как-то притупилось, однако — видно, в качестве последствия, — между нами все же установилась некоторая напряженность. Признаться, мне еще никогда раньше не приходилось так себя чувствовать. Одно дело, если бы «приставания» Лавуазье ограничились Джинни. Это было бы возмутительно, я бы бушевал и, возможно, крушил мебель — но при этом оставался в привычной для себя роли. Конечно, защитничек из меня сегодня вышел аховый, но если бы этим только все и ограничилось, мне, наверное, все равно было бы легче. Теперь же получалось, что я невольно и сам оказался на месте Джинни, и был уже не просто оскорбленным парнем, чья девушка подверглась… ну, если не насилию, то по меньшей мере, домогательствам. Сейчас я и сам превратился в жертву домогательств…
И все-таки было кое-что еще, что заинтересовало меня во всей этой истории. Из разговора Алекто и Горбина, который мы с Гарри невольно подслушали той достопамятной ночью, да и потом, по рассказам Дамблдора, выходило, что мэтр Лавуазье был похищен Пожирателями Смерти — и не без борьбы. Однако человек, представший перед нами сегодня, не походил на пленника — или, если уж на то пошло, на жертву Империуса и подчиняющих зелий. Мало того, припомнил я, зельевар и сам подтвердил, что не порабощен! Выходит, он тоже Пожиратель Смерти? Мне снова вспомнились пухлые, холеные руки, ощупывающие и массирующие мое тело. От отвращения я опять ощутил тошноту, но усилием воли заставил себя отодвинуть неприятные ощущения на задворки сознания и сосредоточиться на том, что именно видел. Во время работы Лавуазье засучил рукава — каждый примерно до середины предплечья. А этого было вполне достаточно, чтобы сомнений не оставалось: Черной Метки у него не было.
Но что же это получалось? Лавуазье — НЕ Пожиратель? Но ведь — по крайней мере, сейчас-то уж точно! — он работает на Волдеморта! А может, он был скрытым агентом? Но Лорд не доверял людям просто так: даже Снейпу, которого заслал шпионить в Хогвартс, под нос к Дамблдору, Волдеморт все равно поставил Метку, несмотря на весь риск. Хотя, наверное, он сделал это раньше, чем принял решение отправить Северуса в школу… Вероятно, так оно и было — но, опять же, не факт.
Некоторое время я терялся в догадках — и все же это было лучше, чем предаваться горестным размышлениям о позоре, которому подверг нас зельевар. Конец моим раздумьям положила Джинни, с которой я, в конце концов, поделился своими соображениями.
— Лавуазье сюда привезли уже после меня, — сказала она. — Где-то с неделю назад, или около того. Поначалу он орал и возмущался — пожалуй, еще больше, чем ты перед уроком Хагрида. — Я хихикнул и вскинул брови в притворном возмущении.
— По-твоему, этот толстый извращенец может делать что-то лучше, чем я? — оскорблено вопросил я. Джинни весело фыркнула.
— Не дури, Дрей, — сказала она, чуть повернувшись, и легонько потрепала меня по щеке. Мы полулежали — полусидели на кровати, накидав в изголовье все имеющиеся подушки, так что Джинни уютно устроилась в моих руках, прижимаясь ко мне спиной.
— Брось, Джин, я просто пытаюсь помочь нам обоим немного развеяться.
— Понимаю. Так вот, касательно «этого толстого извращенца». Как я уже сказала, поначалу он только и делал, что орал и возмущался — ровно до тех пор, пока Лорд не поговорил с ним с глазу на глаз. После этого… После этого началось то, что ты имел «счастье» наблюдать сегодня.
— Так выходит, Волдеморт все-таки мог его заколдовать? — с сомнением проговорил я. Джинни покачала головой.
— Я так не думаю, — сказала она. — Скорее… Я бы сказала, Лорд «обратил его в свою веру». В умении соблазнять ему не откажешь, и совсем не каждый вид искушения требует красивой внешности. Мало ли что он мог предложить. Власть, деньги, или, например, возможность спокойно работать с запрещенными ингредиентами…
— Ну да, или возможность ставить эксперименты, так сказать, «на живом материале»… Ты права, — согласился я, с содроганием вспоминая потусторонний голос заключенного в диадеме Рейвенкло кусочка души Темного Лорда. Да уж, если бы не Гарри, неизвестно, смог бы я устоять против него… Наверное, смог бы. Но все равно, испытав это на себе, я не мог не признавать того, что, в самом деле, в умении искушать ему не откажешь — и не его вина, что те вещи, которые он мог предложить, оказались недостаточно привлекательными для меня. Но даже так, он все равно тогда смог заронить в мое сердце сомнение — пусть и мимолетное. Плюс, не стоит забывать, что крохотный кусочек души, заключенный в крестраже, еще не обладал ВСЕМИ умениями и опытом самого Темного Лорда. Да и кто знает —, наверняка для Лавуазье у него нашлись аргументы пособлазнительнее?
Pov Гарри Поттера
Поначалу, только выйдя из Больничного Крыла, я витал в облаках, воодушевленный, восхищенный и потрясенный тем, что только что произошло. В голове не укладывалось, что только что — всего каких-то десять минут назад! — мы с Блейз занимались — по-настоящему занимались любовью! Десятый — а может, и сотый раз, — я ловил себя на том, что по моему лицу блуждает глупо-мечтательная улыбка, а мысли гуляют где-то далеко-далеко от сегодняшнего «здесь и сейчас» с его проблемами и бедами, которое настойчиво пыталось напомнить о себе. Хотя, если уж откровенно, то было кое-что еще и помимо маячившего на мысленном горизонте Волдеморта и его козней, что омрачало мое радужное настроение. А именно — то, что я оказался не способен доставить Блейз такое же наслаждение, какое получил сам. И уже второй раз, между прочим… Нет, она могла сколько угодно утешать меня и говорить, что у девушек с этим сложнее — но тем не менее, я не сомневался, что способы сделать все правильно — существуют. Все дело в моей неопытности… Хотя, с другой стороны, ну где я мог набраться опыта? Вот она, негативная сторона невинности и принципа «беречь себя для настоящей любви»… Не то, чтобы я жалел об этом — просто было стыдно и неудобно за собственный невольный эгоизм и растерянность.
Впрочем, самобичевание все-таки в этот раз выходило у меня не очень убедительно. Нет, конечно, мне было стыдно — но не до такой степени, чтобы не сметь поднять глаза и считать себя полным ничтожеством. Может быть, помогли утешения Блейз, а может, уверенности придавал тот факт, что при взгляде на нее я не видел на лице девушки выражения недовольства или, хуже того, отвращения. Наоборот, моя Слизеринская Принцесса ловила мои взгляды с лукавой улыбкой, и во взгляде ее светились искреннее тепло и… нежность? Пожалуй, да, это было самое подходящее определение… Вздохнув, я мысленно дал самому себе страшную клятву, что в следующий раз — когда бы он ни произошел, — я, что называется, костьми лягу, но сделаю все возможное и невозможное, чтобы доставить ей наслаждение.
Однако по мере того, как мы проходили коридор за коридором, реальный мир с его проблемами и угрозами напоминал о себе все явственнее. Казалось, в школе изменилось практически все, начиная от поведение всех ее обитателей, и заканчивая самой жутковато-напряженной атмосферой страха и близящейся угрозы. И это за столь ничтожный срок — менее, чем за сутки! Казалось, что сам хогвартсский воздух насквозь пропитан ощущением приближающегося несчастья. Трудно было поверить, что всего лишь вчера студенты и преподаватели были почти беззаботными, собирались на квиддич, вовсю обсуждая предстоящую игру, спорили, а кое-кто даже делал ставки… Теперь же в коридорах редко где попадались группки учеников, и даже старшеклассники старались держаться вместе. Да что там, по словам Блейз, притихли даже слизеринцы в своем подземелье! Да кто бы мог подумать, что похищение одного-единственного студента — пусть и старосты факультета — может повлечь такую реакцию! Особенно, учитывая то, что никто не знал толком, что именно затеял Волдеморт, и зачем ему понадобился именно Драко Малфой. Хотя никакие предположения и близко не могли предугадать тот ужас, который Темный Лорд запланировал на самом деле!
Как оказалось, когда Рон сказал, что нас с Блейз зовет Дамблдор, он имел в виду, что директор зовет нас всех — и их с Гермионой тоже. Нечего и говорить о том, что мадам Помфри была, мягко говоря, недовольна подобным положением дел. Все-таки состояние Гермионы все еще вызывало серьезные опасения, несмотря на всевозможные стабилизирующие зелья, которыми мою подругу ежедневно пичкали чуть ли не доверху. Но все же отвести ее в директорский кабинет было проще и в какой-то степени безопаснее, чем переносить беседу с директором в больничную палату, где нас могли услышать посторонние уши. Не говоря уже о том, что на этом «собрании» наверняка будет присутствовать Снейп, который при случае может оказать медицинскую помощь не хуже заправского колдомедика.
Разумеется, как и Рон, я тоже переживал за Гермиону, и отчасти был с ним согласен, что ей лучше было бы оставаться в постели — но случай был экстраординарный, и ее ум несомненно, пригодился бы нам сейчас (впрочем, как и всегда). Не говоря уже о том, что было бы просто несправедливо оставить ее изнывать от скуки и неизвестности в Больничном крыле, в то время как сами мы занимались бы составлением планов атаки на логово Волдеморта и спасения наших друзей.
И все-таки, несмотря на все тревоги и опасения, я ощущал дикую смесь страха и возбуждения при мысли о том, что вот-вот мне, кажется, снова придется встретиться с Волдемортом лицом к лицу. Нет, конечно, мысль о поединке с Темным Лордом могла, вообще-то, заставить мое сердце замереть от страха, а потом затрепыхаться с удвоенной силой. Особенно если учесть особые обстоятельства: крестражи уничтожены еще не все, а значит, я не должен убивать этого выродка, даже если мне представится такая возможность. Ну, не то чтобы я всерьез рассчитывал, что мне действительно выпадет такой шанс. Надеяться приходилось разве что на удачу… и хотя до сих пор она меня почти не подводила, везение могло когда-нибудь да закончиться. Кроме того, шансы были заведомо неравны, даже если не обращать внимания на разницу в возрасте, опыте и магической силе. Волдеморт приложит все силы, чтобы избавиться от меня — тогда как моя задача будет заключаться в том, чтобы максимально отвлечь его, но при этом я не могу его убить… Вся беда была в том, что никто из посвященных в тайну бессмертия Темного Лорда не мог точно сказать, что произойдет, если убить его раньше, чем все крестражи будут уничтожены, а потом все же уничтожить их? Умрет ли он окончательно, лишившись своих «якорей», или же уцелевшая часть его духа все еще будет продолжать существование, чтобы позже воплотиться опять? Или же без своих крестражей он не сможет снова стать достаточно силен, чтобы обрести тело, и так и будет скитаться по миру бесплотным духом? Признаться, я затруднялся ответить, какой из вариантов пугал меня больше (ну, возможно, кроме самого первого).
Дамблдор ждал нас, как я и предполагал, в компании Снейпа. Выслушав мой рассказ о том, что худо-бедно, но с помощью зеркальца мы наладили связь с узниками Пожирателей, Дамблдор покачал головой, однако ритуал и его последствия оставил без комментариев, сказав только, что ему нужно будет хорошенько поразмыслить об этом. Признаться, меня это даже немного возмутило, однако отчасти директор был прав — тревоги тревогами, но что именно мы можем сделать до тех пор, пока их местонахождение точно не определено? Все мы понимали, что основная надежда сейчас — на Люциуса с его ритуалом, и поэтому слова Драко о том, что не факт, что он сработает, мягко говоря, не радовали. Во всяком случае, весть о том, что время поджимает, точно не прибавляла нам ни радости, ни надежды на благополучный исход. Все согласились, что ритуалу нельзя позволить состояться, ибо это, в первую очередь, означало пожертвовать жизнями Джинни и Драко. Не говоря уже о том, что после него Волдеморт мог обрести не только новое тело, но и новую силу — Родовую Силу Малфоев! Насчет этого, правда, оставалась надежда, что в крайнем случае Люциус мог попытаться изгнать сына из рода, — что, опять же, не факт, что сработает. Но если Драко все-таки можно еще будет спасти и после первой фазы ритуала — после зачатия, — то Джин обречена с самого начала…
По словам Снейпа, надежда, что поисковый ритуал Люциуса успеет завершиться к тому времени, как наступит роковой час, таяла с каждой минутой. Члены Ордена и некоторые авроры, из числа сочувствующих, проверяли всевозможные таинственные дома и частные особняки по всей Англии, но наткнуться таким вот образом на убежище Темного Лорда можно было только случайно — а вероятность этого была настолько мала, что и говорить о ней не стоило. А если еще вспомнить об отвлекающих и защитных чарах, которые, без сомнения, окружали Логово Волдеморта, перспектива и вовсе рисовалась мрачная донельзя. Нет, конечно, Дамблдор утверждал, что еще не исчерпал все возможности, и что надежда еще есть — но по его тону и выражению лица невозможно было понять, действительно ли у директора есть план, или же он просто пытается успокоить и несколько обнадежить нас. Взгляды, которыми то и дело обменивались директор и зельевар, внушали некоторую надежду, однако все мы понимали, что не стоит слишком уж полагаться на это.
Наконец, когда все новости были рассказаны, а варианты возможных действий обсуждены не по одному разу, Дамблдор отпустил всех — кроме, как водится, меня. Я остался, проводив всех остальных глазами, и гадая, чего же хочет директор на сей раз. Впрочем, я догадывался, чего именно.
— Гарри, есть еще одно дело, которое я хотел бы обсудить с тобой, — начал он, и я кивнул.
— Я догадываюсь, сэр. Вы имеете в виду Джареда Поттера?
— Да. Он был у меня сегодня и сказал, что хочет официально признать тебя как наследника. Скажи, ты действительно согласен на это?
— Я… Я еще не дал ему ответа, — отозвался я. Вы считаете, мне не стоит соглашаться?
— А как думаешь ты сам? — ответил вопросом на вопрос директор, и прежде чем ответить самому, я задумался. Где-то в глубине души во мне оставалась старая детская обида и боль обманутых надежд. Но вместе с тем, я знал, что не обвиняю деда в том, как сложилась моя судьба. Отчасти я понимал его — он остался совсем один на склоне лет, и принимать к себе ребенка, который служил бы постоянным напоминанием о потерях, было бы слишком больно. к тому же… Он ведь не знал, как именно обращались со мной Дурсли, и полагал, что раз я пристроен в семью своих родных, то со мной все в порядке. Да, конечно, как он сам сказал, ему следовало убедиться в этом, но… опять же, его можно было понять.
И все же — готов ли я не просто простить его, но официально признать родство и согласиться вступить в род? Ведь это будет не просто обретение родственника — последний годи общение с Драко научили меня, что быть членом Рода — значило огромную ответственность перед своей семьей, домом и наследием. Справлюсь ли я? Смогу ли не ударить в грязь лицом? А самое главное — нужно ли мне это? Наследство и все привилегии Рода меня не очень-то прельщали — я прекрасно прожил бы и без них, — однако зла на деда я больше не держал, да и осознавать, что у меня все еще есть своя, родная по крови семья, пусть и крохотная, было чрезвычайно приятно…
Уловив мои колебания, Дамблдор покачал головой, и, соединив пальцы «домиком», испытующе посмотрел на меня.
— Гарри. — тихо сказал он. Я поднял на директора вопросительный взгляд. — Я понимаю, тебе необходимо подумать. Ты не обязан торопиться, у тебя еще есть время.
А есть ли оно? — подумал я. — осталось всего два дня до этого дьявольского ритуала Волдеморта, и думаю, к тому времени мне как раз и потребуется возможность самому распоряжаться своей Родовой Силой. Тревожным уколом где-то в глубине сознания меня кольнуло воспоминание о том, что если я лишусь положения «ведомого», мы с Драко больше не сможем так слажено действовать вместе — но я почти инстинктивно отмахнулся от этого. И только через несколько минут осознал, что это было не небрежностью, а подсказкой моей Родовой Магии — одной из тех редких подсказок, которые она все же давала сама, без помощи «ведущего». Мы с Драко составляли пару не только и столько из-за положения «ведомый — ведущий», сколько из-за нашей мысленной связи. А вот она, хоть и была порождением Родовой Магии, но от моего положения не зависела. Так почему бы и нашему тандему не сохраниться благодаря ей? Если уцелеет связь, и если мы сможем ощущать друг друга и слышать мысли один другого — то мы сможем и действовать вместе, как раньше! Наверное, придется немного поработать над этим, как бы «притереться» к новым условиям, — но в целом никаких препятствий я не видел. Ну, за исключением одного: прежде, чем образовывать боевую единицу с Малфоем в паре, его еще как минимум надо вытащить из плена…
— А что думаете вы, сэр? — спросил я напрямую. Дамблдор мог играть в увертки сколько угодно, однако в ответ на прямой вопрос все-таки мог ответить хотя бы намеком. Директор едва заметно хмыкнул себе в усы и некоторое время помолчал, словно подбирая подходящие слова.
