- Можно. Есть одно. Покойной тетки мужу двоюродная сестра. Только она того. Как померли у нее все в мор, тронулась. Так-то тихая. Сготовить там, обстирать... одна живет. А слов не разумеет. Коли не боишься...
- Чего?
Он поглядел удивительно, и я вспомнил, что в нынешнем Квайре безумие считается заразным. Усмехнулся и сказал:
- Не боюсь.
И я поселился в домишке старой Синар. Странное это было место, и странная это была жизнь.
Дом жил сам по себе: постанывал, поскрипывал, кряхтел, и хозяйка, высохшая, как тень, тоже была сама по себе. Все сновала и сновала вокруг, что-то чистила, мыла, скоблила; тускл и неподвижен был ее взгляд, а губы беззвучно шевелились, словно там, в своем далеке, она вела нескончаемый разговор. Она знала, что я есть, потому что готовила на двоих, но не видела, не слышала, не замечала меня. Это было очень противно сначала. А потом, на вторую или на третью ночь, я проснулся, будто меня позвали, и увидел, что она стоит и глядит. Я испуганно вскинулся на лавке, и она заковыляла прочь. И на следующую, и еще на следующую ночь. Я пугался сначала, а вдруг понял: она просто слушает мое сонное дыхание, видно этот звук что-то будит в ее угасающем мозгу. Наверное, надо быть достаточно одиноким, чтобы понять такое одиночество, и, наверное, я был достаточно одинок, чтобы это чем-то связало нас.
Да, я был тогда достаточно одинок. Не знавший света не боится тьмы. Пол года назад это все позабавило меня, теперь я мучился от пустоты, от того, что я никому не нужен, что все, кто мне дорог, позабыли меня.
Днем еще можно было терпеть: додумывая кое-какие старые мысли, придумывал из чего сотворит передатчик, но день кончался, и вечер вползал в наш дом. Бесконечные зимние вечера, когда за стенами плачет ветер и мается огонек лучины, а я один, совсем один, в доме, в городе, во Вселенной. И тогда я, одевшись, выходил на крыльцо и жадно слушал далекие звуки.
Здесь я мог думать о Суил. Совсем не веселое занятие, потому что в этих мыслях нет тепла. Даже имя ее, как льдинка, оно не тает на губах.
- Суил, - повторял я, и холод медленно стискивал сердце. Я ошибся: смешная влюбленность оказалась любовью. И уже не споря с собой, я знал: эта глупенькая любовь, эта горькая, безответная радость - лучшее, что подарила мне жизнь. И я знал: мне не нужен этот подарок. Жить мечтою - не для меня. Жизнь нужна мне в руках, а не в грезах, мне нужно тепло, а не холод, холод в сердце и нетающее имя на зажатых морозом губах.
Я не выдержал. Знал, что это постоянная слабость, что слишком быстро я сдался и слишком легко уступил. Все равно. Завтра я иду к Таласару. Прости, Баруф, это выше моих сил. А может, наоборот? Ты _э_т_о_г_о добивался?
Было тягостно так думать, но не думать так я не мог. Слишком свеж был недавний урок и слишком горек. Запрограммировать меня вовсе не сложно. Создать ситуацию, из которой для меня есть единственный выход, а тогда я пойду до конца - я не сумею свернуть и бросить на середине начатое дело. Я уже не могу свернуть и пойду до конца, но плясать я буду от этого варианта.
- Биил Бэрсар? - жадно вглядываясь в меня, спросил хозяин. - Рад вас видеть!
И я ответил его беспокойным глазам и измученному лицу:
- Все хорошо, биил Таласар. Они в Бассоте.
- Слава господу! С тех самых пор... поверите ли, ни одной ночи не спал! А вы? Или мне не должно об этом спрашивать?
- Почему же? Кому-то надо было остаться.
- Значит, вы в городе?
