И начался разгром. И мы отошли.
Я не рассчитывал, что это начало победы, но так хотелось надеяться... Не получилось. Сифар и Каррот - опальные любимцы Валдера, ночевали в своих корпусах и сумели ослабить удар.
Заслонили собой бегущее в панике войско и не позволили Криру его истребить. А сзади уже подходил нетронутый арьергард во главе с Абилором.
Потери квайрцев - до двадцати тысяч, у Крира - тысячи две, у нас троих - пятьдесят.
А Тибайен уже не пришлет подкрепленья, потому что в Афсале начался бунт. Горцы Афсала жаждут свободы, там было достаточно слов. Оружием мы снабдили Гирдан. Да, Тибайен, Гирдан - это очень серьезно. Не знаю, сумеешь ли ты его удержать.
Кеватцы опять пошли на Исог, и Крир опять отступил. Второй заход.
А на меня началась охота. Тибайен меня ценит: отборный отряд в две тысячи сабель, и занят он только мной, Жаль, что я не тщеславен.
Им хорошо, подлецам! Только лишь ловят меня, а мне, огрызаясь и ускользая, надо делать работу война, а батареи уже на исходе, и скоро мой передатчик умрет, и тогда уже - хочешь - не хочешь! - а давай, пробивайся к Исогу, где свои поопасней врагов.
Огрызаясь и ускользая... Наши кони не могут идти, люди валятся с ног - кони попросту умирают, а работе войны нет конца...
Бой, а в бою две раны. В плечо и в душу. Мы напали на них из засады. Мы уже не могли уходить, оставалось напасть самим.
Отогнали. Сотня остервенелых людей, которым наплевать на жизнь. Теперь уже меньше. Намного.
Дарн. Он заслонил меня и забрал себе мою смерть.
Мой Дарн. Жил молча и умер без стона.
Искаженное мукой лицо, где нет ничего от него. Что я знаю о нем? Телохранитель и нянька, безмолвная тень за спиной. Рядом столько дней и ночей, но что я знаю о нем? Как я себе прощу?
- Биил Бэрсар! - окликнул над ухом Ланс, и меня поднимают с колен и отводят в сторону. А его накрывают плащом и опускают в могилу. В неглубокую яму, где уже проступила вода. Прямо в воду.
Длинный ряд накрытых плащами тел. И мокрые пятна на плащах. Ему будет плохо лежат в воде. И липкие комья сырой земли. И молитва.
Нет никого за этим безмолвным небом. Нет никого и нет ничего. Только одна короткая жизнь, случайно зажженная, случайно погасшая.
Сколько тысяч единственных жизней оборвано в этом лесу? Сколько их будет оборвано, если я жив и покуда я жив? Как я себя прощу?
Исог. Девственная крепость, ворота страны. Нет Исога. Двадцать дней продолжался штурм, и Исог сожжен. Мы уходим из Приграничья.
Я и Эргис - Сибл с Эгоном давно впереди, я уже послал их к Биссалу. Мы с Приграничьем сделали нашу работу, теперь пойдет война в классическом стиле - армии против армий. История будет помнить только эту войну. Ну и ладно.
Кеватцы вошли в Южный Квайр, но теперь я уверен в победе. Они надломлены Приграничьем, и их немногим больше, чем нас. Если б не страх перед Тибайеном, они бы уже повернули назад. Нам тоже пора уходить, мы пока не нужны войне. Отдохнем и посмотрим, чем кончится дело.
Меня измучила рана. Не заживает, как в прошлом году у Эргиса, и я почти не владею рукой. Мой новый телохранитель Бараг, густоусый и многословный - он так не похож на Дарна! - но опекает меня не хуже, чем Дарн. Он сам появился рядом со мной, и это значит, что они все-таки любят меня... те, что остались живы.
И мы приезжаем на нашу лесную базу. Землянки - это вершина комфорта. Трава по пояс, сухая земля... А мы своих мертвецов оставили в той, зловонной и мокрой земле Приграничья. Девять из десяти остались лежат в той земле, а нас только тридцать - три десятка и трех сотен. Отряд Эргиса и мой отряд, и мы никак не привыкнем к тому, что живы. Что можно раздеться на ночь и есть до отвала, а вечером просто сидеть у костра. Что есть запасные батареи, и мой передатчик опять живой.
Они могут шутить и смеяться, я еще нет - Приграничье меня не отпустило. А война не отпускает Эргиса, он все рвется к Биссалу... зря! Они уже обойдутся без нас, пускай обходятся сами, нам еще столько предстоит, столько всего...