— Я посоветовал бы тебе согласиться, Гарри, хотя бы на неофициальную часть, — наконец сказал он. — Ну, это, конечно, если ты больше не держишь зла на Джареда за все, что тебе пришлось пережить в детстве.
— Да нет, я… — я замолчал. В голову неожиданно пришла мысль совсем другого толка. — Скажите, сэр… я никогда не думал об этом раньше, но… Ведь именно ВЫ отдали меня Друслям. Но Министерство, и не Попечительский Совет, и никакие официальные власти, а имеено Вы — лично. Даже письмо написали… Но ведь вы же знали о существовании Джареда, так почему — Дурсли, а не он? Нет, я понимаю, кровная защита, которую дала мне мать и все такое — но все-таки… Охранные Узы поместий чистокровных, насколько я понимаю, точно так же эффективны, как и эта защита, и в родовом доме своей семьи я был бы в такой же безопасности… Так почему?
— Этого вопроса я давно ждал, — вздохнул директор, и я невольно ощутил укол стыда. Как будто мало на него свалилось за последние сутки, тут еще я со своими претензиями! Но Дамблдор лишь покачал головой. — Ну что ж, я действительно должен объясниться. Ну, во-первых… Я знал отношение Джареда к Джеймсу, Лили и их ребенку. Первое время после твоего рождения, твой отец еще надеялся, что Джаред оттает, когда узнает о тебе. Не то, чтобы он так уж стремился вернуться в родное гнездо — но во-первых, Джеймс все же любил своего отца, а во-вторых, понимал, что стены родового поместья станут для его семьи куда более надежной защитой, чем заклятие Доверия на доме в Годриковой Лощине. Однако Джаред был непреклонен. Ты ведь помнишь, что именно он сказал при вашей первой встрече? Боюсь, в те времени подобное высказывание с его стороны показалось бы мягким по сравнению с остальными. Он не желал ничего слышать о тебе — ни когда ты родился, ни позже, когда тебе исполнился год. Единственное условие, под которым он соглашался возобновить отношения с сыном — если тот оставит свою семью и согласится жениться на подходящей чистокровной девушке.
— Но почему, ведь это же… абсолютно слизеринский подход! — не сдержал недоумения я. — Ведь именно это и было основной причиной ссоры Годрика и Салазара! А Поттеры всегда были Гриффиндорцами… Так откуда вдруг такой снобизм?
— О, уверяю, он неплохо уживался с гриффиндорскими идеями. Полагаю, до всей этой истории с женитьбой Джеймса, Джаред относился к маглам и маглорожденным примерно так же, как относится к домовым эльфам наша бесценная мисс Грейнджер. Она горячо ратует за их права, сопереживает и сочувствует домовикам, и даже готова на серьезные жертвы ради их блага — но при этом она не станет выходить за одного из них замуж или выдавать за эльфов своих детей.
— Да, но это же другое дело! — возразил я, содрогнувшись от подступившей тошноты при мысли о каких бы то ни было интимных отношениях с домовым эльфом. — Эльфы — это другой вид, какой тут может быть брак!
— Ну, браки с существами другого вида — не такая уж редкость, — возразил директор. — Возьми хоть Хагрида, или, например, профессора Флитвика. Великаны и гоблины тоже отличны от людей — но вот, пожалуйста, живое доказательство существования смешанных браков.
— Да, но все-таки…
— Пойми, Гарри, по мнению многих чистокровных — особенно тех, в чьих семействах Родовая Магия особенно сильна, — брак с маглорожденным — это не просто мезальянс. Это именно смешение видов, которое ослабляет вступившего в такой брак — а если это наследник Рода, то и весь Род. Я думаю, пообщавшись с Драко, ты получил некоторое представление о том, как важны для чистокровных традиции и что значит для них Родовая Сила. Это не просто магия — это… значимость, дополнительный вес и влияние. Поэтому очень многие — особенно маги старой закалки — очень щепетильны в данных вопросах. Но я говорю тебе все это совсем не для того, чтобы настроить против Джареда — вовсе нет! Все, что я хочу — это чтобы ты… осознал его точку зрения. Ты вовсе не должен принимать и одобрять ее — но можешь хотя бы попытаться понять.
— Я попытаюсь, — кивнул я. — Значит, Джаред отказался принять меня даже после смерти родителей?
— Ну, полагаю, в этом есть и моя вина, — вздохнул Дамблдор. — В тот момент, как ты понимаешь, меня прежде всего занимала твоя безопасность, а так же возможность как можно скорее устроить тебя в семью. Отдать тебя твоей тете, которая, по крайней мере для своего собственного сына, казалась неплохой матерью, мне показалось более удачным решением, нежели пытаться уговорить озлобленного Джареда принять ребенка, о котором тот не желал и слышать. В тот момент я не думал, что Дурсли отнесутся к тебе так, как оно вышло на самом деле. Я надеялся, что они полюбят тебя, и полагал, что в полноценной семье, в компании двоюродного брата, ты будешь гораздо счастливее, чем у одинокого деда с непростым характером. К тому же… что греха таить, я полагал, что ранняя слава не пойдет тебе на пользу. Оставшись в Магическом Мире ты с пеленок привык бы считать себя знаменитостью — героем, спасителем, и неважно, что сам не понимал бы, что именно ты сделал. В одиннадцать лет твой характер в определенной степени уже сформировался — и ты оказался готов противостоять рухнувшей на тебя известности. Но вырасти ты с этим — и мы получили бы вместо тебя второго Драко Малфоя, каким он был, когда приехал сюда.
— Но Драко изменился! И я тоже мог…
— Драко изменился и отчасти благодаря тебе, — возразил директор. — Само твое присутствие тревожило и волновало его, подспудно он всегда брал тебя в пример. Но — будь ты таким же как он… — Дамблдор развел руками и замолчал.
— Я понимаю, — медленно кивнул я после некоторого молчания, и вздохнул. Конечно, у меня было еще, что предъявить старому волшебнику — но я прекрасно понимал, что сейчас не место и не время. В этот момент нам следовало думать совсем о другом. — Значит, вы советуете мне согласиться на неофициальную часть? — спросил я, возвращая разговор к предыдущей теме. — А что это значит?
— Ну, если ты проведешь ночь под крышей родного дома, а также коснешься зеркала рода, Родовая Магия признает тебя, и по магическим законам ты будешь уже являться частью рода и его наследником. Официальная часть подразумевает оформление всего этого юридически. И поверь мне, это значит гораздо больше, нежели просто бумажную волокиту. По сути дела, признание тебя частью рода — всего лишь первый шаг к тому, чтобы ты был признан его наследником. И даже после того, как он будет сделан, ты все еще сможешь передумать. Так что я советую тебе пойти на это. Но решение, конечно же, за тобой.
— Если я соглашусь, — проговорил я, облизнув губы, — это ведь можно будет устроить как можно скорее?
— Ты хочешь успеть обрести силу к тому времени, как начнется ритуал? Не думаю, что она тебе сильно поможет при этом, Гарри, — тихо сказал директор. Однако я едва услышал последнюю фразу. Если есть способ обрести силу, которая может хоть чуть-чуть помочь мне в борьбе с Волдемортом, то лучше с этим не медлить! Особенно, если на кону — жизни Драко и Джинни!
— Передайте профессору Потеру, что я согласен на неофициальную часть, — твердо сказал я, надеясь, что это прозвучит решительно. Дамблдор как-то устало вздохнул, прикрыв глаза, а потом, словно что-то для себя решив, кивнул, слегка просветлев лицом.
— Возможно, Гарри, твоя причина для этого согласия и не идеальна, — проговорил он, — но она неплоха — и гораздо лучше, чем можно было бы опасаться. Хорошо. Я передам Джареду Поттеру твое согласие — равно как и тот факт, что ты хотел бы, чтобы все состоялось как можно быстрее. Но в таком случае, будь готов, что уже сегодня вечером тебе, возможно, придется уехать в его дом — как минимум на сутки.
— Уже сегодня? — слегка опешил я. — А… Ну да, во вторник уже полнолуние… Но если на сутки— как же занятия?
— Давно тебя волнуют пропуски уроков? — хмыкнул директор. — Думаю, что в сложившихся обстоятельствах нам придется пожертвовать завтрашними занятиями. Уверен, ни у одного студента в этой школе завтра занятия не вызовут особенного энтузиазма.
— Да уж, — хмыкнул я. — Но сэр, а что если… Если мистер Поттер не захочет так торопиться?
— Великий Мерлин, Гарри, не думаю, что с этим возникнут проблемы. Ну а сейчас. Если не возражаешь, я хотел бы обсудить с тобой еще один момент. На сей раз предмет разговора куда печальнее.
— Вы об этом жутком ритуале, который затеял Волдеморт? — спросил я, выпрямляясь в кресле. Директор вздохнул.
— И да и нет. Нет — в том плане, что речь пойдет о судьбе Драко и Джинни только косвенно. В основном меня сейчас волнует сам Темный Лорд.
— А… вы хотите сказать, что неизвестно, что с ним будет, если ритуал удастся? — уточнил я. Дамблдор покачал головой.
— Думаю, Гарри, мы в любом случае не должны допустить, чтобы ритуал удался. И речь даже не столько о тех преимуществах, которые получит Лорд Волдеморт, сколько о том, что ритуал требует принести в жертву две юные жизни. А подобная жертва — абсолютно неприемлема, как ты понимаешь.
«Понимаешь?» Мерлин, да я-то понимал это с самого начала! Но вот то, что того же мнения придерживается и обычно невозмутимый и расчетливый директор, в котором я привык, несмотря на всю его доброту, видеть человека решительного, и способного, если надо, пожертвовать кем-то, заставил меня взглянуть на Дамблдора по-новому. А заодно и несколько устыдиться своего мнения. В самом деле — разве за все время нашего общения я хоть раз слышал от него хоть намек на то, чтобы пожертвовать чьей-то жизнью? Да он был против даже того, чтобы применить к Барти Краучу-младшему Поцелуй Дементора, а ведь этот подлый мерзавец только что не своими руками возродил Волдеморта, убил родного отца и чуть не убил меня, целый год держал Грюма — одного из лучших друзей Дамблдора! — в его же собственном сундуке, и Мерлин знает что еще натворил! Поежившись, я тряхнул головой, отгоняя рассуждения. Этак я сейчас додумаюсь до того, что Дамблдор и самому Волдеморту смерти не желает… Хотя нет, если бы он не хотел убивать ЕГО, директор не стал бы тратить силы на поиски крестражей.
— И что же мы можем поделать, сэр? — спросил я. — Ведь надежного плана у нас до сих пор нет… Весь расчет — на то, что сработает поисковый ритуал Люциуса…
— О, у меня есть несколько идей на этот счет, — отозвался Дамблдор. — Но я хотел поговорить не об этом. Гарри, ты понимаешь, что помимо того, чтобы спасти пленных, оказавшись в Ставке Лорда мы получим уникальный шанс добраться до тех крестражей, что он держит при себе?
— Змея и чаша… — прошептал я. — Вы думаете, они там?
— Уверен, что так. И более того, я думаю, можно не сомневаться в том, какой именно сосуд будет использован, чтобы напоить необходимыми зельями юную мисс Уизли…
Я охнул. К голу подкатил комок, и я лишь гигантским усилием воли сдержал позыв к рвоте. Дамблдор снова покачал головой.
— Ее ментальная связь с Темным Лордом и без того все еще сильна, благодаря той истории с дневником Тома Риддла, — продолжал он. — Зелья, выпитые из чаши, сделают ее абсолютно неспособной сопротивляться его приказам и желаниям, пусть и хотя бы в мысленном плане. Драко в этом отношении внушает несколько больше надежд — все-таки он сильный маг, к тому же превосходно владеет окклюменцией, — но, боюсь, что и его сопротивление окажется бесполезным, по крайней мере, в физическом плане. И, — что еще хуже, — боюсь, избавить их от действия зелья таким же образом, как мы сделали с Сириусом, не выйдет. Чаша Хельги и сама по себе обладала удивительным свойством усиливать эффект налитого в нее зелья — а уж с осколком души Темного Лорда… Боюсь и представить, насколько сильным будет воздействие.
— Выходит, он будет… необратимым?
— Ну, так бы я не сказал, — покачал головой Дамблдор. — Уверен, эффект можно будет преодолеть, — если, конечно, уничтожить чашу. Боюсь, что сделать это в любом случае придется, как ни жаль будет столь… ценный артефакт. Но… воистину, ничто не вечно.
— Сэр, а если… если не получится похитить ее? Ну, в смысле — захватить с собой по пути? Возможно, мы ее и найдем, но не факт, что сможем унести. Так не лучше ли попытаться сделать это на месте? Если захватить с собой меч Гриффиндора…
— Возможно, — согласился директор. — Но вспомни, разбить мечом медальон получилось не сразу. А уж о Кольце Марволо Гонта и вовсе трудно вспомнить без содрогания… — он машинально потер левой рукой правую, которая весь прошлый год выглядела практически мертвой, но теперь, хвала Мерлину (и, приходится признать, Снейпу) вроде поправилась. — На чаше тоже наверняка лежат какие-то охранные чары. Кроме того, не сомневаюсь, Волдеморт дорожит ей и не оставит просто валяться без присмотра.
— А как быть со змеей? Думаете, она тоже не подвластна будет мечу Гриффиндора? Если помните, против него и василиск не устоял! — напомнил я.
— Да, уверен, что Нагайна будет принимать участие в битве. Пожалуй, из всех крестражей, она — самое уязвимое место. Живое существо… Твой друг Драко даже сомневался, что она действительно может быть крестражем.
— А вы сами-то в этом уверены? — поинтересовался я. Директор хмыкнул.
— Думаю, в этом мы все-таки можем положиться на мой ум, как считаешь? — проворил он, и я невольно ответил на улыбку. Все-таки, при всей его гениальности, Дамблдор иногда исключительно самодоволен. Хотя, наверное, из всех — ему это позволительно.
К тому времени, как Дамблдор, наконец, отпустил меня, за окнами начало смеркаться, а в коридорах кое-где зажглись сами собой волшебные факелы и светильники. Насколько я понимал, покину кабинет директора, мои друзья разбрелись кто куда. Рон наверняка пошел проводить Гермиону обратно в Больничное крыло — чувствовала она себя неплохо, но все понимали, что лучше не рисковать. Ну а Блейз, конечно же, отправилась в подземелья, чтобы рассказать Малфоям-старшим о последних новостях. По-правде говоря, я сомневался, что разумно было бы рассказывать миссис Малфой о том, какую судьбу уготовил Лорд Волдеморт ее сыну, — но, с другой стороны, наверное, скрывать от нее ТАКОЕ будет едва ли не большей жестокостью.
Вытащив карту Мародеров, я привычно отыскал на ней Больничное Крыло, — но Гермиона там была уже одна, а вот мой рыжий приятель обнаружился в своей комнате в Гриффиндорской башне. Блейз, как и ожидалось, была в подземельях. Поколебавшись несколько минут между девушкой и лучшим другом, я сделал выбор в ее пользу и решительно направился к лестницам. Блейз, впрочем, в помещениях своего факультета что-то не задержалась. Стоило мне спуститься по главной лестнице и свернуть в коридор, где располагался короткий путь в подземелья, как я чуть не налетел на нее. Хотя эта неожиданность оказалась приятной для нас обоих, и я испытал настоящее облегчение, осознав, что она по-прежнему рада видеть меня. Вообще-то, разговор с директором несколько сгладил впечатления от нашего первого раза, но теперь, стоило мне увидеть ее после недолгого перерыва, коснуться, ощутить легкий тропический аромат ее духов, — как все воспоминания ожили во мне с новой силой. Особенно когда она при встрече обняла меня и прижалась на какое-то мгновение всем телом. Ну, может, не на такое уж и коротенькое мгновение…Правда, мне-то оно показалось мимолетным, как удар сердца. Я обнял ее в ответ, но она почти сразу отодвинулась.
— Ну как ты? Все в порядке? Что хотел Дамблдор? — спросила девушка, заглядывая мне в лицо. Я в ответ скорчил гримасу, которая должна была означать «а, так, ничего серьезного».
