- Столько же, сколько и ты. Квайр выиграет войну - и Огил сразу им станет лишним. Для знати он - самозванец, для богачей - двурушник, потому что играет с чернью, не дает ее придавить. Для бедняков - предатель, потому что он уничтожил Братство, которое своей кровью завоевало ему власть. Для крестьян - обманщик, не давший им ничего. Для Церкви, еретик, товарищ одиннадцати незаконных мучеников Квайра, опаснейший враг, который стоит за разделенье Церквей. Добавь еще Тибайена и его жажду мести.
- И ты... попустишь?
- Я что я могу? Что я могу?! - закричал я в тоске и чуть не свалился, потому что боль из раны ударила в сердце. - Никого он возле себя не оставил! Эргис, хоть ты мне поверь: я же не хотел уходить! Не хотел я, понимаешь?
- Да ты что, Тилар? Ну! Я ж верю!
- Он сам меня заставил, Эргис! Нарочно или ошибся... не знаю. Зачем он так торопился с Братством? Почему он мне ничего не сказал? Ведь он же знал, что я принят в Братство, что моя семья... ну, ладно, мать я скрывал... а Суил? Ты бы позволил, чтобы твою семью перебили... все равно ради чего?
- Нет, - ответил Эргис. Помолчал и добавил: - Может, думал, что охранит?
- Нет. Не охранил бы. Просто он даже мне не верил. Хотел покрепче меня привязать...
- Хватит, Тилар, - мягко сказал Эргис. - Чего обиды поминать, да старым считаться? Уж какой он есть - такой есть: ему что любовь, что служба... - Заглянул мне в глаза и спросил тоскливо: - Неужто смиримся, а, Тилар?
Вот мы и дожили до победы! Эту весть принес нам гонец - и у Сибла кончились батареи.
Как я и думал, Крир разбил кеватцев у Биссала, а оставшихся уничтожил у речушки Анса. И все-таки корпус Сифара ушел в Приграничье, и, может быть, даже прорвется в Кеват. Если Сифар останется жив, я его отыщу...
Наша радость тиха - слишком дорого стоила нам победа. Слишком многое Приграничье отняло у нас. И не только товарищей - что-то от нас самих похоронено в этой зловонной проклятой земле.
Мы сидим у огня, крепким лотом наполнены чаши, но что-то мы не спешим поднести их к губам.
- Помянем! - говорит Эргис, и мы встаем и в молчании пьем поминальную чашу.
- Дарн, - говорю я себе и гляжу на живых. На их худые усатые лица, одежду, изодранную в боях, на погнутые доспехи, на грязные тряпки на ранах, и нежность к ним...
Я протягиваю чашу Барагу - одной рукой мне ее не налить.
- Слава Лагару! - кричу я, и два десятка исправных глоток сообщает лесу о том, что вечен Лагар.
И теперь наша радость шумна: мы пьем и ликуем, кто-то плачет, а кто-то поет, и надо всех обойти и каждому что-то сказать; мне хватило бы добрых слов и на тех, кто остался в Приграничье, только им моя любовь уже не нужна, я отдам ее тем, кто жив - что еще я могу им дать?
- Выпьем за невозможное! - кричит мне Ланс, в глазах его радость, а в улыбке печаль, я пью с ним, а потом с кем-то еще, а потом Эргис уводит меня, потому что меня уже пора увести.
А через день мы уже в пути. Я еду в Кас, и мои лагарцы едут со мной; я немногим сумею их наградить, но пусть Малый Квайр подарит им то, в чем постыдно отказывает большой.
Я слаб и болен, но это пройдет, куда хуже то, что лежит на душе. Почти две сотни ушли со мной, но сколько их вернется в Кас? Никто из них не умер зря, но вдовы, сироты и старики - как я смогу посмотреть им в глаза?
Бассот меня приветствует: вот уж чего не ожидал! Мы всюду дорогие гости: нас встречают, ведут в деревню, кормят, поят, старухи лечат наши раны; Эргис уже охрип, рассказывая в двести первый раз о наших подвигах. А я сижу среди старейшин, случаю, киваю, вставляю слово или два; мой выговор их не смешит, не то, что молодых, но языком придется заняться всерьез.
А я, оказывается, кое в чем ошибался. Я думал, что леса живут своим. Не знают нас и не желают знать, что делается вне родного леса. Выходит, нет. Все знают, и угрозу с юга чуют, как и мы. Нам это пригодится.