А ночью мы с Эргисом вдвоем; сидим голова к голове у меня в землянке, и сумрачный огонек над шкалой высвечивает его подбородок и губы.
И тусклый, измученный голос Сибла. Война уже подкатилась к Биссалу. Предместье Торан сожжено ("О господи, - думаю я, - наш Торан!"), кеватцы готовятся к штурму.
- Не плачь, - говорю я ему. - Крир не отдаст Биссала. Свяжись с Зелором, - командую я, - пусть выдадут Тиргу подземные ходы в Торан и Кавл. Кстати, их казну охраняет корпус Оссара. Не забудьте об этом, когда начнется штурм.
- Зря я тут, - говорит Эргис. Передатчик выключен, и только светильник подслеповато мигает нам со стола. Червячок света в тяжелом мраке.
- Эргис, - говорю я ему, потому что уже пора, - что могут десять человек там, где дерутся армия? Научись ты себя ценить, черт возьми! То, что ты сделал, не мог сделать никто, кроме тебя. И после этого влезть в драку, убить троих - и самому умереть? Когда все еще только начинается?
- Ты это о чем? - спрашивает он. - Что начинается?
- Главное. Крир стоит десятка спесивых Абилоров, и он разгромит кеватцев. Вот тут и кончится последняя отсрочка - для Огила и для нас.
- Ты о чем? - снова спрашивает Эргис. Не потому, что не понял. Он давно уже понял - еще когда выбрал меня. Но так не хочется думать, что э_т_о_ начнется сейчас.
- Это начнется сейчас, - говорю я ему. - Никто не решался сделать первого хода, пока не развяжется эта война. Квайр или Кеват. Теперь уже ясно, что Квайр, - говорю я ему. - И теперь они станут делить страну и рвать ее на куски.
Молчит. Я знаю его молчание, как он знает мое. Не может, и не хочет признать, что я прав.
- Слишком легко мы взяли эту страну, - говорю я ему (или себе?), - и слишком чужие мы для нее. Даже я - мятежник и бунтовщик - ближе, чем добрый и справедливый аких. Я чего-то хочу для себя - значит, хоть в чем-то да свой. Он - нет. Он был вам чужой даже в лесах, а теперь он совсем один. И то, на чем стоит его власть - всего лишь страх перед этой войной. А что потом, а, Эргис?
Молчит.
- Как было просто, пока мы еще ничего не могли! Работали и сражались, но рисковали только собой, и обещанья наши немного стоили - надо было сперва победить. А кто, кроме Огила, верил в победу? И как нас тогда любили за то, что мы были гонимы, и власть не любила нас! Но кто принимал нас всерьез? Люди нас слушали, им нравились наши слова, но если бы вспыхнул бунт, он опять бы прошел мимо нас - как четырнадцать лет назад.
- Огил был против бунта, - хмуро сказал Эргис.
- За это нас и терпели в стране. Наш добрый враг-покровитель, мать-государыня, как могла защищала нас, потому что цель-то у нас была одна: не отдать кеватцам страну. И мы были очень удобны ей: говоруны, умеренные бунтовщики, способные удержать от бунта народ.
- Не тронь ты лучше то время, - сказал Эргис.
- Я неправ?
- Прав. Только ты это теперь прав, а не тогда.
- Это ты изменился, Эргис. Я и тогда знал цену нашей войне. Но я - не Огил, Эргис. Я не умею делить с человеком жизнь и прятать от него свои мысли. Ты знаешь то же, что и я, и ты уже не боишься думать. Так что мы такое, Эргис?
- Не знаю, - хмуро ответил он. - Ни зверь, ни птица, ни мужик, ни девица. То ли летний снег, то ли зимний гром.
- Вот именно. Ремесленники войны и поденщики смуты. Молодость уже позади, ошибаться некогда. Надо делать свою работу и делать ее хорошо.
- Чтоб все тошно было?
- Чтоб когда-нибудь стало лучше. Ты не думай: я не ради упрека вспомнил те времена. Просто хотел напомнить: у власти Огила нет корней. Мы никогда не были силой в лесах - просто поймали свой единственный случай. И всего, чего мы добились потом, мы добились не силой. Только умением Огила выбрать людей и дать им возможность сделать все, на что каждый способен. Этим мы победили кеватцев тогда и побеждаем теперь. Но...
- На войне - что на коне, а в миру - что в бору? Выходит, нам теперь обратно Огила подпирать?
- Пока он жив.