— А ты как? — спросил я то, что занимало меня куда больше. Блейз пожала плечами, и тут я вспомнил еще кое о чем. — Как насчет зелья?
На какой-то момент в ее глазах было непонимание, но потом она, видимо, тоже вспомнила наш разговор.
— А, ты об ЭТОМ зелье, — хмыкнула девушка. — Не волнуйся, я помню. У меня даже все ингредиенты с собой, я как раз за ними и ходила, — она похлопала себя по сумке, висящей на плече. Я немедленно вцепился в лямку, и Блейз, засмеявшись, уже привычно отдала свою «поклажу».
— Я обещал придумать, где его можно сварить, — пробормотал я. — Как насчет Выручай-комнаты? Что-то ничего другого не идет в голову, хотя Дамблдор и говорил, что магия комнаты нестабильна, после того что мы с Драко там устроили…
— Расслабься, «герой», мы уже все придумали за тебя, — хмыкнула Блейз, подталкивая меня обратно, в сторону главной лестницы. — Гермиона предложила воспользоваться ее комнатой, там все равно сейчас никого. К тому же зелье варится недолго, всего полчаса… Только чтобы попасть в вашу башню мне нужно быть в компании кого-то из гриффиндорцев, а то я нового пароля не знаю.
— Не проблема, пойдем, я тебя отведу, — отозвался я, чувствуя себя почему-то как-то нереально. Вроде бы Блейз вела себя как обычно, но почему-то принять такое положение дел мне было непросто. Раньше я понимал ее, казалось, без труда, — теперь же девушка неожиданно превратилась для меня в закрытую книгу. Я думал об этом всю дорогу до Гриффиндорской башни, время от времени кидая взгляд на ее лицо и каждый раз улавливая в его выражении что-нибудь новое. Сам не понимая толком почему, но я мог только гадать, что же творится у нее в голове. Злится она на меня, жалеет о нашей близости, или же ее переживания вообще со мной никак не связаны? Что тогда — страх за Драко и Джинни, или беспокойство о моем противостоянии с Волдемортом? Эти мысли не давали мне покоя и когда мы вошли в башню, и когда поднялись в комнату Гермионы, куда вела отдельная небольшая лесенка, не превращающаяся в гладкий скат, в отличие от лестницы в спальни девчонок. Я продолжал раздумывать и сомневаться, даже пока машинально помогал Блейз установить котел и смотрел, как она наливает воду и начинает измельчать в порошок какие-то сушеные листья. Наконец, все компоненты, кажется, были добавлены, зелье мирно булькало на медленном огне, распространяя вокруг себя горьковатый запах полыни и каких-то еще трав. Я, наблюдая за Блейз, сидел на кровати Гермионы, продолжая терзаться сомнениями и раздумывать о том, что же она на самом деле думает о том, что произошло между нами. И думает ли вообще?
Как оказалось, мысли Блейз текли в несколько ином направлении.
— Скажи, Гарри, ты доверяешь мне? — спросила она, усаживаясь рядом и бросая на меня очень и очень серьезный вопросительный взгляд. Я даже опешил от такого вопроса. Доверял ли я Блейз? Естественно, да, — я же встречался с ней, не так ли? Впрочем, я тут же устыдился собственной непонятливости: она явно спрашивала не об этом. После того случая под Рождество я перестал сомневаться в ее чувствах. А вот в отношении остального — это был хороший вопрос. Доверял ли я ей самой? Да, безусловно. Доверял ли я обстоятельствам, ее силе и возможностям? Хм… Я не был уверен. Я слишком боялся за нее, я просто не мог представить себе, что будет со мной самим, если с ней хоть что-то случится! Но как объяснить ей это? Я мог бы заставить понять свою позицию, например, Гермиону, или Джинни, или даже ту же Чжоу Чанг. Но Блейз — это совсем другое дело. У меня уже был шанс — и не один, — убедиться, что она не менее отважна, чем любая из моих гриффиндорских подруг. Но при этом Слизеринская принцесса практична и рассчетлива, и разговоры о благородстве способны ее лишь насмешить. О нет, оно ей и самой вовсе не чуждо, и она даже готова уважать это качество в других — но только когда оно не идет вразрез с доводами рассудка, или хотя бы с чувствами. Ну а заодно и с ее желаниями, не стоит забывать и об этом… Так как же мне ей объяснить, что не доверяю не ей самой, а… себе? Своей возможности пережить даже не ее смерть — ее боль?
— Я тебе доверяю, — медленно сказал я, осторожно подбирая слова. — Но я еще и… беспокоюсь за тебя. Я не хочу впутывать тебя в то, что может… Да нет, даже не просто может — обязательно БУДЕТ для тебя опасно!
— А тебе не кажется, солнце мое, — грустно усмехнулась девушка, — что об этом волноваться уже поздновато? Я уже впуталась в это, хочешь ты или нет. Ты думаешь, если я буду знать меньше, кто-то оставит меня в покое? Это — то же самое, что и твоя попытка со мной расстаться. Гарри… Тебе не приходило в голову, что все эти, так называемые «меры безопасности», вроде утаивания крох информации — это какой-то детский лепет?
— А? — я даже опешил слегка. Блейз пожала плечами.
— Ну, вся эта ваша «конспираторская деятельность», — я имею в виду… Ну, взять хотя бы ваш разговор с Дамблдором, тот, что был сегодня. Вы четверо — он, и вы с Роном и Гермионой — вам ведь было жутко неудобно, а? Вы не могли говорить открыто в моем присутствии. Ну, честно, было просто больно смотреть на вас, особенно на Уизли, пока он пытался измыслить подходящее иносказание! Тебе не приходило в голову, что это ужасно глупо? Если бы вы подозревали меня в шпионаже или нечестной игре — другое дело, а так… Никому из вас — кроме Дамблдора, наверное, и то сомневаюсь, — не приходило в голову, что, знай я все до конца, я могла бы помочь!?
— Блейз, — я покачал головой, тяжело вздыхая. Ну вот что тут скажешь? — Блейз, я… — начал было я, но слизеринка жестом попросила меня замолчать.
— Послушай, Гарри, я… Я должна объясниться. Мне кажется, что… В общем, я знаю не так мало, как ты думаешь, — я имею в виду, о том, что происходит. Начать с того, что надо быть слепой и глухой, чтобы кое о чем не догадаться, а дальнейшее — дело размышлений. Так… Ты все-таки не расскажешь?
Рассказать ей? Но после того, как я поставил в известность Драко, Дамблдор взял с меня слово, что никто больше ничего не узнает… Информации о крестражах, способах их уничтожить и прочем, у нас и так более чем достаточно. К тому же, местонахождение двух последних тоже прекрасно известно — оба в руках Волдеморта. Осталось лишь добраться до них каким-то образом… Не думаю, что Блейз могла бы чем-то помочь. Хотя, с другой стороны… Прямого обещания я директору не давал. Может быть, я могу рассказать ей хоть что-то, не вдаваясь во подробности? А разумно ли это?
Блейз вздохнула, видя мои колебания, и грустно покачала головой. Я встрепенулся было, чтобы встать и как-то… утешить ее, но снова жестом остановила меня.
— Ладно, я понимаю, ты не можешь, — проговорила она. — Дрей тоже не мог, он сказал, что дал слово молчать.
— Ты расспрашивала об этом Драко? — переспросил я, не очень уверенный в собственной реакции. Наверное, было в ней всего по чуть-чуть — и гнева, и растерянности, и даже легкой обиды, что она в первую очередь взяла в оборот не меня, а Малфоя… Блейз только отмахнулась.
— Ну, естественно — да! — фыркнула она. — А ты как думал? Я должна была сидеть и молчать? Ну, должна признать, что основные зацепки я получила в ту ночь, когда вы с Драко исчезли из Выручай-комнаты. Уж слишком много неясностей и оговорок допустил директор, да и сами по себе события дали о-очень богатую пищу для размышлений. Снейп, правда, посоветовал мне не лезть — но он не мог запретить мне думать. Да я и сама не могла остановиться… Потом Малфой сказал, что эти знания само по себе могут быть опасными — что если Волдмеорт узнает о том, что я знаю эту тайну, он не остановится пока не убьет меня, неважно, чья я девушка и даже на чьей я стороне.
— Да, это правда, — кивнул я, про себя поражаясь искусству Драко играть словами. Как он умудрился объяснить такое, не вдаваясь в подробности? Вот что значит — слизеринец… Ну что ж, кажется, теперь мой черед проверить, насколько права была Шляпа, предлагая мне зеленый факультет. — Ну, ты же понимаешь, Лорду вовсе не с руки, что кто-то знает тайну его «бессмертия».
— Понимаю, — кивнула Блейз. Она и бровью не повела, когда я озвучил то, с чем связана эта «тайна» — значит, или знала, или просто догадалась. — Драко сказал немного, но тоже дал мне пищу для размышлений. Он говорил — прежде чем убить В… Сам-знаешь-кого, нужно… выполнить ряд условий. А из ваших оговорок я поняла, что эти условия, это… какие-то артефакты? Вол… Волдеморт, — она произнесла это имя с видимым усилием, но решительно, словно желая показать, что не боится, — он нашел какие-то защитные артефакты, которые поддерживают его жизнь? Так?
— Ну, я бы сказал, не нашел, а скорее создал, — осторожно ответил я. — Но в целом — да, именно так. Блейз, ты уверена, что хочешь знать это? Это только подвергнет тебя опасности, и не принесет никому никакого облегчения. Поверь мне. Сейчас еще не поздно — ты знаешь не больше того, о чем может догадаться разумный человек, располагая кое-какими фактами. Но все твои знания до сих пор — все равно, не более чем догадки…
— Это уже не важно, — тихо ответила она, поднимаясь, и нервно заходила по хомнате. — Гарри, я больше не могу. Я больше не могу оставаться в стороне, сидеть и ждать, пока ты рискуешь жизнью в борьбе с эти уродом. Дамблдор сказал — любая палочка на счету. Я совершеннолетняя, и не так слаба в Защите… Я могу драться, как и все остальные! Могу помогать тебе…
— Ты с ума сошла, если думаешь, что я допущу это! — резко сказал я и поднялся на ноги, несмотря на ее предупреждающий жест.
— Тебе не кажется, что это МНЕ решать!? — вспылила Блейз.
— Нет, не кажется! — в тон ей рявкнул я. Девушка ошеломленно застыла и уставилась на меня так, словно я объявил о своем решении обставить Волдеморта и самолично захватить этот мир. Фыркнув, чтобы несколько спустить пар, я подошел вплотную, и чуть наклонился к ней. Моя кровь, казалось, кипела — но не от гнева, хотя некоторая его доля там, все же, присутствовала. Во мне бушевал… протест против самой возможности подвергать Блейз опасностям битвы — сколько бы она ни хорохорилась, утверждая, что готова к этому. — Слушай меня внимательно, Блейз Элизабет Забини, — негромко произнес я, чеканя каждое слово. — Если ты хотя бы попробуешь, еще хоть раз — всего раз в жизни! — сунуться в битву, клянусь Мерлином, я костьми лягу, но обезоружу тебя, свяжу, обездвижу, если понадобится, и запихну в самую далекую и самую безопасную комнату в самом безопасном месте, какое только смогу найти! И буду держать там до тех пор, пока все это не закончится! Ты хорошо меня поняла? Заруби себе это на своем очаровательном носике, потому что я не шучу!
— Ты не посмеешь! — слабо запротестовала Блейз, но безрезультатно.
— ЕЩЕ КАК посмею! — припечатал я.
— Ты… Ты не имеешь права! — возмутилась она. Мда, если б я рассчитывал на быстрое согласие, я просчитался бы… Однако я на него даже и не думал надеяться. — Ты… Да кто ты такой, чтобы командовать!? Ты мой парень, а не хозяин и не господин! — выкрикнула она, впрочем, это тоже не произвело на меня надлежащего впечатления. Я просто не разрешил себе воспринимать ее всерьез и позволить обидным словам ранить меня.
— Знаю, — невозмутимо отозвался я. — Но, будь уверенна, это меня не остановит. Если понадобится, я сделаю это и безо всякого права. — В первый момент девушка просто задохнулась от возмущения, но, по-видимому, что-то в моем взгляде все-таки убедило ее в серьезности моих намерений.
— Гарри… — проговорила Блейз чуточку растеряно, словно еще не верила в то, что я действительно могу осуществить свои угрозы, и не оставляла надежды меня переубедить. Я не дал ей продолжить — взял за руки и притянул к себе, прижав ее ладони к груди и накрыв своими.
— Блейз, прошу тебя, пойми, — сказал я уже совсем другим тоном, — серьезно и без тени угрозы. Теперь я уже не грозил — я уговаривал. — Я… Я многое могу вынести. Я десять лет терпел издевательства своего кузена Дадли, пережил гибель Седрика на моих глазах, возрождение Волдеморта… Потом, пусть кое-как, но смирился с мнимой смертью Сириуса… Но если что-то случится с тобой — я не справлюсь. Если ты будешь ранена, или погибнешь — я с ума сойду. Я не знаю, что могу натворить, если потеряю тебя, — но уверяю, я способен буду на любое безумство. И не факт, что это будет просто самоубийство. А если я обращусь во Тьму? Я… Сама мысль кажется дикой, но я ведь могу стать еще ужасней Волдеморта. Я знаю.
— Гарри… — снова начала было девушка, но я опять не дал ей договорить.
— Блейз. Ты… Ты не понимаешь. Это ведь не единственный вариант развития событий. Ты же… Ты же можешь не только погибнуть! Что будет, если ты попадешь в плен? Ты хоть понимаешь — я сделаю все что угодно, если на кону будет твоя жизнь! Да я пятки буду Волдеморту лизать, лишь бы он тебя не тронул — он и его Пожиратели!
— Ты… — Блейз задохнулась снова, но уже не возмущением, ее ладони сжались, комкая мою толстовку, и девушка, рывком подавшись вперед, буквально впилась в мои губы жадным, почти свирепым поцелуем, на который я тут же ответил, едва отдавая себе отчет в том, что делаю. Сознание затуманилось почти мгновенно — на меня волной, вмиг захлестнувшей целиком, накатило возбуждение, страсть, пыл, заставляющие кровь кипеть в тысячу раз сильнее, чем давешнее ощущение протеста. Да-а… За полгода, что мы встречались, у нас бывало всякое — и ссоры, и споры и примирения, — но ТАКОЕ…? Мы прижимались друг к другу так, что это было почти больно, руки лихорадочно шарили по телам, сминая, задирая и только что не разрывая одежду.
Ничего удивительного, что вежливого покашливания от дверей я не услышал, и очнулся только от громкого оклика «Гарри!». Ошеломленный и потрясенный, почти ничего не соображая, я лишь каким-то чудом сумел оторваться от Блейз и, подняв голову, шальными глазами уставился на стоящего в дверях Рона — Мерлин знает, как он умудрился их открыть! Хотя, вообще-то мы не накладывали никаких запирающих чар, только прикрыли дверь — и все… Лицо моего лучшего друга пылало как помидор, так что даже его неизменных веснушек совсем не было заметно, — он смущенно кусал губы — и не отводил виноватый взгляд, так что волей-неволей игнорировать его я не мог. Нееет, ну это просто судьба — уже второй раз за сегодня именно Рону выпадает редкая «честь» прервать нас! Блейз, обернувшаяся через мгновение после меня, прорычала сквозь зубы что-то, подозрительно похожее на ругательство, и уткнулась мне в плечо, тяжело дыша. Моя грудь тоже ходила ходуном, но постепенно возбуждение схлынуло, шум крови в ушах утих, и я ощутил внезапную слабость в коленках. В груди нарастало глухое раздражение.
— Рон, — хрипло выдохнул я наконец, — Гриндевальд тебя побери, какого лысого боггарта ты здесь забыл?
— Тебя, приятель, — хмыкнул Рон и снова виновато улыбнулся. — Вы уж простите, ребят, что помешал, но тебя МакГонагалл ищет, Гарри. Точнее, это она МНЕ велела тебя найти.
— А ей чего надо? — бросил я. Боюсь, о вежливости я мог вспомнить еще очень и очень нескоро.
— Ну… Дамблдор сказал ей, что твой дед-профессор согласился с Дамблдором, что неофициальную часть признания тебя его наследником надо провести как можно скорее. Он хочет забрать тебя прямо сегодня, после ужина, а он уже начался. МакГонагалл велела тебе передать, что в полдевятого ждет нас у себя в кабинете, и чтобы ты непременно поел чего-нибудь и собрал какие-никакие вещи.
