- Да что ж это творится? - впервые дрогнул голосом его сослуживец, чья спина сейчас была ближе всех к злополучным панелям и начавшему подрагивать телу.
В этот раз не было звона колокольчика, не загорелся свет, не дрогнул пол. В стену на полном ходу постучали, оставляя глубокую вмятину. Одну вторую, третью.... Странная комната не была столь надёжна перед лицом сотни оголодавших сумеречников.
Ночь давно перевалила за середину, только медлительный осенний рассвет даже не собирался пробираться на небо первыми сероватыми проплешинами. Солнце непростительно задержалось на востоке и утонуло под обломами Кольцевых гор горстью бессмысленных пёстрых лучей. Чернота небес лишившись последнего жителя жадно всасывало в себя огни звёзд, посекундно мутнея. Великая тьма накрывала проклюнувшиеся из земли ростки забытых зданий, волочилась удавкой из глубины Затаённого леса. Ей вторили хлопанья далёких иссушенных крыльев.
Решение покинуть площадку перед злосчастным храмом далось небольшому отряду нелегко и болезненно. Причиною были не столько патриотические чувства вурлоков и части проникшихся общей идеей гроллинов (любая верность пасует перед лицом Охотника, что способен обратить в бегство даже смерть), сколько неимоверная физическая слабость и нахлынувшая с небес тяжесть и подавленность. Сильные и готовые к тяжёлым испытаниям воины едва передвигали отёкшие ноги в потугах убраться подальше от ненавистных уродливых памятниках мертвечины. Они непростительно опаздывали, земля уже накалялась и трепетала, слышались хруст иссохшей древесины.
Оборона пала почти мгновенно. Внутренняя кромка ровных вышколенных древ рухнула общей стеной, разбиваясь о стенки ветхих забытых конструкций хрустальными подвесками. За ними, выщерив изуродованные вычерненные сучья, показались корявые, скрученные раком и лишайником иссушенные стволы останков Затаённого леса. Из глубоких борозд в мёртвой коре сочились безликие твари, каплили на растрескавшуюся землю, стекались сгустками общего безразмерного тела. Зов бередил их полусонные от изнеможения и голода личины, взывая к себе, и суля счастливую добычу. И море тронулось, прорвало и потекло. По "улицам" несся визге и шипенье сплошной поток бесформенной массы, что только воплями своими и зловонием позволяли угадывать в себе детей сумерек. Сотни, тысячи неистлевающих духов накатывали чёрной волной, сползали с козырьков, захлёстывали. Их тягучие слизкие тела выжигали кислотой рубцы в камнях, оставляли чёрные шрамы на земле. Их потоки стекались к проклятому храму, свивались, шипели и неслись на перебой, силясь втянуться в щели и дыры. Бушующей стихие их, казалось, не было конца.
Нлуй и ещё пятеро мужчин лежали под покосившейся и крайне удобно нависшей крышей несуразного строения. Люди тяжело хватали обрывки воздуха и во все глаза пялились на происходящее вокруг безумие, не в силах сделать что-либо. Где-то поблизости должны были прятаться другие уцелевшие, если их укрытия показались призванным сумеречникам столь же неаппетитными. Старый советник впервые после падения столицы начал молиться, не из страха за свою жизнь перед жалкими тварями сумерек, что неотвратимо должны были издохнуть уже несколько веков назад. Он прекрасно понимал, всю невозможность их предприятия и спешил замолвить словечко перед лицом высших сил за любимую внучку и упрямого мальчишку, что никогда не сдавался. Было очевидно, что после этой ночи отвевать его самого будет уже некому.
- Это... это когда-нибудь кончится? - шептал лежащий рядом гроллин, в его руках была связка цветастых бусинок, сделанная неловкой детской рукой. - Это... это просто...
Голос его дрожал, готовый сорваться на вопль отчаянья, если бы у седого мужчины оставалось хоть толика сил для подобных эмоций. Мужчина продолжал стонать, добивая своих соседей едва ль не методичнее нарастающего хруста древнего навеса.
- Мы... мы... тут все...
