— Значит, они пойдут этой дорогой?
— Возможно. Недалеко от Колдерва находится самый большой во'ан Лис. Если у Сов на уме кровь, то он им понадобится. При их натуре должен быть какой-то мощный толчок для того, чтобы столько их забралось так далеко. По мне, так это очень плохо пахнет. Как и все остальное. Если вы как можно скорее не окажетесь в лодке, плывущей на юг, вы можете вообще никуда не попасть.
Странная картина предстала перед ними, когда они, покружив в ольховых зарослях, вышли наконец к морю. Два совершенно разных поселения расположились по обеим сторонам широкого устья реки Дерв. На северном берегу хаотическая, беспорядочная путаница домов и лачуг, укрывшихся за наскоро вырытым рвом и валом: вольный город Дерв. На южном — во'ан с массой хижин и хаток, более крупных, чем ожидал Оризиан. На длинных столбах возвышался деревянный переход, соединявший два поселения через реку. Возможно, это было зрелище из прошлого, еще из времен, предшествовавших Войне Порочных, когда две расы объединяло много большее, чем только недоверие и горечь. За ветхими крышами Колдерва открывался долгожданный вид, и опять неожиданный: в устье Дерва на якоре стоял прекрасный морской корабль с высокими мачтами.
Сирис, Избранная Хайфеста, провела пальцами по подолу простого коричневого платья. Опять он кое-где обтрепался. Нужно будет поскорее починить, как она делала не один уже раз. Немногие из на'киримов поскупились бы на новое платье для Избранной, но Сирис считала, что должна подавать пример неприхотливости. Тан Килкри-Хейг до сих пор ежегодно присылал щедрые дары в виде монет, а других, более скромных, подарков обычно можно было ждать от Кеннета нан Ланнис-Хейг — заслуга Иньюрена, конечно, — и еще одного-двух правителей северных приграничных земель Тарал-Хейгов. Все это, однако, уходило на питание и материалы, необходимые для грандиозных задач по составлению и переписыванию летописей. На всякую роскошь, вроде новых одежд, почти ничего не оставалось. Когда Килкри стояли выше всех остальных Кровей, было легче. С некоторых пор Ленор ок Килкри-Хейг вынужден был отсылать все возраставшую десятину на юг, в Веймаут: он не экономил на тайных трудах в Хайфесте, но у него самого было мало.
Избранная выпустила из пальцев подол. Она не могла допустить, чтобы праздные мысли надолго отвлекали ее от размышлений о насущных потребностях. Сирис осторожно потянулась к Доле и позволила потоку ощущений слиться с потоками Доли. Вскоре она почувствовала присутствие тех, кого искала: в башне замка, в смежной с ее палатой комнате собралось тайное совещание, Конклав.
Ей эта встреча удовольствия не доставляла. За пределами Хайфеста было неспокойно, люди стали раздражительными и много спорили. В последние дни появилось слишком много слухов. Может быть, хотя бы с этим собрание покончит.
Она надела на шею почетную цепь. Очень простую цепь из неокрашенных железных звеньев, как приличествовало тому, что было символом скорее зависимости, чем величия. Тот, кто избирался в качестве главы Конклава, только тем стоял выше остальных, что ответственность за хранение Хайфеста и накопленной в нем мудрости ложилось на плечи Избранного еще более тяжким бременем. Сирис очень уставала от бремени цепи, и никогда не носила ее, кроме особо официальных случаев вроде этого.
Тихая беседа оборвалась, когда она вошла в палату, назначенную для собрания. Все взгляды оборотились на нее. Она улыбнулась более решительно, чем намеревалась. Кроме нее, присутствовали еще пять на'киримов. Большинство из них она называла друзьями, но это ничуть не ослабляло напряженности, которая чувствовалась в палате. Сирис заняла свое место во главе стола и налила себе в чашу воды. Ей пододвинули тарелку с крупно нарезанным хлебом. Она отломила кусочек и проглотила. Маленький ритуал возник два с половиной века назад, в первые дни возникновения в Хайфесте Конклава: тогда еще нужно было утолять голод и жажду, чтобы их муки не отвлекали от обсуждений. В последние дни у нее совсем пропал аппетит, но традиции следовало уважать.