— Да какие еще вещи, мы же всего на день! — раздраженно бросил я, однако на настоящую злость не было ни сил, ни, похоже, времени.
— Тебе потребуется, как минимум, пижама, зубная щетка и свежая рубашка, — вмешалась Блейз, поднимая голову. У нее на лбу отпечатался красный след от шва, в который она упиралась, но мне и в голову не пришло бы сейчас хотя бы усмехнуться этому.
— Ну да, и, наверное, смена белья, — согласился я. — Ладно, хорошо… Кстати, Рон, а постой, ты сказал — она ждет НАС?
— Ну… — тот явно смутился еще больше и опустил взгляд. — Да нет, я вообще-то хотел тебя сопровождать, но профессор МакГонагалл сказала, что Дамблдор считает — в этом нет необходимости. Так что я тебя только провожу.
— Понятно. А как ты нас нашел, кстати?
— Вас видел Денис Криви, когда вы шли через гостиную. Он сказал, что вы пошли в комнату Гермионы и не выходили. Вы уж простите, что помешал, я не собирался…эээ… То есть, я хочу сказать, я вообще глаза закрыл, когда стучался, так что я не подглядывал… Я бы и не стал вам мешать, только время поджимает…
— Все нормально, — успокоил я его со вздохом, те не менее ободряюще кивая. — Рон, ты не дашь нам пару минут? Я сейчас…
— Ну ладно, я…эээ…. Подожду в коридоре, — кивнул он. — Только ты, это… не задерживай. Времени у тебя на все про все — минут сорок, а то и меньше…
— Я в курсе! — разражено рявкнул я. — Иди уже!
— Ладно, ладно, — примирительно поднял руки Рон, отступая назад и прикрывая за собой дверь. Глубоко вздохнув, чтобы унять злость, я уткнулся лицом в волосы Блейз, крепко прижав ее к себе, но уже не с лихорадочной страстью, а нежно и бережно. Ее ладошка мягко погладила меня по спине и плечу.
— Я буду скучать, — сказала она.
— Брось, это всего на день, — фыркнул я, понимая, однако, что от этого не легче. — Не успеешь опомниться, как я уже вернусь.
— Все равно буду скучать, — упрямо отозвалась она, крепче прижавшись ко мне. Потом чуть подвинулась, и, не поднимая головы с моего плеча, подняла на меня взгляд. — Обещай, что будешь осторожен. Вряд ли, конечно, тебе будет что-то угрожать, но осторожность не помешает.
— «Постоянная бдительность!» — прорычал я, копируя Грюма. Блейз хихикнула. — Я помню, не волнуйся. Обещаю, я буду начеку. Ты сама тоже, смотри, будь осторожней. Не доверяю я вашим однокурсникам-слизеринцам. Вдруг Дафна была не одна такая? В общем, если что — свяжись со мной, я возьму с собой зеркальце.
— Хорошо, — кивнула она. — Свяжусь непременно. Ты и сам меня не забывай…
— За один день? Блейз, да я тебя и за тысячу лет забыть бы не смог…
Я снова поцеловал ее, — нежно и ласково, не как в прошлый раз, — и она так же нежно ответила на поцелуй. Останавливаться мне не хотелось вовсе, но, в конце концов, все-таки пришлось.
— Ладно, иди, пока Рон там не закипел от нетерпения, — хмыкнула Блейз, с видимой неохотой освобождаясь из моих рук. — Пока ты соберешься, я успею выпить зелье и немного прибрать тот бардак, который я тут устроила.
Ну, насчет бардака это было явное преувеличение: всего-то и надо было, что убрать пузырьки и пакетики с ингредиентами, ну и еще остудить и сполоснуть котел. Я вздохнул — умом-то я понимал, что Блейз права, и нам пора расходиться, но вот тело слушаться приказов разума не желало. Хотелось обнять девушку и не отпускать никогда, хотелось… Хотелось затащить ее в постель и исполнить, наконец, данную самому себе клятву искупить собственный эгоизм — по крайней мере, искупить хотя бы в собственных глазах. Ну, вообще-то, я имел весьма смутное представление о том, как именно его нужно «искупать» — все-таки, статейки в журналах Симуса не давали и половины нужной информации, а собственный опыт вообще в расчет принимать не стоило, — но был полон решимости выяснить. Однако времени катастрофически не хватало, так что волей-неволей пришлось покориться обстоятельствам…
В течение следующих сорока минут, я только и делал, что куда-то торопился — сначала в экстренном темпе скидывал в рюкзак немногочисленные вещи, потом ужинал, потом, понимая, что опаздываю — мчался в кабинет МакГонагалл…
Дед уже ждал меня в ее кабинете, нервно крутя в руках какую-то небольшую фарфоровую статуэтку, и при виде меня откровенно облегченно вздохнул.
— Похоже, за семь лет мы так и не научили вас не опаздывать, Поттер! — попеняла мне наша деканша, однако по тому, как она поджимала губы и нервно комкала край своей мантии, был понятно, что она просто довольно сильно переживает. На самом деле, не могла она так уж разозлиться — я не настолько сильно опоздал, часы на стене показывали всего лишь тридцать пять минут девятого.
— Простите, профессор, — отозвался я, по опыту зная, что спорить и оправдываться в таких случаях значило только сделать хуже.
— Готов? — осведомился Джаред, поднимаясь с кресла. Я кивнул. МакГонагалл недовольно поморщилась.
— Я с самого начала предлагала, Поттер, чтобы вас сопровождал Рональд Уизли, — сказала она сухо, — но директор счел эту меру излишней. Однако, попрошу вас не забывать, что, несмотря на обретение статуса наследника Рода, вы все еще остаетесь студентом Хогвартса! — она смотрела на меня в упор, но из-за того, что перед началом фразы метнула короткий взгляд на деда, у меня сложилось впечатление, что говорила профессор в основном для него. — Пропуск занятий крайне нежелателен. А посему — завтра к ужину вы должны быть на месте. Вам понятно, Гарри? — в конце ее голос слегка потеплел, и я невольно ощутил порыв благодарности. Даже без опыта общения со слизеринцами, подоплеку ее слов понять было бы нетрудно. Если к завтрашнему вечеру я не вернусь в Хогвартс, Джареду придется отвечать и перед Орденом, и, возможно, перед Министерством. Я хмыкнул, постаравшись, однако, чтобы это не бросалось в глаза. Если намерения Джареда по отношению ко мне нечисты, никакие предупреждения и угрозы меня сейчас не спасут — но МакГонагалл мало что еще могла сделать, если уж даже Дамблдор поддержал старшего Поттера. Впрочем, мое недоверие к профессору аппарации несколько уменьшилось после прошлой ночи. Если бы он хотел причинить мне вред, возможностей у него было предостаточно — в пьяном виде я был более чем беззащитен, и полностью в его распоряжении. Хотя, с другой стороны, мы все-таки были в Хогвартсе, под бдительным «всевидящим оком» Дамблдора. Вдали от директора, в собственном доме, у него будут развязаны руки…
Тряхнув головой, я еще раз проверил в кармане волшебную палочку, и попытался мысленно успокоить себя тем, что Дамблдор, кажется, доверяет моему родственничку. Ну, держись, Гарри, теперь уж — как повезет! Джаред подошел ко мне и внимательно посмотрел на меня.
— Готов? — повторил он. Я снова кивнул.
— Мы отправимся через камин? — осведомился я, уже подозревая, каким будет ответ. Дед не разочаровал меня.
— Нет, устанавливать новое защищенное соединение слишком долго и, к тому же, опасно Директор любезно организовал для нас портключ, — отозвался он. — И не один, не так ли, Минерва? — обратился он к МакГонагалл. Та сдержано кивнула и, поманив меня пальцем, протянула мне что-то вроде подвески — небольшой темный камушек округлой формы, подвешенный к короткой, потемневшей от времени серебряной цепочке.
— Наденьте на запястье, — сказала профессор. — Это потрключ «последнего шанса». Он — своего рода экстренный путь к отступлению. Его активирует ваша собственная магия, и принцип действия, в общем, схож с аппарацией, за исключением того, что в результате она приведет вас не куда-нибудь, а непосредственно в кабинет Директора. Как вы понимаете, антиаппарационный барьер в данном случае помехой не будет. Портключ настроен на вас лично, так что в чужих руках просто не сработает. Кроме того, он не может переместить вместе с вами кого-то еще, как бы крепко вас ни держали. Снять его с вас против вашей воли тоже невозможно. Используйте с осторожностью, Гарри. Поскольку действие завязано на вашей собственной силе, перемещение с его помощью ощутимо вас ослабит, так что… приберегите его на крайний случай. Если все пойдет хорошо, завтра в семь тридцать вечера сработает обычный портключ на обратное перемещение, который профессор Дамблдор выдал мистеру Поттеру-старшему, и вы вернетесь с его помощью. Вам все понятно?
— Да, профессор, спасибо, — кивнул я. — Значит, мне нужно…эээ попытаться аппарировать, чтобы воспользоваться этим ключом? — я тряхнул правым запястьем, вокруг которого стянулась темная цепочка — укоротившись при этом так, чтобы не соскользнуть с руки. Темный камушек, в глубине которого, казалось, вспыхивали золотистые искры, болтался на нескольких звеньях, отдельно от самого «браслета».
— Вам нужно будет сжать камень в ладони, как можно лучше представить себе кабинет директора, и… устремиться туда, полагаю. Основную работу портключ сделает сам, от вас требуется лишь желание попасть в нужное место. Хотя искренне надеюсь, что до этого не дойдет. — МакГонагалл снова метнула быстрый взгляд на Джареда, однако дед казался абсолютно непробиваемым.
— Уверен, что нет, — спокойно сказал он. — Гарри, у нас осталось не больше минуты, так что, может быть, стоит уже взяться за портключ?
Я кивнул, и, поправив на плече рюкзак, обхватил пальцами верхнюю часть статуэтки, которую он протянул мне навстречу. Честно говоря, мне было более чем не по себе, и несмотря на всю деланную невозмутимость и браваду, сердце то и дело пропускало удары. Собрав свое мужество, я спокойно посмотрел в глаза деда, скрытые, как и мои за стеклами очков — только его очки были прямоугольными. Несколько мгновений ничего не происходило, потом — знакомый рывок в районе пупка, и мир вокруг завертелся в свистопляске огней, пыли и ветра.
Портключ перенес нас с дедом на неширокую подъездную аллею, которую вместо деревьев обрамляла красиво подстриженная живая изгородь, высотой лишь чуть меньше человеческого роста. Сумерки сгущались стремительно так что разглядеть детали мне не очень удалось, и тем не менее, что, что я увидел, впечатляло.
Передо мной возвышался старинный особняк в… в каком-то старом стиле. Признаться, в чем — в чем, а в архитектурных стилях я понимал не больше, чем гиппогриф в мандрагорах. Готический, викторианский, классический — для меня это были лишь когда-то где-то слышанные названия, и понятие о том, чем один из этих стилей отличается от другого, я имел весьма смутное. И все-таки даже я со своими более чем скромными познаниями совершенно точно мог сказать — это стиль не текущего века. Дом был сложен из темного камня, снаружи покрытого потеками воды и мхом. Сейчас, в быстро меркнущем дневном свете, он и вовсе казался черным. По фасаду тут и там вились обширные заросли плюща и ползучей антенницы — как я надеялся, ее садового варианта, а не жгучей и полуразумной разновидности, с которой мы имели дело на уроках Травологии. Вообще-то, мне всегда нравилось, как это выглядит — ну, в смысле, вьющиеся растения на фасадах зданий, но где-то я слышал, что это вредно для кладки. Впрочем, наверняка существуют какие-нибудь чары, чтобы свести этот вред к минимуму. И все-таки дом навевал… не скуку, нет, скорее — что-то вроде уныния. Нет, в первый момент я ощущал только неуемное любопытство, разглядывая высокие стрельчатые окна и украшенные резьбой арки над входной дверью. Особняк был здоровенный — было трудно охватить его весь взглядом, по крайней мере, сразу, не поворачивая головы. И все-таки, как ни странно, когда первое любопытство ушло, чувство меня охватило далекое от восхищения.
Да уж, приходилось признать, что после всех рассказов, которые я выслушал о Джареде в этом году, родовое гнездо семейства Поттеров несколько разочаровало меня. Что греха таить — я представлял его себе несколько иначе. Воображение рисовало неприступный замок с толстенными стенами и множеством башен, расположенный, естественно, на холме, и, вероятно, окруженный рвом с водой. Однако никаких укреплений, кроме кованной решетчатой ограды, которую с трудом было видно в другом конце подъездной дорожки, я не наблюдал — разве что стены самого дома, которые все-таки показались мне довольно внушительными. Да и вообще, единственное сходство с моим воображаемым замком у этого дома было разве что в том, что он располагался на легкой возвышенности — и то, уклон был довольно незначительный.
Впрочем, долго раздумывать над всем этим возможности у меня не было. Пока я с любопытством рассматривал здание, дед деловито помахивал палочкой, снимая запирающие и другие охранные чары. Наконец он удовлетворенно крякнул, и, широким жестом распахнув тяжелую дверь из темного дерева, пригласил меня внутрь.
Войдя, мы оказались в большом, тускло освещенном холле. Мебели тут почти не было, не считая пары симметрично расставленных старинных диванчиков с деревянными подлокотниками и рамкой спинки. Обивка была светлой, да и весь интерьер был выдержан в светлых тонах, красиво контрастировавших с темным камнем, из которого сложен сам дом. Большую часть просторного холла занимала величественная лестница, ведущая, видимо, на второй этаж. Насколько я заметил по окнам, этажей в доме было три, но окошки верхнего были настолько малы, что я сомневался, что там располагаются жилые помещения. Скорее, что-то вроде чердака.
При нашем появлении зажглись, казалось, сами собой, свечи в больших кованых канделябрах на стенах и каминной полке. Да, камин здесь тоже был — чуть подальше, слева от двери. Его размеры впечатляли, впрочем, я быстро сообразил, что находясь в холле, использовался он, скорее не для отопления, а для путешествия через каминную сеть. Действительно, войти в него мог, не нагибаясь, взрослый мужчина, ростом повыше даже Рона, не говоря уже обо мне. Ну, возможно, Хагриду пришлось бы согнуться — но все-таки полувеликан — это вам не обычный человек.
Почти тут же рядом с нами с легким хлопком появился эльф-домовик, обряженный в чистое белое махровое полотенце с каким-то цветочным узором. Кажется, нечто подобное мне приходилось видеть у миссис Фигг, когда Дурсли оставляли меня с ней, а сами уезжали куда-нибудь. Мда, ну, у нее-то в ванной это смотрелось естественно и уместно — но здесь, в огромном старинном доме? Я хмыкнул, продолжая разглядывать домовика. Несмотря на то, что хлопок трансгрессии при его появлении был довольно слабым, ростом этот эльф превосходил даже Добби, не говоря уже о Винки и Кричере. Пожалуй, на хогвартсской кухне мне доводилось замечать парочку домовиков подобного роста, но раньше я не особенно обращал на это внимание. А еще этот эльф был странно молчаливым. Вообще-то, раньше я думал, что домовики — редкостно словоохотливый народец. Из всех моих знакомых, самой тихой была, наверное, Винки — но и та охотно вступала в беседу, если удавалось ее разговорить. Да что там, даже полусумасшедший Кричер, все равно, без умолку ворчал себе под нос. А уж что касается Добби — главной проблемой было заткнуть его на достаточно долгое время, чтобы успеть вставить хоть пару слов. Так что, когда этот незнакомый мне эльф появился рядом, я ожидал немедленного излияния радости, по поводу того, что хозяин вернулся. Однако домовик не произнес ни звука — лишь почтительно поклонился сначала Джареду, потом — мне, и, приняв от деда его дорожную мантию, выжидательно остановился возле меня. Смутившись, я снял куртку и отдал ему. Эльф еще раз поклонился и затопал к двери, расположенной слева и ведущей, как я понял, в помещение, бывшее чем-то средним между гардеробной и прихожей: там хранилась верхняя, уличная одежда хозяев и их гостей. Я проводил домовика взглядом, будучи слегка в замешательстве, и это не укрылось от Джареда.
— Тебя что-то смутило, Гарри? — спросил он. Я невольно вздрогнул — вот уж его вопрос-то меня точно смутил, хотя бы тем, что застал врасплох.
— Ну… Он такой… странный… — пробормотал я. Дед нахмурился.
— «Он»? А, ты про Лерки, домовика? И что же именно ты находишь странным?
— Ну… Он ведет себя как-то… Тихо? — неуверенно выдавил я. Джаред усмехнулся.