Я не ответил, и он, спохватившись, быстренько перевел разговор. С нелепым блаженством я слушал о последних дворцовых интригах, о новых податях, о создании сыскного приказа, об отчаянном походе Угалара и ответном походе Тубара...
- Вы улыбаетесь? - вдруг быстро спросил Таласар. - Находите сие несерьезным?
- Нахожу, - ответил я честно. - Тубар просто тянет время. Через месяц-другой, когда начнутся весенние штормы, он получит, наконец, свой тарданский корпус и расколотит нас. Вот только один человек, который может справиться с ним...
- Дос Крир? Увы! Он нелюбим владыкой, и армия ему не доверяет.
- Значит, проиграем войну...
Человеческий голос после горьких дней тишины! Я впитывал его, оживал, смаковал разговор, как изысканное блюдо. И Таласар измолчался тоже. Мы болтали, как двое мальчишек, упоенно, взахлеб, перескакивая с темы на тему. О Равате и о политике Тисулара, о драгоценных квайрских камнях и о свойствах металлов, об интригах Кевата и о суровой зиме.
Потом Таласар предложил мне с ним пообедать, но мы болтали и за столом, и старый слуга улыбался, радуясь тому, как оживился хозяин.
А потом вспомнил о деле.
- У меня к вам просьба, биил Таласар.
- Для вас я готов на все!
- Да нет, это не так серьезно.
- Деньги?
- Пока нет. Какое-нибудь занятие, чтобы скоротать эти дни. Неблагородно, конечно, но не умею сидеть без дела.
- У вас хороший почерк?
- Господи, биил Таласар! Я же иностранец, и в Квайре я меньше года. Почерк ничего, но вряд ли кто-то прочтет то, что я напишу.
- Клянусь солнцем, вы заставили меня об этом забыть! Какое же занятие вы избрали?
- Пожалуй, оружие. Новое ружье не сделаю, но починить, сумею любое.
- Вы оружейник, как и... Калат? - В какой-то мере.
Он поглядел на меня, словно бы сомневаясь, кивнул слуге, и тот приволок разукрашенное ружье. Я усмехнулся, вытащил из кармана свои инструменты (тайком от Баруфа я их все-таки прихватил) и мигом его разобрал. Лопнула спусковая пружина. Я показал ее Таласару.
- Могу сделать другую, но это довольно долго. Если у вас еще ружья...
Слуга - он даже шею вытянул, глядя на мои руки - куда-то сбегал и приволок останки другого ружья. Полный утиль - но пружина была цела, я добыл ее, повозился с подгонкой, но все-таки вставил на место. Собрал ружье, зарядил, и, не целясь, выстрелил в угол двери. Слуга с неожиданной прытью кинулся поглядеть, потыкал пальцем в дыру и вернулся с ухмылкой.
- Вот и все, биил Таласар.
Он бережно провел рукой по стволу, отдал ружье слуге и отослал его.
- Думаю, мы это устроим. Оружие нынче в цене. Ваши условия?
- Ну, что вы, биил Таласар! Я полагаюсь на вас. Единственное... я хотел бы получать товар ночью. Скажем, у часовни святого Эбра, что за Ирагскими воротами.
- Хорошо. Через три дня?
- Ну и отлично. Вы чем-то озабочены, дорогой хозяин?
- Признаюсь, - ответил он смущенно, - удивляет такое умение в муже столь много знающем. Только не сочтите мои слова обидными...
- Не сочту. Знание не исключает умения, биил Таласар, но я не всегда был ремесленником. Простите, но я вынужден вас покинуть...
- Разве? - отозвался он со свой мимолетной улыбкой. - Рад вам напомнить, что городские ворота уже заперты!
Пришлось ночевать у Таласара, и только утром я вернулся в Ираг. Так старательно путал следы, что и сам запутался среди задворок. Солнце уже подкатывалось к полудню, когда я добрался до старухиного крыльца. Потоптался, сбивая снег, ступил в сени и сказал - для себя, а не для нее: