Пожалуй, это утро было одно из самых нервозных за последние несколько дней.
Пробуждение, как и обычно, началось с того, что Гудхильд, зевая на ходу, перемешала уголь в камине и, подкинув пару свежих дров, отправилась будить Ангелину. Поднятая нетерпеливо заламывающей руки служанкой, девушка умылась с её помощью в небольшой бадье, подгоняемая нестерпимым желанием выведать у Гудхильд, в чём причина её нервозности.
Успев нафантазировать себе ужасов разной степени чудовищности, она, дождавшись, наконец, когда служанка закончит помогать ей с одеванием, повернулась, взволнованно спросив:
— Что-то случилось? Ты сама не своя сегодня.
— Дак разве ж вы не знаете, Ваше Высочество? — Гудхильд с удивлением взглянула на Ангелину. — Говорят, война с Норфолком грядёт… все только и гудят с утра.
— А, ты об этом, — девушка активировала магию. Тысячи извивающихся коричневых змеек, вспыхнувших на руке, ловко добрались до деревянной шкатулки и, с лёгкостью донеся её до хозяйки, бросили той в руки. — Его Величество мне вчера об этом сообщил. Меня это тоже огорчило — я надеялась, что им удастся договориться.
— Ох, Единое, как же это так-то? Ради Божества и всех святых простите меня, но я всё ж таки скажу: неужто королева Боудика не понимает, что дело это пустое? Всё же ясно уже, кто победит, к чему резню зазря устраивать?!
Ангелина выудила из шкатулки небольшие серьги с малахитом — в тон своему длинному зелёному платью.
— Не поверишь, — вдевая в уши украшения, отстранённо проговорила она, — но я отреагировала точно так же. Бойня ради бойни. Что кому это докажет?
— Ох, Ваше Высочество! — Гудхильд всплеснула руками в своей излюбленной манере. — Так, значится, вы не рады этому? Слава Единому! А то я уж, когда меня Его Величество попросил вас стеречь повнимательней, решила было, что вы теперь замышляете чего-то супротив него! Прости меня, Божество!
Ангелина прыснула. Значит, Харальд решил подстраховаться? Разумно. Хоть девушка и не могла не заметить, как это недоверие с его стороны неприятно отозвалось в её груди, она, тем не менее, оценила его предусмотрительность. Разве она сама, будь на месте конунга, не поступила бы так же? Он — глава государства, и, доверься он не тому человеку, разгребать последствия придётся всему Каттегату.
"Успокойся. Здесь не на что обижаться".
Вздохнув, Ангелина отошла к отполированному до зеркальной гладкости обсидиану, разглядывая себя. Вроде, всё сочетается.
— А Его Величество разрешил тебе рассказывать об этом мне? — Весело проговорила она, бросив лукавый взгляд на Гудхильд.
Служанка осеклась. Пару мгновений спустя глаза её расширились от ужаса. Едва сдерживая рыдания, она сбивчиво затараторила:
— Ваше Высочество, так это ж… Ох, Божество, ужас какой! Язык мне вырвать… Ваше Высочество, это… так вот вышло уж… я ж не со зла! Душой к вам только-только прикипела, а тут на тебе… и приказ такой… огорчилась… Ну, а когда вы вот… сказали, что сами и не рады… Не сдержалась! Великий Душитель меня покарай! Всё моя невоздержанность… Мне мать всю жизнь говорила: "Гудхильд, ты не властвуешь собою!" Права была!
Ангелина снисходительно покачала головой. Непосредственность и живость служанки неизменно забавляли её — в какие-то моменты она даже ловила себя на том, что завидует этой непосредственности и даже в какой-то степени детской наивности каттегатки. Возможно, это так на ней сказалось жизнь с больной алкоголизмом тёткой, но Ангелина всегда, сколько себя помнила, ощущала себя взрослой. Даже когда у неё не было в этом острой нужды, она всё равно старалась тщательно взвешивать каждое сказанное ею слово, и не принимать необдуманных решений. Это было уже рефлексом — будто в её мозгу находился какой-то тумблер, который переключался каждый раз, когда она сталкивалась с любой задачей, и запускал процесс препарирования поступившей информации. Порой, конечно, в силу своего природного темперамента, в ней проскальзывала некоторая порывистость, но это происходило не часто и заканчивалось обычно печально. Пожалуй, её вспыльчивость сходила ей с рук пока только при общении с Харальдом — видимо, конунг Каттегата отличался неплохим терпением. А может, дело было лишь в занимаемом здесь ею высоком положении, кто знает.
— Старайся не проболтаться Его Величеству о том, что мне сказала. Ему такое навряд ли понравится. — Весело ответила Ангелина.
— Ваше Высочество, а как же ж… я теперича уж язык свой прикушу, Единое мне свидетель! Ох, ох, — Гудхильд приложила руки к груди в клятвенном жесте. Выражение её лица по-прежнему было донельзя взволнованным, и ещё некоторое время, пока они заканчивали утренний туалет, она тихо причитала, чем знатно забавляла свою подопечную.
Покончив со сборами, девушки спустились в трапезную. Проходя мимо снующих по коридорам каттегатцам, Ангелина то и дело ловила на себе их взгляды. Конечно, с момента её прибытия в замок конунга она не раз становилась предметом обсуждения и мишенью для взглядов самого разнообразного толка, но на этот раз всё было иначе. Если раньше на неё смотрели с ненавистью или — если это был кто-то чересчур осведомлённый о жизни Генриетты — с насмешкой, то теперь в глазах окружающих читалась и некая настороженность.