— Да, боюсь, в последние двадцать лет я был не самым мягким хозяином, — заметил он. — Все здешние эльфы вышколены так, как не снилось даже твоим Малфоям. А кроме того, они приучены не болтать и не докучать ни мне, ни моим гостям.
— Понятно, — сказал я, кивая, и подумал про себя, что узнай об этом Гермиона… Ой, даже представить страшно. Нет, вообще-то она уже не так активно агитировала всех и каждого за свое любимое Г.А.В.Н.Э., но саму идею все еще не оставляла, и в разговоре старалась затронуть при каждом удобном случае. Особенно в разговоре с владельцами этих самых эльфов. Помнится, Драко даже пытался объяснять ей в свое время, что идеи освобождения домовиков принесут обеим сторонам — и эльфам и магам — куда больше вреда, чем пользы, но… вы пробовали когда-нибудь что-то объяснить упершейся в свою правоту Гермионе? Нет? И не пробуйте! Все равно бесполезно… Вот и у Малфоя ничего не вышло, как он ни пытался доказать, что никого не обрадуют толпы освобожденных — а потому безработных и бездомных — домовиков, наводнивших волшебный мир…
Следом за дедом я стал подниматься по широким мраморным ступеням. В отличие от самого особняка, мрамор лестницы был светлым — хотя, возможно, это была просто отделка, что-то вроде плитки. Лестницу окружали перила, тоже кованные (кажется, мои предки питали слабость к продуктам кузнечного ремесла), но, в отличие от черной ограды поместья, выкрашенные в белый или бледно-бежевый цвет. Присмотревшись, я с удивлением обнаружил, что краска кое-где облупилась и потрескалась — хотя места сколов были аккуратно зачищены, так что это не бросалось в глаза. То же самое творилось и с ковром, покрывающим центральную часть ступенек. Держащие его скобы потускнели от времени, хотя нигде не было ни пылинки и ни малейшего следа ржавчины. Ковер тоже был чистым и прекрасно вычищенным, однако кое-где — особенно на сгибах ступенек и под скобами, — виднелись вытертости и проплешины.
Присмотревшись к интерьеру, я обнаружил ту же историю практически во всем. Обстановка была красивой, и когда-то, несомненно, дорогой. Но сейчас на всех вещах лежал явственно ощутимый налет времени. Они были безукоризненно чистыми — этого не отнять, эльфы, видимо, и правда, великолепно знали свое дело — но вместе с тем то тут, то там виднелись свидетельства того, что здесь ничего не менялось уже лет двадцать, а то и больше. Ну да, если разобраться, и Сириус, и Снейп ведь говорили, что разругались отец с дедом примерно в то самое время — а дедова супруга покинула его почти сразу после его отречения от сына. Вряд ли у него с тех пор появлялось желание обновить обстановку в доме — да и не для кого…
— Насколько я понимаю, поужинать ты успел? — заметил дед, уже добравшийся до верха лестницы. Я кивнул, хотя на ужине поесть толком не успел — перехватил ложку картофельного пюре и крохотную куриную ножку, да и ту не успел съесть целиком. Разве этого достаточно для семнадцатилетнего парня? Впрочем, почему-то признаться, что все еще немного голоден, было стыдно, и я решил, что вполне могу стерпеть. В конце концов, в этом отношении у Дурслей я прошел неплохую подготовку (хотя меня никогда особенно не морили голодом, что правда то правда). Джаред все еще отдувался после подъема, хотя лестница была довольно пологой. Сам я даже не запыхался и опять с любопытством огляделся по сторонам.
Мое внимание привлекла висевшая в центре стены, прямо перед лестницей, картина, а точнее, портрет. Изображал он Джареда, стоящего, гордо выпрямившись, на той самой аллее, куда перенес нас портключ, но чуть ближе, почти у дверей особняка.
— Парадный портрет? — спросил я. Дед, наконец, выровняв дыхание, кивнул.
— Это не столько портрет кого-то определенного, — отозвался он. — Эта картина — что-то вроде семейного артефакта. Она всегда изображает главу Рода, и почти всегда — его наследника. Вот, посмотри, — он указал на темную фигуру на картине, которую я поначалу принял за изображение причудливого куста в изгороди. Но присмотревшись, я понял, что вижу человеческий силуэт, правда, довольно расплывчатый.
— Кто это? — спросил я, хотя уже догадывался об ответе.
— Не узнаешь самого себя? — хмыкнул Джаред. — Да, пока еще, все, что мы видим — абстрактное пятно. Я неофициально признал тебя, а значит, картина отразила, что наследник уже есть — но ты еще не принят в род, и Родовая Магия, ощущая, что ты есть, еще не знает тебя — вот почему изображение такое расплывчатое. Тебе нужно… побыть здесь. Позволить силе этого места изучить и рассмотреть тебя, почувствовать свое единство с ней и со своей семьей… Лучше всего это дается во сне. Именно поэтому я настаивал, чтобы ты провел эту ночь здесь, в поместье. Время, как сказал Дамблдор, поджимает.
— Понятно, — кивнул я. — А… Я… Я даже не знаю толком, как этот дом называется, — смущенно проговорил я. — Ну, я имею в виду, обычно у всяких поместий есть названия. Там, например, как у Уизли — «Нора»? Или просто, как было принято раньше — вроде Малфой-Манора?
— О, вот ты о чем вспомнил… — хмыкнул Джаред. — Вообще-то это место раньше называлось «Даррен-Холл». По имени моего прапрапрадеда, Даррена Поттера, который последним перестраивал его. Он счел излишним использовать в названии фамилию… Впрочем, если хочешь подробностей — обратись в семейные анналы.
— Ээээ… ну, может, как-нибудь потом, — пробормотал я. — Но вы сказали — «раньше называлось»? А теперь?
— Теперь… Вот уже много лет я называю его не иначе, как «приют одиночества»… — пробормотал в ответ дед, и его взгляд омрачился — но всего на мгновение. — Но это не официальное название, как ты понимаешь, — хмыкнул он. — Надеюсь, теперь это изменится. Идем, я покажу тебе дом, и твою комнату тоже.
Сам дом мне понравился, несмотря на царящую в нем атмосферу увядания. Почему-то припомнился рассказ Драко о том, что тот чувствовал, проведя несколько дней дома во время Рождественских каникул. Малфой-Манор, как он говорил, явно скучал по своим хозяевам. Что, если Даррен-Холл тоже реагировал на положение дел в семье? Что ж, пожалуй, это все объясняет — до моего появления и пробуждения во мне Родовой Силы, предполагалось, что род Поттеров на Джареде закончится. Неудивительно, что дом ветшал потихоньку. Но если так, то дед, опять же, прав и в другом — все изменится с моим появлением.
В отличие от Родового Гнезда Блэков, которое было мрачным и темным даже после того, как мы с Сириусом основательно почистили его и подновили что могли, Даррен-Холл даже теперь был светлым и уютным. Конечно, на улице царила ночь, но, глядя на обилие больших окон, было нетрудно представить, как он выглядит при дневном освещении. Просторные коридоры и светлые комнаты, мебель — красивая и изящная, заставившая меня в который раз пожалеть, что я не разбираюсь в стилях и мастерах, и не смогу как следует описать то, что вижу, когда друзья начнут расспрашивать. В основном, в интерьере преобладали мягкие и пастельные тона, и даже в деревянной мебели оттенки были по большей части светлыми. Естественно, повсюду в коридорах висело множество портретов, но внутри комнат — особенно спален, — картины были по большей части пейзажами. Впрочем, на эту тему я тоже что-то слышал от Драко — вроде бы, вешать портрет в чьей-то спальне считалось почти неприличным, так как нарушало частную жизнь. Исключение составляли портреты супругов и особенно близких друзей.
Осмотр дома занял у нас остаток вечера, и, несмотря на любопытство, к концу я изрядно устал, и уже не находил в себе сил уделять должное внимание коллекции оружия или галерее старинных портретов. От внимания Джареда это не укрылось, и он улыбнулся.
— Да ты уже спишь на ходу, — сказал дед, прервав на полуслове нашу «экскурсию».
— Простите, — быстро выпалил я, немного смутившись, и изо всех сил заморгал, тряхнув головой, чтобы стряхнуть сонливость.
— Нет-нет, ничего страшного. Время уже позднее, полночь на носу, да и у тебя выдалась напряженная неделя. Идем, я отведу тебя в твою комнату. Надеюсь… Надеюсь, она тебе понравится. Я приказал приготовить для тебя покои Наследника рода. Это будет наилучшим вариантом для того, чтобы магия поместья могла… эм… ну… как бы сказать — ну, РАССМОТРЕТЬ тебя, распознать в тебе Поттера и наследника рода, и… так сказать, СРОДНИТЬСЯ с тобой. Понимаешь? Нет, если ты против, или тебе неуютно, ты только скажи, мы приготовим другую комнату, это… в принципе, разница-то небольшая, думаю, мы все равно уложимся в отведенное время…
— Да нет, все в порядке, — пожал плечами я, не очень понимая причину его волнения. Раз уж я согласился на все это, так какая разница, назовут меня наследником на полдня раньше или позже? Или дело тут не в этом? — А… почему мне должно быть неуютно? — полюбопытствовал я. Джаред остановился перед двустворчатой дверью из красного дерева (впрочем, возможно, из него была выполнена только отделка) и неуверенно посмотрел на меня.
— Видишь ли… вплоть до нашей ссоры и его изгнания, это была комната твоего отца, — сказал он осторожно, не спуская с меня напряженного взгляда. А у меня, кажется, на мгновение остановилось сердце — а потом заколотилось как сумасшедшее, в бешеном, равном ритме. Я судорожно сглотнул — голова закружилась, и я чудом устоял на ногах. Комната отца. Как мало у меня было от него до сих пор — лишь несколько фотографий, мантия-невидимка и Патронус-олень — образ, живущий в сердце. Каждое связанное с ним воспоминание было для меня настоящим сокровищем — и о зеркале Еиналеж, и о том, что рассказывали Сириус и Ремус, и о явлении призраков родителей при столкновении магии моей палочки с палочкой Волдеморта — и даже те достопамятные неприятные мгновения, подсмотренные в думоотводе Снейпа. И все — таки, и воспоминания, и фотографии, и даже патронус — все это было лишь памятью, эфемерной и зыбкой. Единственным, что было связано с отцом, к чему я еще мог прикоснуться, была мантия-невидимка, — но с ней теперь была связана и моя собственная история, так что она чаще вызывала воспоминания о наших приключениях с Роном и Гермионой, а не о родителях… А теперь… А теперь я стоял на пороге комнаты, в которая каждая вещица, каждый предмет мебели когда-то принадлежали ему.
Впрочем, если я надеялся обнаружить за дверью что-то вроде комнаты Регулуса Блэка в доме на площади Гриммо — где все оставалось нетронутым с тех самых пор, как ее хозяин покинул ее, — меня ждало разочарование. Комната оказалась безликой, вычищенной и безукоризненно убранной — будто я вошел не в бывшую комнату моего отца, а в чистый и опрятный номер неплохого отеля. Единственное, что с натяжкой напоминало о семейных ценностях и убеждениях — это кровать под бордовым балдахином, напоминающим пологи кроватей в Гриффиндорских спальнях, покрытая покрывалом в тон. Но на этом отсылка к цветам родного факультета заканчивалась. Рядом с кроватью, с каждой стороны, стояли тумбочки, пустые и безликие, как и все остальное — если не считать затейливых светильников на них. Комод и каминная полка были до блеска вытерты от пыли и тоже абсолютно пусты, если не считать лепнины с фамильным гербом, который я пока не стал разглядывать подробно. Дополняли обстановку несколько стульев, диван, пара кресел и пушистый, неожиданно кажущийся новым ковер перед камином…
Вообще-то, комната была более чем просторной. Несколько дверей вели в смежные помещения — наверное, в ванную, туалет, и, скорее всего гардеробную, — как я предположил, судя по отсутствию шкафов. Впрочем, я не сомневался, что отцовской одежды там тоже уже не осталось. Широкий письменный стол украшала чернильница, стопка листов чистого пергамента — или, возможно, писчей бумаги, которой не брезговали богатые маги, как я успел заметить. Сбоку — пресс-папье в виде башенки, наподобие Гриффиндорской, подставка для перьев… и все. Я вздохнул, ощущая настоящее разочарование. В этой комнате о Джеймсе Потере могла помнить разве что мебель — и та была настолько аккуратно вычищена и протерта, что создавалось впечатление, будто здесь специально старались убрать всякое воспоминание о нем. Впрочем, не исключено, что так и было.
Словно прочитав мои мысли, Джаред понимающе покачал головой и коснулся моего плеча.
— После нашей ссоры я действительно хотел удалить из дома любое напоминание о Джеймсе, — сказал он. — Но, ни сжечь, ни уничтожить как-то еще, ни даже просто выбросить его вещи так и не смог. Все, на что у меня хватило духу — это приказать эльфам убрать их все с глаз подальше. Насколько я знаю, получилось несколько сундуков, они хранятся где-то на чердаке.
— На чердаке? — отстраненно переспросил я, баюкая в душе странное щемящее чувство — досаду пополам с грустью.
— В любом себя уважающем старом доме волшебного семейства должен быть или таинственный чердак, или зловещее подземелье, — преувеличенно торжественно отозвался он. — Иногда и то и другое. Молодым поколениям нужны приключения, а что может быть лучше исследования семейных тайн? Особенно в доме, где сами стены защитят несмышленышей от любой опасности?
— А, ну да, — кивнул я, все так же отстраненно, хотя и понимал, что снова сердиться на деда глупо. Не произошло ведь, по большому счету, ничего нового…
— Гарри… — начал было он, почувствовав мое состояние, и я усилием воли стряхнул с себя и досаду, и оцепенение. С грустью так же просто справиться не получилось, но ее я мог контролировать.
— Все в порядке, правда, — сказал я. — Я понимаю. А мне… можно будет, как-нибудь потом… посмотреть на… папины вещи? — кажется, я чуть ли не впервые со времен детских лет называл Джеймса «папой», но сейчас это казалось правильным и уместным.
— Ну, конечно, можно! — воскликнул Джаред. — Прямо завтра, если захочешь. Сама процедура принятия в род довольно проста, она не займет много времени — куда больше его занимает подготовка. Но, к счастью, твое в ней участие заключается только в том, чтобы быть в доме. И чем больше времени ты проведешь здесь до начала церемонии, тем лучше. Нужно дать Магии Поместья… ну, как бы почувствовать тебя, признать, определить, как своего — а для этого ты просто должен быть в доме. Так что, если пожелаешь, то прямо с утра можно подняться на чердак и… осмотреться. Ты не будешь возражать против моей компании?
— Я… — я пожал плечами. Наверное, я действительно не буду против компании деда. Вообще, против любой компании. Слишком уж это было бы много для одного…
— Ну, вот и хорошо. А теперь, давай — отдыхай. Увидимся завтра.
— Хорошо. Спасибо, сэр, — сказал я, почти на автомате, и тут же пожалел об этом. Джаред вздрогнул как от удара и опустил взгляд.
— Гарри, я понимаю, тебе есть за что на меня сердиться, и… И ты плохо меня знаешь, и вообще, но все же… Я хотел бы… — он помолчал, словно подыскивая слова. — Ну, то есть, я понимаю, тебе будет трудно называть меня дедом, ты не привык к этому. Но может, ты мог бы звать меня хотя бы по имени?
— Я… — я мысленно хмыкнул. Мне, с детства привыкшему обращаться к взрослым не иначе как уважительно, называть просто по имени человека настолько старше себя было гораздо труднее. Единственным исключением из всех правил был, пожалуй, Сириус, но он — это всегда особый случай. Да что там, я и Люпина еще порой называл «профессор», хотя он тоже уже давным-давно просил меня звать его по имени… — Я постараюсь, — выдавил я, наконец, про себя подумав, что, наверное, все-таки легче будет называть его дедом…
Оставшись один, я сел на кровать, кинув рядом рюкзак, и откинулся на покрывало. Да уж, мне было о чем подумать. Столько всего произошло в последнюю пару дней, что и в голове, и в чувствах у меня царил полнейший сумбур. С одной стороны я смертельно переживал за Драко и Джинни, а кроме того, привычно уже тревожился за Гермиону. С другой — уничтожение еще одного крестража воодушевляло и внушало что-то вроде гордости, одновременно порождая надежду. С третьей — налаживающиеся отношения с де… С Джаредом! — несколько… смущали, что ли? Во всяком случае, для меня в этом было нечто непривычное. Обиды на резкость, которую тот проявил при нашей первой встрече. Я больше не испытывал, но с другой стороны, особой любовью к деду тоже не воспылал, и все еще относился к нему настороженно.