- Сдохнем, - столь же вяло, но на этот раз с интонациями злости отозвался его сосед с цепким холодным взглядом умелого лучника и едва поседевшими за несколько часов висками.
- Им там уже хорошо, - улыбнулся вялый вуролок с прожженным следом на бедре от лихого сумеречника, невзначай мазнувшего крайнего двуногого. - Они уже мёртвые. Все наши, что ослушались и пошли в это ... хранилище.
Нлуй повернул голову к раненному соотечественнику. Парнишка ещё совсем, лет на пятнадцать старше правителя будет, но не протянет, он недавно срастил себе перелом, и уже точно не справится с новой язвой. Вурлок грустно улыбнулся: "Толку-то справляться" - но сказал другое, то, что от него потребовал бы предыдущий Рокирх и его давний друг:
- Будем верить. Будем!
Он сам хотел быть верным собственным словам, иначе не держал бы на руках этого цепкого паренька, что упрямо не желал умирать даже в таких условиях. Выполнить обещание... почему бы не оставить себе хотя бы эту цель в условиях всеобщей гибели. Его сосед, которому с другого бока достался ноющий довесок, презрительно хмыкнул и прищурился, избрав для себя собственную цель:
- Ты хочешь верить, вурлок? Так давай. Я вижу на макушке того храма три тени.
- Какие? - сразу заинтересовался раненый, чтобы отвлечься от боли.
- Ну, знаешь, - ухмыльнулся остроглазый гроллин, - сейчас не день и мы не на дереве. Трое, кажется вменяемые, размахивают руками. Видать, отбиваются от этих.
- Врёшь, - констатировал вурлок, постаравшись присмотреться к расплывчатым во тьме очертаниям ужасного здания.
- Вру, - согласился мужчина.
Разделявший спорщиков советник перевернул почти сухой компресс на лбу умирающего и неожиданно для себя самого встрепенулся: парень лежал, широко распахнув глаза и любопытно оглядывая своего лекаря.
- Вурлок, - неожиданно вернувшимся после бури и от того ломким и слишком взрослым голосом недовольно прохрипел Ерош. - Хм,... умирать-то как не хочется...
Нлуй раздражённо подумал, что малец очнулся очень не вовремя и было бы куда гуманнее, чтоб он погиб, не приходя в сознание, а не был растерзан в здравом уме. Чертакдич так не считал и уже пытался приподнять голову, вглядываясь вслед за гроллином в темноту, странно растирая руки.
- Рядовой, - требовательно кивнул парень, - там что-нибудь светится у этих троих?
- Э-э-э, да. Есть огонёк красный, вроде как.
- Айиашт, - Ерош со стоном опустился обратно, вальяжно вытягивая ноги поверх колен близ сидящих. - Мило, очень мило с его стороны.
Никто толком не понял сути сказанного, но на обычный бред умирающего слова живучего паренька совершенно не смахивали. Он порывисто вздохнул, поморщился и зашептал, слабо разборчивой скороговоркой, поддёргивая пальцами над землёй.
- Зажмурьтесь, ребятки, - Ерош подтянул со лба травяной компресс на лукаво поблёскивающие зелёные немного хищные глаза. - Каришка, хотела б, чтобы побольше осталось... Ну? Закрываем, давай, глаза. Живо!
Ярчайшая вспышка света над храмом разрезала поток сумеречных тварей раскалённым лезом и ушла в глубь леса, разбивая деревца. Искрящийся град за ней прокатился гулкой холодной волной, встряхивая обезглавленное море, крупицами бисера и молотых листьев. Порожденья сумерек просыпались мокрыми сгустками тухлых перьев. Это абсурдное сраженье грозило войти в историю, как Смердячая Атака...
Стилш, продолжая цепляться за высокий гнутый шпиль, осторожно приоткрыл глаз: карман, в котором вдруг начали полыхать корявые руны, купленные за битое стекло у паршивого колдуна, разорвало напрочь вместе с курткой, жилетом, и частью штанов. Сам вурлок был закопчен до состояния здорового восточного загара. Висящего рядом Шолока захватило лишь краем, оставив на лице несколько внушительных пятен. Ирвин был невредим, он просто сидел, прямо на козырьке, вцепившись в общую поклажу, помахивал изгвазданной в крови сумеречников золотой рукой и заикался.