Это было подобно тому, как небо, готовое вот-вот пролиться дождём, наполняет свинцом тучи, которые угрожающе нависают над головами людей, заставляя тех гадать, чем обернётся для них этот каприз природы. Окажется ли это освежающим землю и растения даром? Или же на этот раз природа обрушит на них, со всей силы свойственной ей безумию, своё буйство, уничтожив посевы и затопив поля?
Именно таким взглядом встречали и провожали в это утро Ангелину. В их глазах она была сейчас непредсказуемой стихией, и все, затаив дыхание, ожидали хода принцессы Норфолка.
Осознавая всю значимость своих дальнейших действий, девушка решительно шагала в сопровождении повеселевшей Гудхильд. Всё в ней — её походка, её движения, её взгляд — осталось неизменным. Она так же, как и обычно, раскланивалась по пути со знакомыми ей ярлами и слугами, время от времени перекидывалась редкими замечаниями со своей служанкой. С прежней невозмутимостью она вошла в полную народа трапезную и, поприветствовав собравшихся там ярлов и — отдельно — самого Харальда, разместилась на своём месте. Никак не обозначая своего смущения от нахождения под перекрёстным огнём полным настороженности взглядов, она, по обыкновению, позволила Гудхильд наполнить её тарелку и бокал. Взяв в руки железную ложку, Ангелина принялась есть — к счастью, этикет в этом мире, по-видимому, ещё не настолько прочно вошёл в обиход местных патрициев, а потому она вполне могла себе позволить не дожидаться, когда монарх начнёт трапезу.
Затихшие при её появлении каттегатцы вновь активизировались, и всё помещение огромной комнаты опять утонуло в отражающихся от холодных каменных стен гуле голосов и бренчании столовых приборов.
— Как твоё самочувствие, Генриетта? — Отпив из кубка, буднично произнёс Харальд. — Нет недомогания?
— Недомогания? — Голос девушки слегка вздрогнул от пульсирующего внутри неё напряжения. Глубоко вздохнув, она приказала себе успокоиться.
— После горячих источников некоторые мучаются жаром и кашлем, — насмешливо отозвалась сидящая по другую сторону от правителя Каттегата Ратель.
— О, нет, — Ангелина нервно улыбнулась, — похоже, мне повезло.
— Это хорошо, — военная довольно вгрызлась в жирный кусок мяса, — потому как Харальд любит там… развлекаться.
— Кин Ратель, побойтесь родителя нашего, Единое Божество! — Из-за спины каттегатки показался длинный тонкий нос занудной настоятельницы каттегатской церкви Единого мра Асвейг. Облизнув свои толстые, испачканные жиром пальцы, она бросила на проигнорировавшую её замечание Ратель полный высокомерного превосходства взгляд и обратилась к Ангелине. — Ваше Высочество, мне радостно знать, что вы пребываете в здравии после этих… купаний, но я — нижайше прошу меня простить мою резкость — слегка разочарована тем, что вы так ещё и не воспользовались моим приглашением. Я, конечно же, понимаю — у людей наподобие вас не так уж мало дел… но я надеялась, что вы заглянете хотя бы на молитву перед приездом Его Величества!
Ангелина запила прожёванную лепёшку разбавленным вином, стараясь не закатить глаза. Мра Асвейг обладала удивительной способностью навсегда засесть в печёнке человека всего за одну единственную встречу — наведывавшись к ней на третий день после её прибытия, настоятельница умудрилась привить к себе стойкую идиосинкразию уже после первой прочитанной ею лекции о величии Божества, а к концу вечера у Ангелины осталось только одно желание: узнать, где и как можно податься в служение Великому Душителю, бывшему здесь аналогом Дьявола.
Ко всему прочему, в силу того, что источник мра Асвейг был некромантским, её неизменно окружал настойчивый аромат разложения, что для не привыкших к подобному людей, к числу которых, собственно, и принадлежала Ангелина, являлось крайне неприятным обстоятельством. Потому девушка не горела страстью составлять, пусть даже и совсем не надолго, компанию надоедливой настоятельнице, предпочитая вместо этого проводить свой досуг подальше от церкви.
— Я бы с радостью присоединилась к вам вчера, мра Асвейг, — Ангелина натянуто улыбнулась, — но, видите ли, я здесь человек новый и ещё не знаю пока обо всех ваших порядках. Поэтому, я решила, что будет лучше дождаться Его Величество, и прийти уже с ним.
Настоятельница понимающе кивнула и, сделав глоток вина, проговорила:
— Уважение к чужим порядкам — это, несомненно, добродетель, угодная Божеству. И, по моему скромному мнению, именно по наличествованию этой черты мы можем отличить человека развитого, просвещённого от тёмного дикаря. Бесспорно, — подняв полный указательный палец вверх, продолжила она, — нам, как людям, познавшим истину, надлежит с должным снисхождением и — не побоюсь этого слова — пониманием, смотреть на тех, кто всё ещё блуждает во мраке бездуховности и неверия. Но не будете же вы отрицать очевидное: дикари, хоть они и такие же дети Единого, всё-таки остаются дикарями. Им по-прежнему присущи невежество, отсутствие манер, излишнее, на мой скромный вкус, свободомыслие, презрение к всему святому… Разве не имеем мы право, в силу того, насколько устои этих созданий Божества далеки от уважаемых у людей праведных, противопоставлять наши добродетели ихним? Не имея целью своей — как можно! — оскорбить их, а только лишь для того, чтобы иметь возможности провести чёткую грань между обществом развитым и варварским, члены которого ещё покамест не открыли свои сердца для Божества — единственного, кто и дарует нам нашу мудрость, и исключительно, — голос Асвейг на этом моменте возрос на пару октав, — ис-клю-чи-те-льно благодаря которому мы имеем право причислить себя к числу просвещённых.