И мы уже въезжаем в Кас.
Невзрачный городок на берегу лесной реки. Чудесный город, где есть дома и улицы, и храмы, и все, что надо человеку, чтобы чувствовать, что он пришел домой.
И Малый Квайр встречает нас. Улыбки, и цветы, и слезы. Вопли радости. Кидаются ко мне, хватают стремя, обнимают ноги. Великий с нами! Господи, за что? Я их осиротил, я отнял их мужей...
- Ты их надежда, - говорит Эргис. Он едет рядом, стремя в стремя, оберегая мою рану от толчков.
- Держись, Тилар! На то она война, а раз ты жив - призришь, не оставишь.
И я держусь. Я улыбаюсь им, целую женщин, раздав цветы моим соратникам - и, наконец, мой дом, а на крыльце Суил и мать.
И я сначала обнимаю мать. Ее морщины, сухонькие плечи и трепетное облако любви. Она затихла на моей груди, и ласковая грусть освобожденья: я сделал все, что мог, и я остался жив. Ей не придется плакать обо мне. Пока.
Я дома, и я счастлив. Приятно поболеть в комфорте. Пять дней - вот все, что я могу себе позволить, и каждая минута этих дней моя. Суил и мать, а кроме них ко мне допущен только Терн Ирон - мое недавнее приобретение.
Ученый лекарь, изгнанный за вольнодумство уже из всех столиц. Он верит в волью божью и в натуру человека - но в божью волю больше на словах, и поэтому предпочитает травы святым камням и прочей ерунде. Единственный безвредный лекарь в этом мире.
Я дома, и я счастлив, но Приграничье все еще сидит во мне, мешая быть счастливым. И в каждом сне все тот же мокрый лес и яма с проступившею водою.
Пять дней любви, покоя, страшных снов. А на шестой я поднялся с постели, оделся сам и поднялся наверх. И объявил Совет.
Эргис, Асаг и Сибл. Моя опора. Наставник Ларг не зван на наш совет. Он не силен в хозяйственных делах, предпочитает душу, а не тело. Мы с ним беседуем наедине.
Наставник Ларг - нелегкая победа. Он не похож на властного Салара, но тоже кремень. Светлая душа и мрачный ум догматика. Он предан мне, но господи! - чего мне стоит прорваться через щит готовых представлений со всяким новым делом. А если уж прорвусь и докажу, он сам уверен и убедит их все, что это верно и благочестиво.
Эргис, Асаг и Сибл. Мы вчетвером в роскошных креслах возле очага. Тепло, но я велел зажечь огонь - торжественности ради.
Асаг не изменился. Мы все переменились - даже Сибл, а он все тот же: сухонький, спокойный, страстный.
Я говорю:
- Мне было трудно без тебя, Асаг.
- Да уж, хозяйство ты развел - почесаться некогда!
А настороженность ушла из глаз.
- Ну, раз ты здесь, все будет хорошо. Я рад, что ты со мной!
Все правда, но за правдой, как всегда, навязчивая логика расчета. Асаг - мой друг, я очень рад ему, но он ревнив и к власти, и ко мне, и должен знать, что он все так же первый.
- Сибл, ну я тебе и завидовал, когда ты провернул это дело у Биссала! Я бы и сам лучше не сработал!
А вот, что я говорю Эргису, безразлично и мне, и ему. Мы просто играем в эту игру, и нам скучно в нее играть. Жаль, что надо в нее играть.
- Ну что, Асаг, - говорю я, - как тут у нас дела?
Ничего тут у нас дела. Сухонькая рука Асага крепко зажала их. Работают мастерские и торгуют купцы, партия оружия пришла из Лагара, построена конюшня на двести коней, которых мы закупаем в Тардане. Есть договор со здешним локихом, чтобы нам рубить камень у порога Инхе, даст бог, с той весны начнет готовить камень для храма.
Слушаю и отдыхаю душой. И думаю: так не бывает. Не может быть, чтобы все хорошо...
- Есть и худое, - говорит Асаг. - Здешние попы вовсе взбеленились. Поливают почем зря. Мы, мол и бунтовщики, мы и еретики, мы и колдуны, и кто только мы ни есть. А с этой баней - будь она проклята! - и вовсе беда. И позор, и разврат, и...