Вздохнув, я поднялся, запоздало сообразив, что как-то совсем забыл захватить с собой пижаму. Впрочем, это было не столь уж важной проблемой — в комнате было довольно тепло, к тому же, насколько я успел ощутить, одеяло на кровати было весьма толстым. Тем временем у меня в животе заурчало, и я пожалел, что на лестнице подтвердил деду, что успел поужинать. Перекусить я бы сейчас не отказался, — а в моем распоряжении было только лишь прихваченное с ужина яблоко. Конечно, вряд ли кто-то собирается заставлять меня голодать — но вызывать домовика и просить принести поесть мне было как-то неловко и почему-то стыдно. Не говоря уже о том, что я не знал, как это сделать. Имени того эльфа, что встречал нас в холле, я нее запомнил, а других не знал вовсе. Не могу же я просто позвать «эй, домовики, а ну сюда!»? Ладно, благодаря «любимым» маминым родственничкам мне не привыкать ложиться спать голодным. К тому же, нельзя сказать, что сегодня это будет уж совсем на пустой желудок…
Быстренько слопав свое яблоко, я вытащил из рюкзака зубную щетку и, определив методом тыка, которая из дверей ведет в ванную, отправился чистить зубы. Ванная оказалась довольно удобной, хотя ничего сверхъестественно роскошного, особенно после Ванны Старост. Душ принимать у меня особенного желания не было — во-первых, лень, а во-вторых, хотелось подольше сохранить на коже воспоминания сегодняшнего дня…
Да уж, была у моих сегодняшних впечатлений еще одна составляющая, которую я до поры старался придерживать в глубине сознания, но улегшись, наконец, в кровать, все же позволил всплыть на поверхность. А именно — Блейз. Но если еще днем я переживал и беспокоился даже из-за этого, то теперь меня больше занимали воспоминания приятные — о том, как именно все происходило… Позволив себе увлечься ими, я смутно осознал, что по моему лицу расползается дурацкая счастливая улыбка, которую и не пытался удержать. В конце концов, первый раз бывает не каждый день в жизни!
Первое, что я ощутил следующим утром — это небывалое умиротворение и спокойствие, каких не испытывал уже очень давно. Странное дело, но — даже не принимая в расчет все последние треволнения! — переночевав в незнакомой и практически чужой мне комнате, я спал спокойно и крепко, а когда проснулся… У меня было небывалое ощущение, будто я — дома. Раньше я чувствовал нечто подобное только в одном месте — в Хогвартсе. Ни дом Дурслей, ни родовое гнездо Блэков ничем таким похвастаться никак не могли… И даже в Норе, как бы я ее ни любил, я все равно подспудно ощущал себя гостем. Желанным и любимым, но все же — гостем. А здесь, побыв в доме несколько часов и не зная толком, где тут вообще что расположено (естественно, во время вчерашней экскурсии расположение комнат я запомнить не успел), я чувствовал себя — своим?
Потянувшись, я сел и осмотрелся. Ну надо же! А пока я спал, безликости в комнате немного поубавилось! Самую чуточку, но не заметить этого было невозможно. Начать с того, что полог кровати сменил цвет на бутылочно-зеленый, — не такой агрессивный, как факультетский красный. Нет, я конечно, любил Гриффиндорские цвета, но использование их в интерьерах меня всегда слегка… напрягало, что ли? А может, я просто полюбил зеленый с недавних пор, когда стал теснее общаться со слизеринцами? Хотя этот оттенок не походил на цвет «змеиного факультета» — он больше напоминал цвет моей достопамятной парадной мантии, которую мне перед четвертым курсом купила миссис Уизли «под цвет глаз».
То же самое творилось с покрывалом кровати, бережно сложенном на одном из кресел, да и с бархатными занавесками на окнах, на которых теперь еще и проступил какой-то растительный узор. Каминную полку украшало несколько статуэток, одна из которых изображала волка (как я позже догадался, оборотня), другая — собаку, припавшую к земле, то ли играя, то ли — готовясь к атаке, а третья — великолепного оленя с большими ветвистыми рогами. Люпин, Сириус и отец… У меня комок встал в горле. В некотором опасении я пошарил глазами в поисках статуэтки-крысы, но таковой, к счастью, не обнаружилось. Интересно, откуда все это? Здешние домовики умеют считывать сознание во сне? Или они тут не при чем, и все это — магия дома? Подумав, я склонился, пожалуй, ко второму варианту. По словам деда, Родовая Магия дома должна была «прочитать» меня за ночь, так что ничего удивительного, что она изменила комнату по моему вкусу. И действительно, перемены мне нравились, хотя несколько опечалила мысль о том, что при отце здесь все было по-другому… Впрочем, отец — это отец, а я — это я, и повторять его судьбу я не собирался. По крайней мере, надеялся, что не повторю…
Приняв душ и умывшись, я переоделся, надев вместо свитера захваченную чистую рубашку. Все мои вещи оказались заботливо вычищенными за ночь — даже носки, — но мысль о том, что пока я спал, в комнате хозяйничали домовики, меня, признаться, не особенно обеспокоила. В конце концов, они и в Хогвартсе обычно так поступали, так что к такому я успел привыкнуть. Жаль было только, что я не мог позвать кого-то из них, чтобы осведомиться, встал ли Джаред.
Выйдя из комнаты, я направился по коридору в сторону лестницы. Вообще-то, в этом крыле дома (а их было несколько) было и еще несколько комнат, но я понятия не имел, в которой живет дед — и вообще, живет ли он в этом крыле, или оно целиком отведено для наследника рода и его возможных гостей? Кроме того, я все еще не знал, как рано он привык вставать, и не горел желанием будить его. По словам Джареда выходило, что времени у нас до вечера полным-полно, так что можно было не торопиться. Правда, я не отказался бы от завтрака, но это вполне могло и подождать.
Как оказалось, ждать нужды не было. Стоило мне ступить на лестницу, как передо мной с тихим хлопком — как и давешний, — материализовался домовик. Этот был поменьше ростом, чем вчерашний, с большими щенячьими карими глазами, смотревшими на меня так, что самому Добби стало бы завидно. Махровое полотенце на нем было зеленым, однотонным, и, кажется, по цвету подходило к новому убранству моей комнаты (и когда я успел мысленно начать называть ее своей?).
— Чего изволит молодой хозяин? — вежливо осведомился эльф, и меня приятно удивило отсутствие в его голосе визгливых ноток, обычно сопровождающих восторги Добби.
— Я… эээ…. А ты — кто? В смысле, как тебя зовут? — спросил я, несколько смешавшись. Эльф снова поклонился.
— Типси, к вашим услугам, юный сэр, — пискнул он. — Хозяин Джаред отправил Типси в распоряжение юного хозяина, и Типси с радостью выполнит любое ваше распоряжение!
Ну наконец-то, более-менее знакомые интонации.
— Меня зовут Гарри, — сказал я. — И я… Ну, я немного голоден, по-правде говоря, но не знаю, когда будет завтрак, и…
— Типси проводит хозяина Гарри в столовую и подаст ему все, что он пожелает! — пискнул эльф. — Овсянку, или яйца, или, может быть, сэндвичи? Или хозяин предпочитает наши чудные булочки?
— Только не овсянку! — мигом выпалил я. — И хорошо бы кофе. А в остальном — не принципиально…
Ну, вообще-то с моей стороны подобное заявление было, наверное, несколько опрометчивым — эльфы могли натащить столько провизии, что мне и в месяц не справиться, — но, как оказалось, забеспокоился я напрасно. Проводив меня в столовую (к слову, это была средних размеров комната, уютная и совсем не такая пугающая, как я мог ожидать, насмотревшись магловского кино). отодвинув для меня стул по правую руку от того, что стоял во главе стола, Типси исчез и появился через пару минут с подносом, на котором красовалась аппетитная яичница с беконом, чашка кофе и пара тостов. Домовик с гордым видом поставил все это передо мной на стол, но прежде чем я успел хотя бы поблагодарить его, щелкнул пальцами — и возле тарелки материализовался высокий запотевший стакан с жизнерадостной желто-оранжевой жидкостью. Я удивленно посмотрел сначала на стакан, потом — на эльфа. Это не походило на традиционный тыквенный сок, который я любил только поначалу, в первые годы после того, как попал в Волшебный Мир, а в последнее время он мне опротивел. Впрочем, в Хогвартсе нам давали и апельсиновый, но мне казалось, что это дань либеральным традициям школы — что-то вроде потакания вкусам маглорожденных студентов. Хотя, если задуматься, Блейз и Драко оба тоже тыквенный сок терпеть не могли.
От размышлений меня отвлекло появление деда. Джаред, одетый в светло-лиловую, явно домашнюю мантию, вошел в столовую и тепло мне улыбнулся.
— О, ты уже встал, Гарри. Доброе утро.
— Доброе утро, сэр, — опять на автомате отозвался я, и тут запоздало вспомнил его просьбу. — Ой, то есть, я хотел сказать… Ээээ… — однако само его имя упорно не шло с языка, и дед, понаблюдав за моими мучениями, покачал головой.
— Все нормально, я понимаю, тебе пока трудно привыкнуть, — сказал он. — Надеюсь, со временем все… придет в норму. Линки! — позвал он, усаживаясь во главе большого овального стола, и возле него мгновенно появился домовик в странном бордовом одеянии, которое оказалось чехлом от небольшой диванной подушки. Это немного напомнило мне Добби, и я как-то запоздало подумал — если у деда все эльфы безукоризненно опрятны, а их одежда, хоть и изготовлена из неподходящих вещей, все равно чистая и без единой дырочки, то как же аристократы-Малфои мирились с жутковатой, дырявой и замусоленной наволочкой своего домовика? Мда, с тем, сколько я сегодня размышляю об эльфах, я скоро начну ощущать себя Гермионой… — невесело подумал я.
Остаток дня я провел за разбором отцовских вещей на чердаке. Вопреки ожиданиям, занятие это оказалось совсем не таким волнующим, как я думал. Ну, может быть, исключая процесс разбора фотографий, которые дед снабжал своими комментариями. В остальном… Одежда, которой под завязку был набит самый большой из сундуков, детские игрушки, горы каких-то школьных конспектов… Я не сомневался, что каждая вещь здесь имеет свою, особую ценность, но чтобы узнать ее, нужно было знать связанную с ней историю. Эх, попади сюда Сириус… Вот уж кто мог порассказать обо всем кучу интересного! Мысленно пообещав притащить сюда крестного как только подвернется случай, я с сожалением оставил сундуки в покое, прихватив с собой на память подвернувшуюся под руку вещицу — что-то вроде магловского кубика-рубика, только вместо разных цветов грани различались непонятными руническими символами, словно бы нарисованными несмываемой краской на матово-жемчужной поверхности. Наверное, Гермиона сможет их перевести, надо будет спросить ее, как вернусь в школу… Сам не знаю, чем меня привлекла именно эта безделушка — возможно, просто понравилось ощущение гладкой поверхности маленьких квадратиков под пальцами, а возможно я пошел на поводу у едва слышимого где-то в глубине сознания внутреннего голоса, который настойчиво убеждал, что эта штука мне скоро понадобится. Вообще-то это могло быть и проявлением моей Родовой Магии — но я все время здесь подспудно чего-то такого ожидал, и не мог теперь быть уверен, что мне не померещилось — именно из-за того, что я ждал этого…
Церемония принятия в род проходила в подвале — хотя назвать «подвалом» обширное помещение, напоминающее чем-то обширный зал перед входом в слизеринскую гостиную, язык не поворачивался. Большая, почти круглая, хорошо освещенная зала с довольно высоким потолком и мраморным полом, выложенным затейливой мозаикой, расходившейся лучами от светлого круга в центре. Знаменитое зеркало Рода чем-то неуловимо напоминало пресловутое зеркало Еиналеж, — наверное, в первую очередь, тем, что не висело на стене, а стояло на подпирающих резную деревянную раму ножках в форме львиных лап. Помещалось оно не в центре зала, а ближе к дальней от входа стене, и на первый взгляд показалось каким-то тусклым и закопченным. Когда мы приблизились, в зеркале отразились две фигуры — одна из них, моя, была расплывчатой и неясной, словно стекло, в котором она отражалась, было запотевшим. Джаред, напротив, отражался четко и предельно достоверно, словно в обыкновенном зеркале. Несколько минут он придирчиво изучал наше отражение, затем медленно кивнул, словно увиденное его удовлетворило, и повернулся ко мне, протягивая руку навстречу. Я вложил кисть в его ладонь, обхватив пальцами запястье, и, глубоко вздохнув, поднял голову и посмотрел прямо в глаза деду.
— Принимаю тебя в свой род, кровь от крови моей, и признаю своим внуком и наследником. Клянусь поддерживать тебя, любить и защищать своей силой, своей честью и своей магией, — торжественно сказал он, без всяких предисловий. Как я уже знал — в этом и состояли особенности родовых церемоний нашего семейства: они были по-гриффиндорски прямыми и простыми, без всяких экивоков и цветистых фраз.
— Я вступаю в сей род и клянусь служить ему своей честью, кровью и силой, — произнес я выученную заранее фразу. — Клянусь следовать его традициям и обычаям, и не опозорить своей семьи, что бы ни случилось.
— Да будет так.
— Да будет так.
Вот и все. Никаких вспышек, длинных ритуалов или пролития крови… Просто слова, просто контакт ладоней — и просто мой силуэт в зеркале, на глазах становящийся ясным, словно кто-то протер запотевшее стекло, и теперь оно отразило меня со всей четкостью. И в тот же момент меня охватило потрясающее чувство единства — единства со всем, что я видел и ощущал вокруг — с дедом, с поместьем, домовиками и портретами, садами и стенами… Это было похоже на то, что я ощутил, проснувшись утром — только намного, в тысячу, нет, в десятки тысяч раз сильнее! В меня вливалась магия поместья — точно так, как описывал это раньше Драко. Она пронизывала меня с головы до пят, и благодаря ей я ощущал каждый уголок старого дома, каждую ниточку, в окутывающей его паутине магии — более того, я понимал смысл и значение каждой этой нити!
Pov Драко Малфоя
Весь понедельник мне не давало покоя странное и очень необычное чувство. Оно напоминало ощущение Потери, мне словно бы чего-то остро не хватало, и при этом я никак не мог понять, чего же именно. О, нет, на самом-то деле я мог сходу назвать около сотни вещей и ощущений, которых мне не хватало — начиная от чувства свободы, и заканчивая возможностью переодеться. Но это было что-то другое, что-то, чему я не мог дать ни названия, ни определения — да и осознать его толком не мог. Джинни заметила, что со мной происходит что-то не то, однако я не торопился посвящать девушку в свои надуманные проблемы — только этого мне не хватало! У нас и реальных проблем выше крыши — начиная от чокнутого Темного Лорда, решившего принести нас в жертву своей внешности, и заканчивая озабоченным зельеваром, который, кажется, вот-вот наплюет на все запреты, и затащит одного из нас в постель — только вот решит, кто же ему все-таки больше нравится.
Его так называемый «осмотр» в понедельник длился чуть ли не в два раза дольше воскресного. Лавуазье основательно «отводил душу» — то ли «закусил удила», то ли просто понимал, что у него осталось не так много времени для подобных игр, и пытался напоследок вдоволь натешиться. На этот раз за меня он взялся сначала, — но мне каким-то образом удалось удержать свой темперамент в узде и выдержать все его приставания с ледяным спокойствием, делая вид, что его тут вовсе и нет. Правда, ему все-таки удалось вызвать у меня некоторое возбуждение — хочешь — не хочешь, а от естественной реакции на прикосновения к эрогенным зонам никуда не денешься, — но я и тут ухитрился «подложить ему свинью». Поначалу я старался просто не обращать внимания, но когда понял, что мое же тело предает меня, вырываясь из-под контроля, нашел другой выход. Бедолага мэтр аж побагровел, когда осознал, что пока он млел от наслаждения, упиваясь моей отзывчивостью, я в это время старательно пялился на Джинни, которая, прекрасно осознав, чего я добиваюсь, всячески строила мне глазки и провокационно облизывала губы.
Занявшись ею, рисковать Лавуазье не стал, и заблаговременно наложил на меня Петрификус. Мудрое решение, зло подумал я, поймав взгляд Джин, и стараясь подбодрить ее глазами. Парализованный чарами, я лишен был возможности сделать для нее то, что делала она, но старался как мог.