Ангелина молча допила остатки вина, и, повернувшись к стоящей неподалёку от неё Гудхильд, дала той знак наполнить её бокал снова. Наученная горьким опытом, она знала, что вступать в разговор сейчас — это только подкидывать новых дров в огонь красноречия настоятельницы. Урок этот, судя по всему, хорошо усвоили и остальные — даже конунг и тот, казалось, изо всех старался молчать, дабы не провоцировать Асвейг на продолжение.
К несчастью для них, настоятельница каттегатской церкви Единого была барышней не робкого десятка. Будучи выросшей в монастыре и большую часть своей жизни проведя на своей должности, она не могла похвастаться ничем, кроме таланта часами разглагольствовать на тему Божества и величия церкви Единого. Монологи были неизменно огромными — порой казалось, что женщина намеренно каждый раз ставит перед собой цель быть как можно более велеречивой — и обязательно наполненными изысканными (по авторитетному мнению самой Асвейг, конечно) речевыми оборотами, дабы слушатель имел возможность всецело проникнуться высокодухновностью настоятельницы. Стоит сказать, что на прихожан подобные изливания производили немалое впечатление. Будучи в основной массе своей христианами, они с серьёзными лицами внимали речам ораторши, периодически кивая той в знак согласия. Однако по кивкам их, которые зачастую производились совершенно не к месту, можно было с лёгкостью обнаружить — никто из них толком ничего не понимал. Чаще всего прихожане просто вычленяли из всего сказанного знакомые им аксиомы о величии Божества, нравственности, превосходстве над неверующими и прочем, и отвешивали одобрительные кивки, абсолютно не вдумываясь в смысл услышанного.
В результате в накладе не оставался никто: ни мра Асвейг, получившая в очередной раз возможность упиваться осознанием своей мудрости, ни прихожане, довольные тем, что осилили эту длиннющую лекцию об их собственном величии.
А потому, интерпретировав молчание её высочайших собеседников в выгодном для себя ключе, настоятельница завела пространную беседу о добродетелях и о том, как, с точки зрения церкви, эти добродетели надлежит воспитывать в детях так, чтобы из тех их было нельзя выкорчевать и после возвращения обратно в лоно Божества.
Ангелина, как, собственно, и все в округе, благополучно игнорировала поучения Асвейг, вместо этого сосредоточившись на завтраке. Напряжение, немного поутихшее после её присутствия, всё ещё ощущалось в воздухе. Она по-прежнему замечала то и дело бросаемые в её сторону настороженные взгляды и, казалось, даже улавливала во всей этой какофонии звуков шёпотки некоторых обсуждавших её каттегатцев. Это начинало утомлять.
Прикрыв на мгновение глаза, она глубоко вздохнула. Спокойно. Это не будет продолжаться вечность. Скоро закончится война с Норфолком, и тогда все пойму, что её не стоит опасаться, и она сможет, наконец, расправить плечи и ощущать себя посвободнее.
— Ты чем-то обеспокоенна, Генриетта? — Раздавшийся над ухом Ангелины глубокий шёпот Харальда заставил её вздрогнуть от неожиданности.
"Чёрт, — раздражённо подумала девушка, — такими темпами я скоро стану совсем дёрганой".
— Сегодня все обеспокоены, Ваше Величество, — так же тихо ответила она.
— Да, все в ожидании, — мужчина согласно кивнул. — Но у тебя нет никаких причин для этого — твоё будущее в любом случае определено.
— Но в одном из вариантов этого будущего предполагается убийство моей семьи, разве нет?
— Предполагается… но не обязательно свершится. Боудика может струсить в самый последний момент и сдаться. Ты ведь сама вчера сказала: твоя мать больна, и она не может здраво оценивать ситуацию.
Ангелина прыснула.
— Что это, Ваше Величество, — с налётом сарказма проговорила она. — Неужели вы меня утешаете? Разве это не нарушает кодекс истинного каттегатца?
Харальд хохотнул, искоса взглянув на девушку. В его глазах, обычно холодных и равнодушных, плясали огоньки веселья.
— Кодекс истинного каттегатца… — отпив из кубка, произнёс он. — И что же ещё есть в этом кодексе, м?
— Это нужно у вас узнавать, Ваше Величество. Меня интересуют только статьи, регулирующие отношения с норфолкскими принцессами.
— Вот как? — Мужчина склонился ближе. Его тёплое дыхание приятно защекотало лицо Ангелины. — И о чём же говорится в этих статьях?
— Например о том, что вам нельзя убивать их мужей, — голос девушки немного дрогнул от смущения. Близость конунга взволновала её — с такого расстояния она могла с лёгкостью рассмотреть его лицо, подмечая каждую его маленькую чёрточку.
— Даже если я сам собираюсь стать её мужем? — Интимным тоном проговорил Харальд.
Красная краска стремительно разлилась по щекам Ангелины. Не найдя, что ответить, она нервно схватила свой бокал с вином и опустошила его одним махом.
Забавляясь её реакцией, мужчина подозвал своего слугу и, что прошептав тому, поднялся, уже громче проговорив:
— Благодарю всех за компанию, но дела не ждут. Настоятельница мра Асвейг, благодарю за ваш визит и за вашу проповедь — она была прекрасной.
