Оризиан услышал это «не останавливаться», но тут же опять погрузился в себя, потому что у него в груди вдруг что-то так затрепетало, что он даже испугался. Тогда он протянул руку, и она наткнулась на стену. Это укрепило его дух: мир все еще существовал, даже несмотря на то, что сам он сейчас был слепым. И он опять стал взбираться по лестнице. Минута тянулась за минутой. Ноги болели отчаянно и казались тоненькими, ненадежными прутиками. Он вспоминал отца, мать, брата, но в следующий момент уже не помнил, о чем думал в предыдущий. Какое-то время ему казалось, что рядом с ним идет Иньюрен. Потом ощущение прошло, но он знал, что Иньюрен идет сзади. Все они были с ним, кроме Рота и Эньяры. Он оторвался от всего, что знал, так отвязывается пришвартованная лодка и скользит по течению в бескрайнее море.
Наконец настал момент, когда в голове появилась ясная и отчетливая мысль, что дальше он идти не может. Он должен остановиться, и пусть утихнет боль в ногах и легких. А потом вдруг без всякого предупреждения все кончилось. Больше не было ступеней, и он чуть не упал, очутившись на ровном полу прохода. Эсс'ир с братом стояли, поджидая Оризиана и остальных. Теперь Оризиан их видел, потому что впереди виднелся дневной свет, резанувший его по глазам, как острый, огненный клинок. Измученный механическим движением, он прислонился к стене, а потом сполз по ней на холодный пол. Подошла Эньяра и села рядом с ним. Рот остался на ногах, но согнулся, упершись руками в колени и тяжело дыша. Эсс'ир пристально смотрела в колодец, из которого они только что выбрались.
— Они не преследуют, — сообщила она.
— Думаю, это самое главное, — выдохнул Рот.
Варрин пошел дальше, на мгновение его силуэт вырисовался в проеме и исчез.
— Выходите, — позвал Варрин.
Эсс'ир вышла первой. Оризиан еле поднялся и вместе с Ротом и Эньярой тоже вышел на воздух, на резкий дневной свет. Внезапно налетел холодный ветер и остудил их лица. Все молча разглядывали явившийся им пейзаж. Они вышли среди хаотического скопления валунов, скрывавших вход на лестницу. Унылая открытая долина уходила от них вверх, постепенно повышаясь между горными хребтами. Ни деревца не было видно на всем протяжении заключенной в оправу неприступных крепостных валов земли, поднимающейся к высоким пикам Кар Крайгара, вершины которых скрывались в облаках. По долине текла быстрая, узкая речка, Снежная, и вдруг недалеко от них исчезала где-то между валунами и кочками, очевидно, мчалась к ожидавшему ее водопаду.
— Ну и места-а, — протянула Эньяра.
Ветер стал резким, пронизывающим, но он же выдул из Оризиана весь застойный дух лестницы. У него закружилась голова, а кожу стало покалывать, словно только сейчас в его теле опять потекла кровь.
Варрин огляделся и сказал, указывая на небольшое углубление в земле неподалеку:
— Отдых. Немного.
Они сели на землю. Оризиан сорвал грубую травинку. Варрин что-то бормотал Эсс'ир, низко склонясь к ее уху. Она оставила его и медленно пошла к речке и там долго стояла у воды на коленях. Оризиан не мог оторвать от нее глаз. Она развязала ремни, которыми подвязывала одежду и через голову сдернула тунику. Голая спина была белой и безупречной, под тонкой кожей было видно движение каждого мускула. Она пригоршнями брала воду и выливала ее на лицо и голову. Вода сбегала по спине и делала матовыми волосы.
Потом он увидел, как она наклонилась и окунула в воду лицо, а потом и всю голову. При этом мелькнула маленькая грудь, коснувшаяся воды. Когда она снова выпрямилась, то затрясла головой так яростно, что брызги полетели во все стороны. Потом она закрыла лицо руками. Это было очень похоже на горе.
— Она была его возлюбленной, — услышал он слова сидевшей рядом Эньяры.
— Сам знаю, не дурак, — огрызнулся он, но тут же, устыдившись своей резкости, обнял сестру. Она положила ему голову на плечо. Когда Эсс'ир вернулась от речки, веки у нее были красными, но внешне она выглядела зловеще спокойной.
— Мы должны идти, — сказала она.
— Я не могу, — заявила Эньяра.
— И тем не менее, — прошептала Эсс'ир. Она подняла с земли свой узелок, лук, стрелы и пошла на север, прямо в эту дикую пустыню.