Напоследок напоив нас обоих зельями, зельевар удалился, как и вчера, предоставив Джинни право снять с меня чары. На сей раз в душ мы отправились вдвоем, однако реакция на пережитое несколько притупилась — я не знал, было ли это результатом некоторой привычки, или же побочным эффектом одного из зелий. К слову сказать, насколько я смог определить, нас обоих поили все тем же пресловутым зельем Покорности, но были и другие. Как я понял по отрывочным намекам Лавуазье, Джинни давали зелья, которые должны были ко времени полнолуния подготовить ее к зачатию и ввести ее организм в максимально благоприятную для этого фазу. Кроме того, ей давали укрепляющие зелья, чтобы подготовить девушку к процессу быстрого вынашивания плода. Мерлин, стоило только подумать об этом, как в груди понималась острая, почти непереносимая потребность срочно разорвать кого-нибудь (лучше всего Волдеморта) на мелкие кусочки. А с другой стороны — хотелось обнять Джинни, прижать ее к себе — и защищать от всего, пусть и ценой собственной жизни! Только вот кто защитит ее от самого меня?..
Зелья, которые давали мне, были, в отличие от этих, довольно каверзными. Волдеморт прекрасно понимал, что как бы я ни хотел Джинни, я не лягу с ней в постель, зная, что тем самым практически убью ее. Впрочем, эту проблему нетрудно было решить за счет любого сильного афродизиака, чтобы от бешеной страсти снесло крышу и все возражения — равно как и прочие мысли — улетучились напрочь. Однако Темный Лорд по своей извечной привычке не полагался только на это, справедливо ожидая от меня какой-нибудь каверзы. И я бы, конечно, устроил ее — если бы только мог. Зелья, которыми поили меня, ослабляли волю, в первый момент после принятия словно вовсе убирая из головы все мысли, оставляя внутри черепа гулкую, звенящую пустоту. Правда, мне до сих пор удавалось с этим справляться — но я не мог отделаться от ощущения, что таким образом они просто готовят почву на будущее…
К вечеру понедельника неизвестность стала чересчур мучительной. Что поделывают там «силы спасения»? Есть ли у них хоть какой-то план, или все, на что мне остается надеяться — это что отец все-таки сможет успешно изгнать меня из рода? Да уж, как я ни бравировал перед Поттером и Джинни, при мысли об изгнании — пусть оно и продлится всего несколько часов! — мне становилось дурно, и хотелось реветь в голос от безысходности. Уже совсем к ночи, дождавшись, когда нас, наконец, оставили в покое, я забрался на широкую кровать рядом с Джин, и, обняв ее одной рукой, вытащил зеркальце. Минуту поколебавшись между Блейз и Гарри, я все-таки выбрал Поттера. Конечно, лишний раз увидеть и успокоить сестру, было бы, наверное, нелишним — вот только мне нечем было ее успокаивать, дела обстояли, мягко говоря, далеко не радужно.
Гарри на вызов ответил сразу, и вид его внушал некоторую надежду — глаза сверкают решимостью, на губах — уверенная, почти дерзкая улыбка, а во всем облике — какая-то новая уверенность в себе и своей силе, не такая, как раньше. До этого Поттер, казалось, просто знал о своей силе — теперь же он прямо-таки ИЗЛУЧАЛ ее. Это, и плюс то самое, подспудно-непонятное ощущение, не оставлявшее меня сегодня весь день… Головоломка сложилась, и я понял, что произошло, еще до того, как сам Гарри озвучил это.
— Так, Поттер, не говори, дай сам угадаю, — проговорил я, с трудом веря в свои же слова, и где-то в глубине души отчаянно надеясь на ошибку. — Дед признал тебя, да?
— Ну… — улыбка Гарри вышла чуть смущенной, но не утратила своей решительной дерзости. — В общем, да. Пока — неофициально. То есть никаких документов никто не оформлял, и в газетах об этом не сообщалось. Черт, трудно привыкнуть к мысли, что волей-неволей все равно придется ставить прессу в известноть… В общем, я провел ночь и бОльшую часть сегодняшнего дня в Родовом Поместье, и Дж… — он закашлялся. — В общем, дед принял меня в семью по какому-то обряду… Ну, вообще-то ничего особенного, просто…
— Угу, — хмыкнул я. — Интересно, какой у вашего семейства обряд. Держу пари, что-нибудь, типа, «не посрамить чести», или «отдать жизнь на благо Отечества»… Короче, море пафоса и ноль смысла. Ой! — Джинни ощутимо пихнула меня в бок локтем и сделала «страшные глаза».
— Ну, вообще-то не совсем, — хмыкнул Гарри, ничуть не обидевшись. — Но что-то отдаленно похожее. А откуда ты знаешь — тебя что, тоже так принимали?
— С какой стати? — оскорбленно фыркнул я. — Я родился Наследником Рода, на кой черт меня туда принимать? Нет, меня, в лучшем случае, представляли картинной галерее предков, как раз перед тем, как я пошел в Хогвартс. А по достижении совершеннолетия у меня просто была Инициация — но она обычно проводится перед Зеркалом Рода в одиночестве. И это, кстати, вообще-то — семейная тайна, так что забудь о ней как можно скорее.
— Ясно. Уже забыл, — кивнул Гарри. — В любом случае, Родовой Магией я, кажется, могу управлять теперь и сам. Правда… Я еще не освоился, — он смущенно улыбнулся. — Но вообще-то, это не главное. Очень хорошо, что ты связался со мной, я уж собирался сам это сделать. Знаю, ты говорил, это может быть опасно, но сейчас это необходимо.
— Ладно, выкладывай, — согласился я.
— В общем, у нас есть что-то вроде плана, — Гарри облизнул губы, осторожно подбирая слова. В первый момент я слегка даже оскорбился таки отношением, но потом вспомнил, что сам же просил его сообщать нам как можно меньше информации. Разболтать, может, и не разболтаем, но легилименции никто не отменял. Сам-то я, конечно, могу ограждать свои мысли, но вот Джинни для Лорда — открытая книга. Но она и сама понимала это.
— Мальчики, вы тут поговорите, а я пойду-ка, умоюсь на ночь, — нарочито бодро сказала она, отодвигаясь от меня и сползая с кровати. Сделав себе мысленно заметку не затягивать разговор с Поттером, я кивнул и снова уставился в зеркальце.
— Надеюсь, ты помнишь, что мы тут ограничены в возможностях, — напомнил я. — Но если вы придумали что-то, что в наших силах сделать, обещаю, я в лепешку расшибусь, но сделаю.
— Не знаю, Дрей, — серьезно сказал Гарри. Он большое не улыбался, и в его глазах за твердой решимостью явно проступила тревога. — Я не уверен, что это выйдет. В общем… Надо постараться вывести из игры Лавуазье. Я не знаю, видел ли ты его там, но судя по всему, Волдеморту он нужен для этого его ритуала. Надо сделать так, чтобы он не смог принять в нем участие. Сможешь до него добраться?
— Добраться? — хмыкнул я. — Ну, это еще кто до кого доберется… Но я не понимаю, Гарри. Он что, нужен Волдеморту сам по себе? Я думал, что только как зельевар?
— Ну да, мы думаем, что нужны зелья и его личный присмотр за ними, и, наверное, за жертвами этих зелий — то есть за вами, — согласился Поттер.
— Но тогда это не имеет никакого смысла, — возразил я. — Лавуазье хороший зельевар, никто не спорит, но он — не единственный. Что помешает Волдеморту использовать другого? Да… хотя бы Северуса!
— Дрей… — Гарри замялся, заметно смутившись. — Ты сам сказал, нельзя говорить тебе слишком много… Ну, впрочем, Джинни там нет, так что… Нам, в общем, именно этого и нужно. Чтобы Волдеморту вместо Лавуазье пришлось использовать Снейпа.
— В смысле — вы хотите заслать его в это змеиное логово? — возмутился я. Гарри фыркнул.
— Кто бы говорил, «принц Слизерина»! — воскликнул он, и я ощутил, как краска приливает к щекам. Он прав, если уж кто в опасных водах «двойной игры» себя и чувствует как рыба — то это крестный. Хотя его «игра» всегда была сопряжена с риском…
— Ладно, — кивнул я. — Суть я уловил. Не знаю, что вы задумали, но план с участием Северуса внушает некоторую надежду. Во что-то откровенно гриффиндорски-безбашенное он бы не ввязался.
— Не будь так уверен, — фыркнул Гарри. — План кажется безбашенным даже мне, а это о чем-то говорит, между прочим. Хотя бы о том, что по части безбашенности вы, слизеринцы, далеко переплюнули Гриффиндор. План придумала Блейз.
— В таком случае он только кажется безбашенным, — пожал плечами я, старательно задвигая вглубь сознания тот факт, что после общения с Поттером Блейз понахваталась гриффиндорских черт характера. Да и я сам, в принципе, тоже… — Ладно, и что за план?
— Ты действительно уверен, что хочешь знать? — хмыкнул Поттер. — Твое дело, Малфой, вывести из строя Лавуазье. Хотя как ты это сделаешь, я не представляю. Вообще-то, твой отец сказал, что если ты приблизишься к этому «месье» на расстояние прикосновения — то сможешь, но я не понимаю, что он имел в виду.
Я задумался. Отец явно намекал на воздействие на центры энергии и силовые линии организма. В принципе, идея вполне ничего, кроме одного маленького «но». Он, конечно, учил меня, как это делается — но это было три года назад. И с тех пор мне ни разу не приходилось применять это искусство. В теории — ничего сложного. Точка, легкое нажатие на которую может усыпить человека не менее чем на сутки, находится на шее, где-то неподалеку от сонной артерии. Но как правильно и сходу нащупать ее? Мастеру, владеющему всеми тайнами этой науки, такое было раз плюнуть — я же не был даже недоучкой… И что мне делать? Не могу же я сказать Лавуазье «милейший мэтр, будьте так любезны, постойте спокойно», и начать ощупывать его шею в поисках заветной точки! Или… Или могу? Ну, не совсем так, конечно, но…
Зачатки плана начали складываться у меня в голове. Подобраться к Лавуазье на расстояние вытянутой руки — не проблема. Он четко сказал, что завтра утром снова будет осматривать нас — и не приходилось сомневаться, что осмотр будет до-о-олгим. Возможно, это даже и к лучшему: у меня будет время найти нужную точку. Остается только убедить его, что в моих прикосновениях нет ничего угрожающего. Хм… убедить в этом, кстати, и самого себя не помешает. Зелье Покорности попросту не позволит мне причинить вред ни ему, ни кому-то другому под крышей этого дома. Что ж… несколько лишних часов сна еще никому не вредили. А если Темный Лорд его после этого покарает… Что ж, это уже будет воля самого Лорда, и вред, соответственно будет нанесен в первую очередь, им. А я тут вообще не при чем. Конечно, надо будет еще как следует продумать линию своего поведения — но, право, это уже детали…
— Думаю, я примерно представляю себе, что делать, — сказал я Гарри, все еще ждущему ответа. — Не очень уверен, что все получится так, как нужно, но другого варианта у меня нет, так что будем надеяться на удачу. В любом случае, предупреди всех, что если я что-то и смогу сделать, то не раньше завтрашнего полудня. А может быть, и позже…
— Ясно. Ладно. Итак, ритуал состоится на закате? — уточнил Гарри. Я помотал головой.
— В полночь. — Лавуазье сегодня между делом упомянул, что к завтрашней полуночи самые совершенные из его зелий войдут, наконец, в полную силу, и он получит возможность осуществить и наблюдать такой эксперимент, равного которому не было за всю магическую историю. Что, кстати, говорило о том, что переманил его к себе Волдеморт, скорее всего, именно посулив возможность не ограничивать себя в экспериментах никаким соображениями гуманности и этики. — Как ни крути, но чем темнее дело, которое собрались совершить, тем более темное время для него нужно выбирать, — философски заметил я. Гарри покачал головой.
— Не нравится мне это, — пробормотал он. — Ладно, была не была, как-нибудь справимся. А… А вы там как? Держитесь?
— Бывало и хуже, — делано улыбнулся я, хотя на душе скребли кошки. На самом деле «хуже» — по крайней мере у меня, — едва ли когда-то бывало. Даже в ту ночь, когда мне предстояло в шестнадцать лет выкинуть из поместья Волдеморта и весь сонм его Пожирателей. Включавший, кроме всего прочего, крестного и маму — а значит, нельзя было причинить им серьезного вреда и действовать приходилось осторожно …
Обменявшись еще парой-тройкой ничего не значащих фраз, мы «отключили» зеркала. Странно, но мне почему-то стало казаться, что мы с Гарри как бы поменялись местами. За весь этот год я как-то незаметно привык брать на себя ведущую роль — ну, мне приходилось волей-неволей, учитывая «ведомое» положение Гарри в Родовой Магии. Но дело было даже не в этом. Все это время я изо всех сил старался казаться сильным, уверенным в себе и всезнающим — тогда как Гарри порой сомневался и в себе, и в своих силах, и в своих знаниях (ну, уж хоть последнее — не без оснований!). Теперь… По крайней мере, во время этого разговора, мне казалось, что все встало с ног на голову — начиная от лучившегося уверенностью Поттера, и кончая моим собственным расстроено-подавленным состоянием. Конечно, частично в нем виноваты были зелья, которыми вот уже третий день как накачивал меня Лавуазье — но и сама ситуация, мягко говоря, выходила далеко за рамки контроля…
На следующий день с утра я почти ничего не ел, пытаясь морально подготовить самого себя к визиту Лавуазье. Подумав, я пришел к выводу, что слишком резко менять линию поведения не годится: он может заподозрить неладное, если я вдруг стану относиться к его приставаниям с некоторым энтузиазмом, пусть и всего лишь показным. Мне по прежнему было плохо от одной мысли о сексуальной связи с мужчиной, и я боялся, что меня может затошнить в самый ответственный момент. Поэтому к обычным сэндвичам с сыром, которые нам принесли на завтрак, я даже не притронулся — зато чай выпил до капли, благо в нем не было никакого зелья, по крайней мере, насколько я мог определить. Да и зачем пичкать нас зельями, подмешивая их в еду, если можно просто заставить выпить все в открытую? И Джинни, и я попросту не способны ни сопротивляться, ни даже возразить.
Едва покончив с завтраком, я занялся собственной внешностью — к немалому удивлению Джинни, которую счел слишком рискованным посвящать в свои планы. В самом деле, Гарри был прав — ее связь с Волдемортом слишком сильна, чтобы можно было проигнорировать этот факт. Нет, пока что он не завладел ее сознанием, — как, наверное, было на втором курсе, — но читал его, несомненно, без малейшего затруднения. Как бы там ни было, на все вопросы я ограничился коротким «поверь мне, так надо». К счастью, Джин была достаточно умна, чтобы не спорить и не пререкаться.
Попросив девушку наложить на мою одежду чистящие и разглаживающие чары, я, подумав, решил остаться в рубашке и брюках. Несколько верхних пуговиц я расстегнул — сначала только две, и некоторое время колебался перед зеркалом, раздумывая, стоит ли распускать третью. Но в конце концов, решив подстраховаться, все-таки расстегнул и ее. А потом еще чуть ли не час возился со своими волосами, которые были послушными только на первый взгляд. Джинни наблюдала за мной с легким удивлением, время от времени все-таки вворачивая пробные шпильки о том, не собираюсь ли я соблазнить Волдеморта. Я в ответ ограничивался сдавленными смешками. Нет, на Темного Лорда я, конечно, не зарился — но моя рыбка плавала не так уж далеко от него.
Я был в ванной — решил на всякий случай еще раз почистить зубы, — когда заявился мэтр с охраной, так что первой на осмотр к зельевару попала Джинни. Когда я вышел, все мысли и планы чуть ли не вылетели у меня из головы при виде его жадного взгляда и исполненной предвкушения улыбки, с которой чертов француз смотрел на девушку, водя палочкой над ее телом. Однако, как ни странно, на сей раз никаких особенных приставаний за этим не последовало. Он ощупал ее живот — однако не с той пошлой сальностью, которой полнилось каждое его прикосновение вчера, а сухо, деловито и вполне профессионально, не позволяя себе ни единого лишнего движения. То же самое касалось осмотра груди — но тут, хотя мэтр, опять же, не позволял себе ничего лишнего, Джинни закусила губу и задрожала так, что я невольно опять сжал кулаки, из последних сил сдерживая желание наброситься на Лавуазье и прибить на месте. Причем — голыми руками…
И все-таки кое-что в его действиях внушало мне опасения. Ни вчера, ни позавчера он ничем не показывал, что приставания к Джинни нравятся ему меньше, чем приставания ко мне. И если сейчас он осознанно отказался от возможности лапать ее — возможно, со мной поступит так же? Плакал тогда весь мой план, да и сама зыбкая надежда на спасение! Как бы противно мне ни было от его прикосновений, сегодня они мне просто необходимы!