— И она была бы ещё лучше, если бы вы воздержались от её прочтения, — саркастично добавила поднявшаяся вслед за конунгом Ратель.
— Благодарю, Ваше Величество, — проигнорировав замечание военной, высокомерно отозвалась настоятельница. — Надеюсь, что церковь сможет вскоре принимать вас и Ваше Высочество у себя.
— Безусловно, — подойдя к раскрасневшейся Ангелине, он взял её ладонь и, запечатлев на ней лёгкий поцелуй, дежурно произнёс, — приятного дня, Ваше Высочество.
— Благодарю, Ваше Величество, — растерявшись на секунду, ответила девушка. — И вам приятного дня.
— Благодарю, — мужчина выпрямился, и отправился по направлению к выходу.
В ту же секунду, следуя примеру конунга, со своих мест принялись подниматься и ярлы. Бросив мимоходом взгляд на замешкавшуюся у стола настоятельницу, Ангелина стремительно вскочила со стула и, вцепившись в руку своей служанки, тихо протараторила:
— Гудхильд, бежим скорее, пока мра Асвейг нас не заметила.
Кивнув, служанка резво утащила свою подопечную вглубь толпы.
* * *
Ангелина устало выдохнула, из-за чего искрящиеся магией коричневые змейки, потревоженные действиями своей хозяйки, едва заметно дрогнули. Боясь испортить рисунок, девушка напрягла пальцы сильнее, усиливая магический поток.
— У вас хорошо получается, Ваше Высочество, — робкий голос зазвучал совсем близко — силясь как следует рассмотреть работу своей подопечной, служанка приблизилась к той практически вплотную. — Так и не скажешь, что вы доселе ни разу не ткали.
— Благодарю, тол Торхильд, — Ангелина почувствовала, как на её лбу от напряжения начали собираться капельки пота. Кто бы мог подумать, что ткать одежду — это настолько тяжело? Приходилось прикладывать немало усилий для того, чтобы расщепить плотный поток магии на более тонкие ниточки, и ещё больше — на то, что бы заставить эти неповоротливые, толщиной всего с волосок мигающие лесочки захватывать и перетаскивать на нужное место нити пряжи. Мозг Ангелины вскипел от этого уже спустя несколько минут, и она с завистью посматривала на с лёгкостью строчивших свои тканевые полотна ткачих. Движения их пальцев были элегантными и быстрыми, какие бывают обычно у людей, посвятивших значительную часть своей жизни игре на клавишных музыкальных инструментах, а магические потоки — мягкими и плавными, что породило в девушке новый виток зависти.
Она уже не в первый раз замечала, насколько её магия казалась корявой и неповоротливой — тогда как для других людей собственный магический источник воспринимался как продолжение их рук, для Ангелины он был скорее неким вспомогательным средством, к которому она прибегала либо в момент острой нужды, либо когда вспоминала о необходимости его повсеместного использования. Отчасти именно поэтому она попросила у Харальда разрешения заняться ткачеством — требующая большого напряжения магического источника работа могла стать для неё отличной тренировкой.
Кроме того, у неё имелась и другая, куда более важная причина хотеть присутствовать здесь.
Тол Фредерика.
После того знаменательного завтрака, во время которого большая часть каттегатского истеблишмента имела возможность лично засвидетельствовать негласную позицию по интересующему их вопросу самой принцессы Норфолка, атмосфера в замке, несмотря на данное Харальдом распоряжение о подготовке к войне, заметно потеплела. Всё меньше настороженных взглядов теперь адресовалось Ангелине и всё большее число каттегатцев везде, куда бы она не пошла, спешили выразить ей своё почтение.
Конечно, до сих пор оставалась группа, и в значительности её не приходилось сомневаться, сохранявших как минимум скептическое, а как максимум — и вовсе однозначно негативное отношение к будущей супруге конунга, но даже малейшее потепление в свой адрес девушка, только и наталкивающаяся в этом мире на беспрестанное отвержение толпы, воспринимала с огромной радостью. Ей по-прежнему приходилось держать лицо — обязанность, которая, похоже, будет лежать на её плечах теперь всегда, — однако осознание того, что это начинает давать свои плоды здорово подстёгивали уверенность в себе Ангелины.
Сейчас уже она не тушевалась, как раньше, всякий раз, когда очередной ненавистник норфолкцев позволял себе обронить какое-нибудь уничижительное замечание, касающееся как самого Норфолка, так и представителей его королевского дома, — теперь она со спокойной уверенностью осаживала его, порой делая это настолько филигранно, что окружающие, впечатлённые её остроумием, принимались бросать в сторону грубияна насмешливые взгляды, а некоторые даже позволяли себе откровенные смешки. В числе последних нередко оказывалась Ратель. Бравая военная, являясь личностью довольно саркастичной, и сама никогда не упускала возможности отпустить язвительный комментарий — жертвами её острого языка частенько становился даже конунг Харальд, относившийся к высказываниям своей подруги с большим юмором. Он в принципе, как успела заметить Ангелина, отличался редким спокойствием и какой-то внутренней устойчивостью. Как-то девушка, мучаясь в своей постели в одну из бессонных ночей, подумала о том, что её будущий супруг похож на фьорд — такой же величественный и умиротворённый на поверхности, и полный скрытой опасности внутри.
Диссонансный.