Пока скрипучая каменная плита, срывая наросты полуистлевшей лепнины, песка и бесполезных украшений, не скрылась в нише под нажимом ржавых рычагов, Каринаррия не решалась убрать исцарапанную ладошку с заветной потайной плитки. Было немного неловко обращать естественные нужды живого человека против его самого в таком ответственном предприятии, но выбора не было. Девушка лишь немного перегнулась через широкий борт платформы, чтобы дотянуться, но назад выбраться уже не могла. Терпеливый Кирх без лишних вопросов подтянул её обратно за намотанный на руку для подстраховки подол роскошного платья. Каринка неловко зависла в воздухе и помахала рукой отчаянно бранящейся фигуре в ореоле зелёного цвета на другом конце появившегося провала. Провал здесь был всегда, как неотъемлемая часть интерьера, он представлял собой стержень комплекса выставочных секций, овитый изнутри лестницей из широких плит, уводящих своей сужающейся лентой к небольшой, словно парящей в серебре, беседке, выполненной в виде причудливого сказочного домика. Это было давно, очень давно, когда создавалось это сооружение. Сейчас же вокруг была только мгла, бесконечная и бессмысленная. "Кажется, у меня начинается клаустрофобия... - отстранённо подумала девушка. - Это тоже было предначертано? Тогда чертал уж совсем отъявленный садист".
- Вы всё-таки спасли его, - впервые с момента исчезновения пятёрки подчинённых подал голос мрачный вурлок, усаживая Каринку на пол и продолжая слегка придерживать за край плеча. В голосе тадо послышалось нечто, отдалённо напоминающее обиду.
- Очень сомневаюсь, - Каринаррия прижала к груди меч, ей смертельно хотелось засмеяться, но благородное воспитание не позволяло показывать себя дурой в присутствии высокопоставленной особы. - Он сейчас покричит и успокоится, а потом найдёт соседний зал, где раньше проходили демонстрации украшений и будет счастлив несколько минут, пока его не разорвут выжившие сумеречники. Странно, я всё это время жила с уверенностью, что сама убью его. Мне всегда казалось, что жизнь идёт по готовому сюжету. Так просто, что с ней непременно нужно бороться. Сейчас хочется бороться за то, чтобы она к этому сюжету вернулась. Всё так изменилось...
Хотелось, чтобы вурлок сейчас сказал что-нибудь ободряющее и напыщенно героическое, как того и требовала ситуация. Во всяком случае, Каринка частью себя наиболее наивной и трогательной истово жаждала подобных слов от своего единственного и очень надёжного по внутренним ощущениям спутника. Только Рокирх промолчал. Он слишком хорошо усвоил за пять дней своего чудного детства, как нужно обращаться со словами и особенно не стремился демонстрировать свои умения. В этом хмуром, холодном молчании был весь он. Это успокаивало.
Девушка поднялась на ноги и привесила обратно за спину самодельные ножны. Их вес словно увеличился втрое и оборвал узкие плечи, портя осанку и серьёзность момента. Был ли то вес металла или новой, неосознаваемой доселе ответственности и злого расчёта.... Каринка предпочла не разбираться с внутренним миром прямо сейчас, когда мир внешний норовил разобраться с ней. Ей не было даже страшно, и это пугало значительно больше темноты, высоты и предположительного конца света.
- Времени мало.
Кирх осторожно взял её за руку, придерживая дополнительно под спину второй рукой, беспокоясь, что от веса оружия хрупкая девушка просто надорвется или скорее надломится. Каринаррия ничего не оставалось, как улыбнуться в темноту и спокойно идти вперёд, полагаясь на собственную память и опредёлённый здравый расчёт строителей не ставших делать посреди лестницы дополнительные дырки или решётки. Рокирх шёл рядом очень уверенно и плавно, больше беспокоясь о состоянии измученной физической нагрузкой ведуньи, чем о возможности провалиться в пропасть. Он был тёплым, девушка даже пригрелась и отстранённо отметила, что идти так ей очень комфортно и почти приятно. Приятно полностью было бы всё же без меча за своей спиной и клинка на бедре спутника, что при ходьбе задевал и её. Двадцать пять шагов закончились непростительно быстро. Каринка постаралась взять себя в руки, но ободряюще топать ногой по старой привычке не стала, боясь попасть по спутнику.