Когда пришла моя очередь, поначалу мне показалось, что дела обстоят именно так, как я начал опасаться. Несмотря на откровенно сальные взгляды, действия Лавуазье оставались профессиональными и точными. А коме того, в отличие от Джинни, ко мне ему в принципе почти не требовалось прикасаться — все то, что он вытворял в два прошедших дня, было скорее его забавой, чем действительно необходимостью. Сейчас же, все необходимые сведения о состоянии моих половых органов и моей способности оплодотворить женщину он получил при помощи диагностических чар. Единственное, для чего мэтр мог бы меня потрогать — это чтобы проверить рефлексы, которые из-за зелья Покорности были слегка заторможенными.
Невольно закусив губу, я с усилием сдержал стон разочарования. Похоже, придется вступить в серьезную игру самому — надеяться на то, что все пройдет само, явно не стоило. Что и говорить, опыта по соблазнению мужчин у меня явно маловато — а если откровенно, то его нет вообще. Не считать же «опытом» тот давний поцелуй с мальчишкой во французском борделе, когда я раз и навсегда уяснил для себя, что гомосексуализм — это не мое.
Сделав над собой усилие, я стряхнул размышления и воспоминания, напоминая себе, что пора действовать, если я хочу добиться цели. И как раз вовремя! Лавуазье, не поднимая взгляда, взял меня за руку и деловито стал отсчитывать пульс. Я нарочито часто задышал, и когда мэтр нахмурился, поднимая на меня глаза, смущенно закусил губу, отводя взгляд и чуть опустив голову. И в последний момент, словно не удержавшись, быстро глянул на него, постаравшись придать взгляду легкий оттенок лукавства. Хватка зельевара на моем запястье ослабла, и я воспользовался этим, чтобы чуть потянуть на себя руку и развернуть ее. Теперь в руке Лавуазье лежала моя ладонь. Отчаянно надеясь, что это не будет чересчур, я осторожно погладил большим пальцем тыльную сторону его кисти, и снова вопросительно посмотрел на него, продолжая смущенно покусывать нижнюю губу. Мэтр прищурился, его холеные пальцы плотнее обхватили мою руку, и он довольно хмыкнул, продолжая внимательно рассматривать мое лицо. Я и думать забыл, что мне должно быть противно — меня охватило странное ощущение азарта, сродни интересу исследователя во время научного эксперимента, только в несколько сотен раз сильнее. Ответив на ухмылку француза, я издал легкий смешок, словно соглашаясь с ним.
— О, неужели наш малыш решил стать сговорчивым мальчиком? — проворковал он. — Можно узнать, с чего такие перемены?
— Ну… — я сделал вид, что смутился еще больше, и как можно менее настойчиво попытался высвободить свою руку. Однако француз ее, к моему облегчению, не выпустил. — Жить мне похоже, осталось недолго, — проговорил я. — Но все-таки есть еще как минимум сутки после ритуала, когда я буду Темному Лорду уже не нужен. Не думаю, что при теперешнем положении дел меня ожидает приятное времяпровождение. Но вот… — я замолчал, снова потупился на несколько секунд — а потом вскинул на него распахнутые, открыто-честные глаза с почти умоляющим выражением. — Если бы вы замолвили за меня словечко… Может, он мог бы отдать меня вам на этот день в качестве… ну, скажем, награды за отличную работу?
— О… Даже так… — проговорил Лавуазье, и в его тоне проскользнули довольные нотки. Я с деланной наивностью похлопал ресницами. — И что, никаких истерик, гневного сопения и попыток сбежать? — спросил он низким, томным голосом. Я смущенно опустил взгляд и теперь уже настойчивее потянул к себе свою руку.
— Я же понимаю, что вы — мой единственный шанс не встретить завтрашний закат овощем, пускающим слюни. После ритуала от меня Лорду будет нужно лишь тело, до моего разума ему и дела не будет. А тетя Белла обожает Круцио…
— Меркантилен до мозга костей, — почти восхищенно прокомментировал мэтр. — И за что ты его такого любишь, Джиневра?
— За то и люблю, — фыркнула Джинни, которая сидела в большом кресле поджав под себя ноги и нарочито дулась. Я бросил на нее виноватый взгляд, словно извиняясь, и снова посмотрел на зельевара.
— Так что скажете? Я обещаю быть… сговорчивым, если вы… Если вы попробуете уговорить Лорда отдать меня вам на завтрашний день, — проговорил я, полуприкрыв глаза, и глядя на него сквозь ресницы. Только бы не сорвалось! Да я готов ему что угодно пообещать, — лишь бы получилось! Тем более, если получится — обещание мне выполнять так или иначе все равно не придется.
— Я подумаю, мой сладкий, — протянул мэтр, плотоядно облизывая губы, и взглядом буквально пожирая мои. Странно, но французские словечки, которыми он буквально сыпал в первый день, еще вчера почти начисто исчезли из его речи. — Как насчет небольшого… задатка? — поинтересовался он, и я отчетливо понимал, что он имеет в виду. Поцелуй. С одной стороны — я уверен, что меня не стошнит, несмотря на пустой желудок… А с другой — лучшая возможность добраться до его шеи мне вряд ли подвернется. Собрав всю свою силу воли, я неуверенно, словно бы робко положил руки ему на плечи, и француз, донельзя довольный, потянул меня к себе.
— Эй, ты, лягушатник, придержи коней! — подал голос страж-Пожиратель от двери. Я мысленно чертыхнулся, на чем свет стоит проклиная этого идиота. Не уверен, что смогу второй раз собраться с духом… Однако рука Лавуазье по-прежнему уверено лежала на моей талии, не отпуская меня, и он лишь слегка обернулся к своей «охране», вопросительно поднимая брови.
— Это как понимать? — спросил он нахально-ледяным тоном, исполненным сдержанного возмущения.
— Сейчас сюда придет Лорд, и как ты ему объяснишь возбужденного мальчишку? — с непробиваемым спокойствием отозвался тот. Француз фыркнул с таким презрением, словно Пожиратель был каким-нибудь тараканом, вздумавшим было подать голос. Воспользовавшись тем, что он отвлекся, я рискнул продвинуть руку чуть выше по его плечу и начал поглаживать основание его шеи кончиками пальцев, надеясь, что это сойдет за ласку — хотя на самом деле я пытался нащупать заветную точку.
— Всего лишь естественная реакция молодого организма на прикосновения к эрогенным зонам и нестандартность ситуации, — бросил Лавуазье, явно давая понять, что всего лишь снисходит до ответа, оказывая тем самым величайшую милость. Его рука на моей талии напряглась, подтягивая меня ближе и практически прижимая к его телу. Я усилием воли пытался подавить зарождающуюся дрожь, понимая, что еще немного — и меня против воли затрясет от отвращения. Это будет конец — не говоря уже о том, что трясущиеся руки нисколько не облегчают моей задачи. Охранник за спиной зельевара насмешливо фыркнул, пожимая плечами.
— Дело твое. Нравится риск — сколько угодно. Лорд терпимостью не страдает… — проговорил он. Француз на мгновение замер, напрягаясь — и я понял, что не должен упустить момент, и если хочу чего-то добиться, нельзя позволить ему сорваться с крючка. Азарт вернулся, помогая мне удержать собственное тело под контролем. Я подался вперед, так что волей-неволей прижался к нему, и продолжал поглаживать его шею большими пальцами, уже с двух сторон. Мэтр снова повернулся ко мне, выражение его лица говорило о том, что своего я добился — оставалось лишь как-то выкрутиться. Лавуазье склонился, его лицо приближалось, а взгляд не отрывался от моих губ…
Я почти запаниковал — и в этот самый момент ощутил под пальцем пульсирующий узелок. Мне потребовалась доля секунды, чтобы осознать это — и еще одна, чтобы нашарить такой же узелок и с другой стороны, симметричный первому. Не теряя ни секунды — его губы уже были в каких-то миллиметрах от моих, и меня опаляло его дыхание — подушечками пальцев я с силой нажал на обнаруженные точки. В первый момент, кажется, ничего не произошло, потом француз нахмурился, подаваясь чуть назад… Я запаниковал и надавил сильнее… в его взгляде мелькнуло понимание — но тоже лишь на мгновение. Потом глаза зельевара закатились, он приоткрыл рот, издал какой-то странный, почти непристойный звук — и лицом вперед рухнул на меня, опрокидывая и придавливая своим немалым весом к постели. Я тотчас забарахтался, выпутываясь из-под его тела, и, с усилием спихнув с себя неподъемную тушу, выбрался, почти скатившись с кровати и вскакивая. Лавуазье всхрапнул, но даже не пошевелился. Из его приоткрытого рта о полной щеке протянулась ниточка слюны — я запоздало содрогнулся от отвращения и машинально стянул воротник своей рубашки, лихорадочно застегивая распущенные пуговицы.
— Какого… — Пожиратель у двери, казалось, отмер, очнулся от оцепенения. — Ах ты, предательский щенок! Ах ты змееныш! Ты… ты какого ж боггарта волосатого натворил?!
— Это называется «избавление от домогательства», — невозмутимо отозвался я, понимая, что необходимо в экстренном порядке брать себя в руки. Страж практически зарычал, и, вытащив палочку, наставил ее на меня.
— Ты за это поплатишься… Кру…
— Нет! — подала голос Джинни, мгновенно соскакивая со своего кресла. — Лорду нужно, чтобы он был в порядке!
— Да какой, к Салазару, теперь порядок!? — взвизгнул Пожиратель. — Кто его теперь знает, что Лорду будет нужно — без этого зельеваришки!
— Довольно! — слово было произнесено вроде негромко, но в холодном высоком голосе говорившего было столько властности, что на мгновение показалось, будто он прозвучал как удар гонга.
Дверь в комнату отворилась беззвучно, а мы все были слишком поглощены перепалкой, чтобы сразу заметить это. Однако проигнорировать — или хотя бы сделать вид, что игнорируешь — высокую фигуру в обманчиво простой черной мантии, вошедшую внутрь, было невозможно. Волдеморт лишь небрежно махнул рукой — и Пожирателя как ветром сдуло, так что казалось, будто Лорд выпер его из комнаты каким-то беспалочковым заклинанием. Не знай я, что он не владеет никакой Родовой Силой, я бы подумал, что так оно и есть. Взгляд красных глаз лениво обежал комнату — без малейшего следа удивления, — и остановился на похрапывающем Лавуазье. С минуту Волдеморт внимательно изучал лежащее тело, а потом перевел на меня по-прежнему невозмутимый взгляд.
— Неплохое представление, Драко, — спокойно сказал он. — И чего же ты хотел этим добиться? Только не говори, что пытался избавиться от домогательств. У меня сложилось впечатление, что ты был вовсе не против, и потом, мотивы Малфоев — всегда не те, о которых они говорят вслух…
— Много ты понимаешь в Малфоях! — дерзко фыркнул я. В первый момент при его появлении меня охватил парализующий, леденящий ужас — с тем, чтобы тут же схлынуть, как всегда бывало со мной, когда я как в омут головой кидался в очередную авантюру. Волдеморт, тем не менее, не рассердился. Его лицо оставалось холодным и бесстрастным, он лишь чуть вопросительно приподнял брови — а точнее, то место, где они должны быть, поскольку был начисто лишен волос на всей голове, даже ресниц. Странно, но в его взгляде мне почудился намек на улыбку. А впрочем, ничего странного, если он откровенно забавлялся моей беспомощностью.
— О, я понимаю больше, чем ты думаешь. Ведь мне предстоит стать одним из вас… Чего ты добивался, Дарко? — с достойной Гриффиндора настойчивостью повторил он.
— Ну как чего — разве это не очевидно? — пожал плечами я, подхватывая его невозмутимый тон. — Я пытался сорвать твой идиотский ритуал, Том. Ты не против, что я тебя так называю? Мне это позволительно, все-таки, я твой будущий отец! — припечатал я, внимательно наблюдая за реакцией. Наверное, дерзить Волдеморту было не самой лучшей идеей — но меня уже «несло».
— Ты непоследователен, — спокойно заметил он. — То ты пытаешься сорвать мой ритуал, то признаешь, что думаешь, что он состоится…
— Я этого не признавал, — возразил я. — Но ведь ТЫ считаешь, что он состоится — а значит, предполагаешь мое отцовство. Жаль, предполагается, что я не доживу до возможности выпороть тебя ремнем — тебе бы это пошло на пользу. Или, учитывая обстоятельства, лучше было бы сразу взяться за розги!
На какой-то момент мне показалось, что я все-таки вывел его из себя. По его бледному лицу, уже почти утратившему сходство с человеческим, пробежала тень гнева. Однако Волдеморт справился с собой, а мое замечание попросту проигнорирвал, вместо этого приблизившись к кровати и осматривая лежащего Лавуазье.
— Так значит, ты решил лишить меня помощи зельевара, и подумал, что таким образом сможешь отсрочить ритуал хотя бы на сутки? Я правильно понимаю, столько он теперь проспит? — осведомился он.
Я невольно кивнул. Прелесть этого приема усыпления была в том, что он временно блокировал почти все энергетические и магические каналы, и разбудить человека, усыпленного таким способом, невозможно никакими силами — ни зельями, ни чарами, ни — уж тем более! — примитивными магловскими средствами. Впрочем, самому мэтру это не повредит — так что формально запрет «причинять вред кому-либо под крышей этого дома» я не нарушил.
— Жалкий ход, — прокомментировал Волдеморт. — В самом деле, жалкий, Драко. Ты не можешь не понимать, что в моем распоряжении не единственный зельевар на всю округу.
— Ну уж прости — я несколько ограничен в возможностях, — отозвался я саркастическим тоном. — Но ты же не ожидал, что я буду покорно сидеть тут и ждать воплощения твоих извращенных фантазий?
— Извращенных? Ну почему же. Мое желание вернуть себе нормальное тело вполне естественно. Более того, ты должен гордиться тем, что я выбрал именно тебя и твою семью для своего следующего воплощения…
— Тоже мне, повод для гордости — заиметь наследником чокнутого выродка с мозгами набекрень!
Мою щеку ожгла пощечина — да, пожалуй, я перегнул палку. В обычных обстоятельствах я бы уже корчился на полу под Круцио — но Лорду я был нужен невредимым и функционирующим, а болевой шок вряд ли пошел бы мне на пользу. Тем более, я слабо переносил боль — это всем Пожирателям известно…
— На правду не обижаются, — выдал я, выпрямляясь, и нацепив на лицо самую отвратительно-высокомерную из своих улыбок. Второй удар пришелся по другой щеке, и был сильнее — я едва устоял на ногах.
— Вы оба сейчас пойдете со мной, — спокойно сказал Волдеморт так, словно ничего не случилось. — Ритуал состоится на закате, а благодаря твоей выходке, Драко, времени у нас меньше, чем планировалось. Вас обоих необходимо подготовить. Я думал начать с зелий, но раз уж наш мэтр не в состоянии озаботиться этим, придется повременить…
— Стоп, как это — ритуал на закате? — опешив, слегка растерялся я. — Он говорил, что ритуал состоится в полночь? — я кивком указал на Лавуазье.
— Тебе следует больше доверять девушке, которую любишь, — хмыкнул Лорд, что в сочетании с его жуткой внешностью выглядело почти невероятным. — Ритуал будет на закате, ибо в этот момент Тьма одерживает верх над Светом. Мэтр намеренно, по моему приказу ввел тебя в заблуждение… Так что, боюсь, силы спасения несколько запоздают. — На тонких губах змеилась злорадная усмешка, и я невольно сглотнул, понимая, что тут он прав. Нас снова обошли на повороте и загнали в ловушку…
Оставалось только молиться и надеяться, что план Гарри не очень-то полагался на сведения о том, когда именно начнется ритуал — Ну или на то, что они вообще не рассчитывали дождаться его начала. Ну и еще — на то, что ограниченный во времени Лорд вызовет Снейпа, а не решит поискать еще какого-нибудь Мастера Зельеварения. Взгляд Джинни, устремленный на меня, полнился отчаянием — а я чуть ли не впервые не знал, что сказать и сделать, чтобы хоть как-то утешить ее. Все, что я мог — это обнять ее за плечи, безмолвно обещая свою поддержку — хоть она и стоила в этот момент немного. Джин накрыла мою ладонь своей, и мы молча последовали за Лордом прочь из комнаты.