Абсолютная миролюбивость и незлобливость с теми, кто демонстрировал ему преданность и послушание, и тотальная, ужасающая своей бесцеремонностью жестокость к тем, кто его доверие терял или был врагом. У Ангелины до сих сжималось нутро при одном только воспоминании о том, как Харальд хладнокровно наблюдал за казнью уличённого в сотрудничестве с норфолкской торговой гильдией ярла. Всего раздетого, мужчину вывели на площадь и, поставив на колени перед расположившимся на высоком деревянном помосте конунгом, медленно стянули с него кожу с помощью управлявшихся магией нескольких тол продетых в него металлических крючков. Всё это время правитель Каттегата сидел в расслабленной позе, лениво разглядывая корчившегося в муках преступника. Ледяные глаза его обжигали холодом равнодушия — казалось, Харальда совсем не трогали ни мольбы его бывшего соратника, ни его мучения.
Получал ли он удовольствие от этого? Ангелина не могла ответить на этот вопрос. Как только казнь началась она, сопровождаемая разгорячённой происходящим Гудхильд, поспешила удалиться в замок — настолько далеко, чтобы душераздирающие крики умирающего не настигли её. Встретившись с конунг за ужином, она, как и всегда, завела с ним ничего не значащую беседу: о слугах, одолевающей её скуке, своих открытиях; он, в свою очередь, с прежним интересом участвовал в дискуссии. Оба вели себя так, будто ничего не произошло, но каждый из них, вне всякого сомнения, сделал свои выводы о поведении другого. Внутренняя удовлетворённость, подмечавшаяся в ласкающем взгляде Харальда на протяжении всего ужина, давали Ангелине надежду на то, что её побег с площади не был интерпретирован в нежелательном для неё ключе.
К удивлению девушки, отдававшемся где-то глубоко в груди радостным воодушевлением, за минувший с момента прибытия конунга десяток, они, хоть и отчасти, но всё же преодолели некое подсознательное неприятие друг к другу. Во взгляде каждого из них по-прежнему читалась настороженность, но её уже явно было недостаточно для того, чтобы они продолжали считать себя врагами.
Осознание этого внезапно охватило Ангелину в тот момент, когда она, натеревшись душистым хвойным маслом, лежала, наслаждаясь приятно ласкающей кожу тёплой водой. В последующие пару дней она была слегка рассеяна — даже преступно затянутая проповедь мра Асвейг пролетела для неё практически незаметно. Её собственные чувства, впервые за всю жизнь, казались ей непонятными, и она усиленно пыталась от этой раздражающей неопределённости избавиться. Пока не произошли события, отвлёкшие её от изнуряющего самоанализа.
В тот вечер Гудхильд, подобно снежной бури, ворвалась в её покои и, с заметной злостью бросив на кровать стопку чистого постельного белья, громко произнесла:
— Вы уже слыхали, Ваше Высочество?
Ангелина промокнула свои влажные волосы полотенцем, равнодушно бросив:
— О чём это?
— О тол Фредерике! — Служанка упёрла руки в боки, на её лбу проступила вена, как показатель крайней раздражённости девушки. — Эта, прости меня, Единое, пигалица носится сейчас по замку и похваляется знаете чем? — Не давая своей собеседнице возможности спросить, она тут же ответила. — Тем, что её Его Величество не давеча, как после ужина, пригласил к себе в покои! Сами понимаете, для чего!
Ангелина с силой сжала влажную ткань.
— Ч-что? — Вопрос прозвучал тихо, рассеяно.
— То, Ваше Высочество, то самое! — Гудхильд всплеснула руками. — Да ещё и ходит, задравши нос, да и болтает, мол, сама норфолкская принцесса ей в подмётки не годится! Подлючка этакая!
Губы Ангелины искривились в презрительной улыбке. Вот как. Значит, пока она изо всех сил печётся об их с конунгом репутации и терзается мыслями об их отношениях, он позволяет себе развлекаться со своими любовницами, обесценивая тем самым её и все те усилия, что она затрачивает. Замечательно.
— Что за мерзость, — резким движением швырнув полотенце на пол, процедила она. — Такие разговоры… в такое время… Это неприемлемо.
— Вот и я этой, Божество прости, мaрaмойкe так и сказала! Говорю: как наглости хватает, бесстыжая?! О Её Высочестве такие вещи говорить! Да перед войной ещё! Совсем сдурела?! А эта стоит, растрёпанная вся — хотя у неё время было причесаться! — и лыбится. Мне, грит, до Её Высочества дела нет, она для меня никто!
— Ох, вот оно что, — Ангелина облокотилась о столбик кровати. Руки её сжимались в бессильной ярости. Для неё не было удивлением презрительное отношение к ней каттегатцев, но ещё ни разу подобные высказывания в её адрес не позволяли себе слуги. Она могла быть сколько угодно принцессой враждебного им государства, но это не отменяло того факта, что она всё-таки была и остаётся членом королевской семьи. Человеком, к которому в этом мире априори принято выказывать определённую степень уважения! — Что ж… Чем ты говорила она занимается?
— Ну так в ткачихи же её назначили, с высочайшего дозволения Его Величества.
— Понятно.
Всю ночь Ангелина провела в раздумьях. В первые секунды она, подгоняемая обидой, хотела тут же вскочить и, ворвавшись в спальню Харальда, обрушить на него всевозможные ругательства и оскорбления, но, немного остыв, она решила действовать тоньше. Такой эмоциональный порыв мог сделать её предметом насмешек как минимум со стороны самой Фредерики — очевидно, той хотелось получить некоторую сатисфакцию, самоутвердиться за её счёт. К тому же, неизвестно ещё, как к этому отнёсся бы сам конунг. Ангелина, хоть и с некоторым неудовольствием, но всё же вынуждена была признать: они пока никто друг для друга. Да и имеет ли она сама, учитывая всю подноготную Генриетты, права требовать от него верности? Хотя нравы в этом мире и были куда более свободными, чем даже сто лет назад на Земле, но здесь мало кто, тем не менее, поощрял сeкcуaльную распущенность. Церковь так и тем более всячески порицала всяческого рода свободомыслие в этом плане, активно пропагандируя моногамию.