- Дальше я пойду одна, - голос получился капризный, немного писклявый и противный даже самой девушке, но лучшего ничего не получалось из-за волнения; Кирх промолчал и убрал руки. - Эта площадка самая крупная на всю лестницу, тут двадцать пять на десять шагов. За ней будет провал и тонкая дорожка. Не идите за мной.
- Вы полагаете, так будет безопаснее для меня? - предельно вежливо выразил скептицизм вурлок.
Его тон и эта показательная вежливость вышколенного аристократа, привыкшего с почтительными извинениями загонять сопернику под рёбра отравленный клинок, которыми всё детство искренне восхищалась юная Корсач, считая образцом хорошего тона, неожиданно совершенно вывели из себя. Она предполагала и всеми силами настраивала себя на то, что идёт на верную смерть в преддверье конца света, а её спутник позволяет себе такое возмутительное спокойствие, словно они выбирают место для чаепития.
- Не-е-ет, - Каринка повернулась к правителю, но могла видеть лишь темноту, подбородок её подрагивал от подступающих слёз (плакать не получалось даже от стыда и жалости). - Это совсем не безопасне-е-е. Это очень, очень подло с моей стороны. Это отвратительно. Но Охотник...
Тут голос её окончательно сорвался от одного упоминания коварного порожденья, чьё приближение ощущалось в затхлом, пропитанном пылью и спорами воздухе. Она не могла поклясться, что ощущает страх перед Охотником, просто не могла допустить, чтобы он добрался до неё. Этот расчёт боролся в её душе с представлениями о чести и их сеча входила в кульминационный момент, когда отбрасывают приличия и переходят на рукопашный.
- М-может, Вам папин меч оставить? - залепетала Каринка, готовая сама убиться от беспомощности и собственной подлости. - Он хороший, рунный! Почти волшебный...
- Госпожа Корсач, - укоризненно проговорил вурлок, настойчиво подавляя совершенно неоправданный, по мнению Каринки, смех в голосе, - что мне толку от Вашего оружия? Я разве повелеваю рунами? А меч и вправду лучше оставьте, а то уже всё платье со спины изрезали. Выглядит совершенно несолидно. Что о Вас подумают Тваритель и Охотник?
- Они не думают, они чуют,- девушка потупилась, ощущая себя очень глупой и невольно ощупывая поясницу и подол, где действительно оказалось несколько тканевых лоскутов. - Не издевайтесь, пожалуйста. Охотник силён тем, что повелевает душами людей, внушает им очень многое, даже меняет по своей прихоти.
- Не забывайте, - голос сурового вурлока сохранял игривый тон, возвращая в глубине свою привычную отрешенную холодность, - что я - ничтожный тадо, монстр без души, и Охотнику такое существо не подвластно. К тому же, тадо прекрасно видят в темноте.
В этом месте девушка залилась густой краской, тихо радуясь, что предусмотрительно не избавилась от штанов (порезы на платье открывали б не самый приличествующий вид), и прослушала напрочь другие слова непривычно оптимистичного Кирха. Мужчина действительно видел в темноте, потому что приглушённо хмыкнул, снимая измочаленные ножны родового меча Коршунов со спины их наследницы, вызывая новую волну смущения.
- Не сдавайтесь раньше времени.
- Кажется, я только тем и занимают, что сдаюсь, - прошептала девушка, слепо направляясь к предположительному подъёму на новую лестницу.
Ей казалось, что сам факт подчинения судьбе и наличия стечений внешних обстоятельств в жизни человека, говорит о его слабости и бесхарактерности в отношении к самому себе, в то время как прямая обязанность полноценной личности заключалась в предусмотрительности и расчёте. Оставлять же Рокирха, как временную преграду для Охотника, она совсем не рассчитывала, покидая пыточную.