Варрин пошел за нею. Оризиан тоже встал и мгновение-другое наблюдал за ними, потом обернулся к сестре и Роту.
— Рот, Эньяра, послушайте меня. Отныне, что бы ни случилось, мы никого не оставим. Вы поняли? — Он по очереди оглядел каждого. — Хватит потерь. Это наша битва, не их. Мы сделали свой выбор, и я больше никого не оставлю.
Сначала Эньяра, а потом и Рот кивнули. Оризиан заметил в глазах сестры некоторое удивление. Да, он уже не тот брат, которого она знала. Но еще и не личность; это он знал.
— Тогда пойдемте, — сказал он.
— Сначала набери в меха воду, — посоветовал Рот.
В Снежной оказалась ледяная вода.
Они упорно двигались вперед, спотыкаясь о кочки, путаясь ногами в вереске, стараясь держаться как можно ближе к реке. Иногда им приходилось огибать болотины, но, обойдя их, они неизменно возвращались к стремительной воде. Сыпался мелкий дождик. Быстро холодало. В конце концов дождь превратился в мокрый снег. Белые хлопья пятнали их одежду, но тут же таяли. Чем дальше, тем круче становились стены долины, с них постепенно исчезало тонкое покрытие из травы и мха, зато открывались гладкие поверхности и валуны. Солнце пряталось за плоским серым небом, ослаблявшим и звук, и свет. Даже еще имевшаяся, очень скудная, растительность переняла приглушенные оттенки скал и облаков.
Каждый был погружен в собственные мысли. Оризиан машинально передвигал ноги. Ему хотелось забраться в самый дальний уголок своего рассудка и забыть хотя бы на время обо всем, что произошло. Он знал, что такое местечко есть, он обнаружил его, еще когда Сердечная Лихорадка распорола по швам всю его жизнь, но вряд ли и там ему станет легче. Юноша снова и снова говорил себе, что Иньюрен, может быть, еще не умер. Он на мгновение оторвал от земли взгляд. Немного впереди шла Эсс'ир, она слегка вздрагивала. Он подумал, что после своего странного, рискованного, ритуального купания в реке она могла слишком озябнуть. Но тогда лучше не останавливаться.
Они вышли на широкий простор мха и тростника, исток Снежной. Дальше не пройти, придется забираться выше, на открытую землю. Пока они с трудом поднимались, ветер усилился, стал резким, пронизывающим. И теперь мокрый снег летел почти горизонтально вдоль склона. Чтобы удержаться на ногах, им приходилось сгибаться в три погибели. Большие голые скалы выступали из холма, словно головы гигантских существ, замерзших, так и не успев полностью выбраться из земли.
Когда они наконец вскарабкались на кромку гребня, их встретила буря. Оризиан прикрыл глаза рукой. То, что он увидел, было почти так же тревожно, как борьба со сбивающим с ног ветром: настоящий Кар Крайгар явил себя во всей красе. Насколько он мог видеть сквозь мокрые хлопья и дымку облаков, вокруг были только расталкивающие друг друга пики, стремящиеся поскорее вонзиться в небо. Вершины самых высоких из них были покрыты льдом и снегом. Варрин направился именно в том направлении, в бесплодное сердце Кар Крайгара.
Они, насколько было возможно, держались под прикрытием гряды, но чем выше взбирались, тем труднее находились тропинки между вулканическими, расколотыми стужей скалами. Несколько раз им пришлось пересечь гребень и оказаться на открытом всем ветрам склоне. На нем их едва не сносило ветром, они скользили, спотыкались и падали, царапая руки об острые камни. И вдобавок круто опускавшаяся земля переходила в обширную каменную осыпь. Пики впереди скрывались за облаками, выпрыгивая в просторное небо. Ни у кого из путников не было ни подходящей одежды, ни сил для борьбы с такими стихиями, тем не менее Варрин безжалостно вел их вперед и вверх.
Наконец гребень стал шире и вывел на плечо горы. Здесь земля была изрыта глубокими расщелинами, путь преграждали огромные валуны. Языки снега лежали поперек склона, и ветер протянул снег от каждого бугорка, словно тень от солнца. Там сделали короткую остановку, потом Варрин повернулся спиной к буре и отправился вокруг склона горы.
Свет начал меркнуть. Варрин остановился возле массивного валуна, который лежал на склоне, как брошенная каким-то гигантским ребенком игрушка. Две нижних трети валуна раскололись надвое и образовали идущую наискось щель.
— Не имеешь ли ты в виду, что мы должны провести здесь ночь? — спросил Рот. — Мы помрем от холода.