Нет, устраивать сцену Харальду не стоит. Лучше Ангелине попытаться, для начала, самой разобраться с Фредерикой, и только после, если это не поможет, на холодную голову обсудить этот вопрос с правителем Каттегата. И лучшим местом, по мнению девушки, для того, чтобы приструнить зарвавшуюся каттегатку, чем её работа, не было.
"Заодно, — решила она, — найду себе занятие и потренирую магию".
Поэтому сейчас, усиленно напрягая пальцы, Ангелина скрупулёзно выплетала незамысловатый узор, краем глаза поглядывая на дверь в ожидании опаздывающей тол. Ткачихи, вопреки опасениям, приняли свою новую коллегу с удивительным радушием, с готовностью принявшись её обучать своему непростому ремеслу. Вдобавок ко всему оказалось, что сами мастерицы тоже не питали тёплых чувств к своей высокомерной соратнице по цеху, так что появление соперницы той вызвало в их рядах радостное предвкушение.
Вскоре двери просторной комнаты открылись, впуская высокую черноволосую девушку.
— Тол Фредерика, ты опоздала, — бросив взгляд на вошедшую, недовольно проговорила тол Торхильд.
— И без тебя знаю, — Фредерика сморщила свой маленький, чуть вздёрнутый носик.
— Разве вам платят за то, что бы вы опаздывали? — Ангелина обернулась, равнодушно осматривая облачённую в длинное синее платье девушку. Гибкая, немного полноватая фигура, на удивление простое, ничем не примечательное лицо. Серые глаза, маленькие, обрамлённые редкими ресницами, испуганно округлились, стоило ткачихе увидеть принцессу.
— Я… — сглотнув, она быстро отвесила поклон. — Прошу прощения, Ваше Высочество, этого больше не повторится.
— Надеюсь, вы имеете в виду не только опоздание, но ещё и, — Ангелина сделала паузу, наслаждаясь тем, как по пухловатым губам Фредерики пробежала судорога, — ваше хамство по отношению к вашему… руководству? — Тол Торхильд выпрямила спину, бросив насмешливый взгляд в сторону провинившейся.
— Да, Ваше Высочество, нижайше прошу прощения за эту вольность, — девушка нехотя поклонилась своей руководительнице.
— Прекрасно, можете приступать к выполнению своей работы, — Ангелина кивнула на высокий ткацкий станок. — Тол Торхильд, проследите за тем, что бы тол Фредерика получила причитающееся ей за её выходку наказание — пусть она впредь не забывает своё место.
По комнате пробежала волна удивлённых шёпотков.
— Слушаюсь, Ваше Высочество, — пожилая женщина чуть склонила голову. Её тонкие губы тронула улыбка, которую ткачиха поспешила спрятать. Подняв голову, она громко приказала, — Хватит болтать, работайте!
Ткачихи, продолжая время от времени бросать насмешливые взгляды в сторону нахмурившийся Фредерики, вернулись к своим станкам.
* * *
"Да где же эта Гудхильд…"
Ангелина брела по коридору, оглядываясь. Обеспокоенная утомлённым видом принцессы, Торхильд мягко предложила той закончить свою работу пораньше, с чем та радостно согласилась. И вот теперь она бродила в полном одиночестве по длинным коридорам замкам, пытаясь отыскать свою служанку — по окончании её работы они условились посетить сходить на рынок за новыми тканями для одежды. Но Гудхильд, будучи убеждена в том, что принцесса будет работать вплоть до середины второй половины дня, благополучно где-то развлекалась.
"Ну капец… И чем мне теперь заниматься? — Ангелина рефлекторно кивнула поклонившемуся ей слуге. — Я даже в своей комнате не смогу нормально посидеть из-за того, что там холодина, а камином я пользоваться не умею! Больше не буду отпускать Гудхильд надолго…"
Она поёжилась от сквозняка. Плотнее укутавшись в шаль, девушка решительно зашагала по направлению к кухне — местные обитатели были в дружеских отношениях с её служанкой, и она надеялась, что Гудхильд окажется там.
Завернув за угол, Ангелина наткнулась на Харальда.
— Ваше Высочество, — остановившись, удивлённо произнёс он.
— Ваше Величество, — чопорно ответила девушка.
— Разве ты не собиралась заняться ткачеством? — Брови мужчины вопросительно поднялись вверх.
— Я как раз возвращалась оттуда, — Ангелина выдавила из себя дружелюбную улыбку. Хотя на самом деле в ней ещё жила обида на конунга, она скорее умерла бы, чем позволила тому это увидеть. — Мне пока ещё непривычна эта работа, так что я ушла пораньше.
— Вот как… Раз ты ничем не занята сейчас, может, мы прогуляемся?
— С радостью, Ваше Величество.
Харальд предложил ей свой локоть. Девушка слегка замешкалась, но всё же положила на него свою руку. Они повернули в сторону тронного зала, ловя на себе заинтересованные взгляды слуг.
— И как тебе твоя работа? — Голос конунга звучал беззаботно, задавая светский тон их беседе.