— Все наелись и напились? — спросила она. Каждый член совета либо кивнул, либо что-нибудь пробормотал. — Тогда давайте начнем.
Она повернулась к старому, хрупкому на вид мужчине, сидевшему возле нее. У него были длинные белые волосы и почти целиком застланные пеленой глаза. Кожа на его лице вся покрылась сеткой тончайших морщин. Олину было уже за сто — пожилой возраст даже по меркам долго живущих на'киримов, — и Сирис не знала, стоит ли затруднять его изложением плохих новостей. Однако если тело и подводило старика, то рассудок его и воля были так же сильны, как всегда. Он сам пожелал присутствовать на Конклаве, о чем он и шепнул Сирис на ухо два дня назад.
— У Олина есть новости, которые, я думаю, вы все уже слышали. Пожалуйста, Олин.
Один выпрямился и торопливо облизал губы.
— Не так давно вороны вдруг встревожились, — переливчатым голосом, в котором немощь состязалась с ясностью мысли, начал он. — Я много времени провел на насесте, чтобы как-то их успокоить. Несколько ночей, когда они были особенно беспокойны, я спал там. Четыре ночи назад меня разбудил сильный шум. Я стал искать причину и обнаружил, что одна давно улетевшая птица вернулась. Идрин. Товарищ Иньюрена.
В комнате стало так тихо, что слышно было дыхание. Но Сирис почувствовала всеобщую печаль. Все поняли значение этого возвращения, с которым угасла последняя, самая слабая надежда на то, что Иньюрен мог быть еще жив.
— Это огромная для нас потеря, — склонив голову, пробормотала Алайен, красивая, хрупкая, изящная женщина. Сирис подумала, что Алайен должна была быть еще очень молодой, когда Иньюрен здесь обитал, и все же она чувствует, что со смертью Иньюрена оскудела и ее жизнь. Все это чувствовали. И справедливо.
— Мы не знаем, что случилось, но нет сомнений, что Иньюрен умер, — сказала Сирис. — Я пыталась дотянуться до него, но не нашла даже признака его существования. Знаю, что другие тоже пытались его найти. Как сказала Алайен, это большая потеря. Когда-то он решил покинуть это место, но он оставил здесь свой след, так же как и Хайфест оставил свой отпечаток на нем.
Она взглянула на Блюстителя ворон:
— Хотя есть еще кое-что, чем хотел с нами поделиться Олин.
— Это несколько пошатнет нашу уверенность, — прокаркал слепой старик. — Мне кажется, что я… уловил момент смерти Иньюрена. Это было мгновение, несколько дней назад — я как раз погрузился в Долю, — когда я подумал, что чувствую его уход. Он прекратил свое присутствие в Доле и стал частью ее памяти.
— Должно быть, это болезненно, — сказал высокий человек, чьи светлые волосы были связаны сзади шнурком.
— Болезненно, Мон Дивен. Болезненно. Но там было нечто большее. Еще чье-то присутствие, слабое и неотчетливое. Я не думаю, что Иньюрен был один, когда умирал. На'кирим.
На пару мгновений воцарилась задумчивая тишина, которую нарушила Ишенна. Она была самой молодой в Конклаве и поднялась на этот уровень всего после четырех лет пребывания в Хайфесте. Быстрый ум и талантливое использование Доли немало способствовали столь стремительному продвижению наверх. Хотя для этого были и другие предпосылки: Ишенна пришла в Хайфест из Диркирнона. Это убежище на'киримов в глубине болот Киринина Герона было миром, далеким от строгой и благочинной атмосферы Хайфеста. Только в Тайном Суде королевства Адреван было больше одаренных на'киримов, чем в Диркирноне.