— Ветер убьет нас первым, — ответила за брата Эсс'ир. — Это укрытие. Сядем теснее, будет теплее.
— Без огня? — спросила Эньяра.
Вместо ответа Варрин перевернул трубу из коры, в которой нес тлеющие угольки. Там остался только холодный пепел.
— А, все равно гореть нечему, — буркнула Эньяра.
Они втиснулись в этот жесткий приют. Хотя трещина оказалась и глубже, и шире, чем виделась снаружи, она все равно производила тягостное впечатление. Для лежания в ней места не было, и все они просто привалились к стене. Оризиан исполнился мрачного предчувствия, что масса камня над головой и вокруг них сокрушит его во сне. Впрочем, в таком месте отдыха даже кратковременный сон невозможен. Тела товарищей почти загородили свет.
Когда последним из всех втиснулся Варрин, Эньяра проворчала:
— Кошмар какой-то.
Это была самая долгая ночь в жизни Оризиана. В самые холодные ночные часы все пятеро, затиснутые в каменное чрево, время от времени тряслись от озноба, хотя Эсс'ир оказалась права: тепло, которым они делились друг с другом, все-таки спасало их от губительного холода. Все долгие часы он чувствовал ее тело, прижатое к нему; ее плечо у своего плеча, ее бедро вплотную к его бедру. Один-два раза он почувствовал на своей щеке ее теплое тихое дыхание и, хотя ничего не видел, представил себе, что, всего лишь наклонив голову, мог бы коснуться ее лица.
Казалось, вечность прошла, прежде чем сквозь облака начал пробиваться рассеянный свет. Когда он, шатаясь, выбрался наружу, то даже застонал от боли, так затекло у него все тело. Ветер стих. Бесформенные валы серых облаков теперь скрыли все высокие пики, но чувствовалось, что за облаками прячутся бездушные серые громады. Оризиан мял и растирал ноги неловкими, тоже затекшими, руками, прихрамывал и спотыкался, будто старик. Другие выглядели такими же измученными и разбитыми, как и он. Исключением был только Варрин, он выглядел таким бодрым и отдохнувшим, словно спал с полным комфортом.
— Сколько нам еще предстоит? — спросил он у Варрина.
— Часы, — ответил тот.
На второй день погода была к ним немного добрее. Ветра почти не было, но вместо него они вынуждены были бороться с сырыми и холодными грядами облаков, плававших вдоль склонов. Попадая в очередное облако, они видели не больше чем на двадцать-тридцать шагов вперед.
Их, заключенных в сузившийся мир с ограниченным обзором и приглушенными звуками, еще больше, чем прежде, пугали угрозы скрытого от них пейзажа. Кое-кто из Крови Оризиана бывал в этих местах, но в такое время года и так высоко забираться в Кар Крайгар не пытался никто, кроме самых безрассудных и отчаянных. Цепь огромных гор имела мрачную репутацию, не только из-за своих обитателей — кирининов, которые бродили в здешних лесах, огромных медведей, которые рыскали по этому самому глухому из углов, — но и сама по себе. И тут были руины: останки городских сооружений, возведенных, когда Боги еще наблюдали за миром. Ходили рассказы об искателях приключений, добиравшихся сюда в поисках следов тех далеких дней, но так или иначе нашедших только смерть. Иногда их убивали горы, иногда ямы и западни, иногда обрушившаяся городская стена, иногда дикие звери.
Оризиан не смог бы сказать, сколько они прошли в этот день. После полудня погода повернулась против них. Опять поднялся ветер и то, что начиналось как легкий снегопад, собрало силы для вполне оперившейся бури, угрожавшей засыпать их. Они поднялись выше и остановились на перевале. Ветер рвал с них одежды и забивал дыхание. Снег прямо-таки набросился на них. Оризиан наклонил голову, вздрагивал и морщился.
— Там, — попыталась перекричать ветер Эсс'ир.
Под ними, на просторной, изогнутой дугой, плоской равнине лежал город. На одной стороне долины поднималась гигантская скала, ее самые высокие пики терялись в буре, а у подножия раскинулась сеть улиц с разрушенными стенами и домами: Крайгар Вайн. Город, над которым владычествовали горы и бурное небо, в своем распаде и разрушении выглядел так, будто сама скальная порода беспорядочно проламывалась сквозь землю, чтобы исторгнуть то, что когда-то было на этом месте. Это был вид настолько бесплодный, что Оризиан почувствовал, как в нем нарастает какой-то ужас.
— Кто мог жить в таком месте? — крикнул Рот.