— Довольно интересная, но сложноватая, — пытаясь унять непонятно откуда взявшуюся дрожь, произнесла Ангелина. — Хотя я рада, что решила этим заниматься — мне было скучновато сидеть без дела.
— Кто бы мог подумать, что принцесса Норфолка проявит такую страсть к труду, — мужчина хохотнул, что заставило девушку ощетиниться.
— Я не понимаю, что здесь смешного, — обиженно проговорила она. — Наследницы Вероны и Эссена тоже умеют ткать, и их родственники даже используют их ткани для пошива собственной одежды!
— О, я знаю об этом, — Харальд кивнул. — Но я ни разу не слышал, что бы ты интересовалась чем-то подобным.
Ангелина прикусила губу. Несмотря на то, что она осознавала неизбежность этого, но всё же в какие-то моменты её начинало это утомлять. Сколько ещё времени должно пройти для того, чтобы она в глазах окружающих воспринималась как отдельная личность? Чего бы девушка ни сделала, на неё всегда смотрели с опаской и недоверием! Порой она замечала, как ограничивает себя в проявлении некоторых, особо негативных эмоций, исключительно потому что они способны были подкрепить устоявшиеся о ней взгляды.
"Когда уже я избавлюсь от призрака Генриетты?"
Глубоко вздохнув, Ангелина нарочито беззаботно ответила:
— В Норфолке у меня были и другие обязанности, а здесь я совсем ничем не занята. Так что, могу себе позволить.
Харальд кивнул, принимая её ответ. Не дожидаясь, пока он снова своим вопросом поставит её в тяжёлое положение, девушка быстро проговорила:
— Не было никаких вестей из Норфолка? Может, королева всё-таки передумала?
— Нет, — мужчина покачал головой. — Не передумала. Тебе не стоит так на это рассчитывать.
— Кое-кто говорил мне, что такое вполне может случиться…
— И я по-прежнему не исключаю такого варианта, — в глазах конунга появились весёлые искорки. Ангелина уже не в первый раз замечала, как тон её будущего супруга меняется всякий раз, когда разговор переходит в плоскость пикировок — определённо, ему была по вкусу некоторая зубастость собеседника. — Но не думаю, что это произойдёт раньше, чем мы с Боудикой встретимся на поле боя. Пока твоя мать плохо себе представляет истинные масштабы всей ситуации.
— И когда это случится?
Харальд рассмеялся. Проходящие мимо них слуги обернулись на его смех. Практически каждый из них жадно, как стервятник при виде умирающего животного, вслушивался в их разговор, надеясь выцепить в нём что-нибудь интересное.
— За обладание такой информацией ни один норфолкский командующий будет рад отдать ногу, а то и две…
— Я не тупая, — щёки Ангелина запылали от стыда. — Мне не нужна точная дата, я просто хотела узнать, насколько долго всё это затянется!
— Ненадолго, — конунг склонился к ней и, понизив голос, вкрадчиво поинтересовался, — так не терпится оказаться моей женой?
Девушка прыснула.
— Ну что вы, Ваше Величество, меня вполне устраивает статус вдовы. Настолько, что я не прочь получить его повторно.
— Я совру, если скажу, что удивлён этим ответом, — хохотнул Харальд. — Но я не планировал делать мою жену вдовой. По крайней мере, до старости.
— Именно осознание этого и мешает мне в полной мере наслаждаться пребыванием в Каттегате, — Ангелина патетично приложила руку к груди
— Утром ты убеждала меня в том, что тебе мешает делать это отсутствие какого-нибудь занятия. Как же быстро изменилось твоё мнение, дорогая невестушка. Всего-то за несколько часов работы.
— Ладно, — помолчав некоторое время, нехотя произнесла девушка. — Ты победил. Эта одинокая, беззащитная женщина повержена твоим остроумием. Доволен?
— Ну, всё по кодексу каттегатца, — Харальд улыбнулся, бросив взгляд на прыснувшую от смеха Ангелину.
Они поговорили ещё некоторое время о мелких делах и, после того, как девушка демонстративно беззаботно рассказала о своём первом рабочем дне в ткацкой мастерской, украдкой бросая взгляды в сторону шедшего рядом с ней конунга в том моменте, когда речь зашла о Фредерике, они разошлись, отправившись каждый по своим делам.
Оставив попытки отыскать Гудхильд, Ангелина повернула в сторону лестницы. Её покои, равно как и покои конунга, находились на втором этаже, что было не так уж и удобно — если она хотела поесть или прогуляться, ей приходилось преодолевать немаленькое расстояние. Зато у этого места имелся и весомый плюс: здесь практически не было посторонних, и девушка могла позволить себе насладиться тишиной и покоем.
Ангелина уже хотела подняться наверх, но тут её внимание привлёк странный шум. Девушка насторожилась, прислушалась и поняла, что источник шума находится совсем рядом. Это был… смех? Смех весёлый, беззаботный. Он, словно ветер, проносился по коридорам, заполняя его. И Ангелине не составило труда понять, кому он принадлежал. Гудхильд.
Она подошла к двери, ведущей в одну из многочисленных комнат, назначение которых девушка до сих пор так и не запомнила, и прислушалась. За дверью слышалось какое-то невнятное копашение, сопровождаемое хихиканьем служанки и вторившим ему мужскими стонами.
Ангелина отпрянула. Щёки её горели от смущения, когда она, развернувшись на каблуках, быстро вбежала по лестнице вверх. Ну и нравы в этом мире, однако.