Из всех членов совета именно Ишенна доставляла Сирис больше всего беспокойства. В женщине горел огонь, который Хайфест погасил еще не полностью. Она, как и все остальные, страстно занималась научными занятиями и исследованиям, но внешний мир все еще сказывался на ней сильнее, чем это подобало для члена Конклава.
— Простите, Избранная, мою несообразительность, но хотелось бы уточнить, — сказала Ишенна. — Следует понимать так, что Иньюрена убил кто-то из таких же, как мы?
Сирис вздохнула:
— Кажется… возможно.
— В это трудно поверить. Давно уже на'кирим не убивал на'кирима. Очень давно, — бормотала Ишенна.
Олин подтвердил:
— Да, такое случилось много лет назад в Колдерве. И то же, насколько я знаю, произошло еще на два столетия раньше, в начале Бурных Лет. Хайренджер убил по меньшей мере двух на'киримов в интересах Амгедана Колесника, у которого был замок в Эсджер Тане. Конечно, и до того, во время трех Королевств и Войны Порочных, это было не таким уж необычным.
Мон Дивен нервно барабанил по старинному деревянному столу.
— Значит, оживает древняя история, — негромко произнес он.
— Думаю, так, — согласилась Сирис. — Некоторые из вас уже знают, но, возможно, еще не все: когда Грезящий говорил о смерти Иньюрена, он упомянул еще кого-то, чье присутствие в Доле Тин посчитал… тревожным.
— Тогда это правда, — сразу сказала Ишенна. — Уверена, что этот человек, этот на'кирим, о котором говорил Грезящий, виноват в смерти Иньюрена.
Сирис молча смотрела на молодую женщину.
— И что же нам делать? — спросила Ишенна.
— Ничего не делать, только наблюдать, изучать и стараться понять, как того требует наш долг, — ответила Алайен.
Это было хорошо скрыто, и, возможно, никто больше не увидел, но Сирис заметила, как легонько дрогнуло лицо Ишенны; самый молодой член Конклава с трудом подавил невольный раскольнический отклик на прозвучавшие слова.
В разговор вступил Мон Дивен:
— Вероятно, вы правы, Алайен, но здесь есть некоторые сложности. Мы знаем, что силами Темного Пути захвачен Андуран. Мы знаем, что Иньюрен — мир ему! — умер. Вряд ли эти два события не связаны. — Он оглядел членов Конклава. — Это должно быть так. Или не должно? Есть на'кирим, убийца, который служит Темному Пути.
— Должно быть так, — согласилась Ишенна.
Сирис краем глаза заметила, что и Один мрачно кивнул.
Мон Дивен продолжал:
— Но почему на'кирим служит Темному Пути? Темный Путь никогда не славился любовью к на'киримам.
— Кто он? — тихо спросила Алайен.
Сирис подняла руку, прося тишины.
— Давайте не будем слишком спешить с нашими предположениями, — сказала она. — Я разделяю ваши чувства, но поспешные суждения могут помешать нам разобраться в истине.
Признавая мягкий упрек, Мон Дивен склонил голову.
Пристальный взгляд Избранной задержался на одном из тех, кто сидел за столом. Мускулистый, изящный человек до сих пор не произнес еще ни слова. Таков был его обычай. Он слушал, думал и всегда был очень спокоен. И, пожалуй, Долей он был наделен так щедро, как никто в Хайфесте. Она сама видела, как однажды он одним прикосновением успокоил рыдающего ребенка и вернул от самого смертного края воина Килкри-Хейга, которого на одной из горных троп задел сорвавшийся со скалы камень. Она давно любила его, издали, платонической любовью, что его, бездетного, как все на'киримы, вполне устраивало, но иногда они находили утешение в объятиях друг друга.
Он пошевелился под ее вопросительным взглядом.