Придерживая подол своего длинного синего платья, она решительно шагала по ступеням, от соприкосновения каблуков её высоких сапог с каменной поверхностью раздавался характерный стук. Он тонул в гуле многочисленных звуков самого разного толка, сливался с ними воедино, делая свою обладательницу частью всей этой будничной какофонии.
Достигнув последней ступени, Ангелина, окликнутая знакомым мужским голосом, резко остановилась. Ей навстречу, чеканя шаг, приближался кин Роалд — ярл одной из южных пограничных областей и старший брат кин Ульвара.
— Моё почтение, Ваше Высочество, — военный чуть склонил голову в знак приветствия, пристально глядя на собеседницу.
— Здравствуйте, кин Роалд, — Ангелина кивнула в ответ. На лице её отражалась заинтересованность — до этого момента ей не доводилось общаться с ярлом тет-а-тет, при их беседе, бывшей, зачастую, всего-навсего формальным обменом любезностями, неизменно присутствовали либо Ратель, либо Харальд.
— Как ваше самочувствие? — Равнодушно спросил мужчина.
— Я уже здорова, спасибо, — девушка слегка поморщилась, вспомнив о недавно перенесённой ею простуде. За последние пару дней, прошедших с момента её выздоровления, она успела, ответить наверное, на целую тысячу вопросов о её самочувствии. Неужели теперь она даже не сможет нормально поболеть, не будучи обязанной отчитаться по завершении болезни о своём состоянии перед каждым встречным?
"Спокойно, Ангелина. Это просто дань этикету. Ты будущая королева, как-никак, пора привыкнуть к этому".
Если бы кто-нибудь только знал, как иногда ей хотелось оказаться на месте Гудхильд… Ну, не прямо сейчас, конечно… в другие моменты.
— Я ищу Его Величество, — покончив с условностями, перешёл к делу Роалд. — Вы не виделись с ним сегодня?
— Да, мы расстались только что. Его Величество как раз собирался взять что-то на кухне, а потом пойти на тренировку.
— Благодарю, Ваше Высочество, — лениво отвесив поклон, ярл приготовился было спуститься по лестнице вниз, но был остановлен вопросом Ангелины.
— Что-то случилось?
Мужчина быстро окинул её взглядом. Немного о чём-то поразмыслив, он, наконец, ответил:
— Его Высочество принц Уильям отбыл сегодня утром в Ладогу.
Девушка нахмурилась.
— Неужели он решил сбежать?
— Сомневаюсь. Будет просить князя Святополка дать отряд дружиников в подкрепление.
— Вот как… Ладно, не буду вас задерживать. Всего доброго.
— Всего доброго, Ваше Высочество. — Отвернувшись, Роалд поспешил вниз.
Наблюдая за его стремительно удаляющейся фигурой, Ангелина задумчиво прикусила губу. Значит, королева Норфолка всерьёз намерена воевать. Но чем это может грозить самой Ангелине? Бронхилай рассказывал, что основным мотивом побега принцессы служило желание избавиться от всех сопутствующих её статусу обязанностей, но не мог ли он ошибаться в своих выводах? Что, если Генриетта всего лишь была недовольна правлением матери, во-первых, и браком с дикарём, во-вторых? Не заявится ли она в Норфолк, когда поймёт, что оба эти препятствия теперь устранены?
Девушка помассировала виски. Как же это всё уже надоело. Нескончаемые опасения по поводу возвращения принцессы, ослиное упрямство Боудики, антипатия каттегатцев — висели над ней дамокловым мечом, лишая её сна и покоя. Она ощущала себя подвешенной к потолку какой-то пыльной антикварной лавки раритетной тряпичной куклой. Вот она висит, совершенно лишённая желания причинить кому-либо дискомфорт, а все, начиная от владельца лавки и заканчивая посетителями, постоянно трепят её, всем она смертельно нужна и никто не хочет просто снять её истерзанное тельце с витрины и убрать в сундук, чтобы она могла получить, наконец, хоть минуту продыха.
Из груди Ангелины вырвался усталый стон. Бросив взгляд на волокущего по лестнице магическим арканом тяжёлое железное кресло слугу, она выпрямилась. Так, сейчас не время предаваться страданиям. Нужно бороться.
Перешагнув последнюю ступень, девушка уже было двинулась к своей комнате, как внезапно на периферии её зрения обозначилась знакомая кожаная куртка. Ведомая этим видением, она обернулась.
Гудхильд.
Ненавязчиво оглядевшись, служанка выскользнула из комнатки. В её движениях прослеживалась некоторая нервозность — которую, возможно, и не подметили бы те, кто не знал, чем она только что занималась. Пригладив свою рыжую косу и убедившись в том, что её вылазка не привлекла особого внимания редких прохожих, девушка быстро ушагала куда-то в сторону кухни.
Опёршись на перила, Ангелина чуть наклонилась. Несмотря на то, что её внутренняя стыдливость изо всех сил приказывала ей прекратить, она никак не могла найти в себе силы противостоять соблазну узнать: с кем же это развлекалась её служанка посреди бела дня?
Успело пройти добрых несколько минут прежде, чем двери каморки открылись, и в проёме показалась голова…
"Да ладно? — Девушка присвистнула про себя, ошарашенная. — Магнус? Серьёзно? Личный помощник Харальда? А у тебя губа не дура, Гудхильд".
Покрутив головой, Ангелина оттолкнулась от перил и, подобрав подол своего платья, отправилась в свои покои. С губ её при этом не сходила лукавая улыбка — иногда жизнь в королевском замке была весьма увлекательной.