— Фам ощень к лису этот мьех, Ващье Висощество, — торговка протянула в руки Ангелине небольшой, напоминающий чайное блюдце, кусок обсидиана. — Этот мьех ис самьих дальньих степьей Ладохги, рьедкий звьерь его носьил.
— Он такой мягкий, — Ангелина с восторгом провела по серой шерсти, наслаждаясь её мягкостью.
— Мьяхгкий, ощень мьягхкий, — пожилая женщина кивнула. Нанизанные на её морщинистые пальцы колечки радостно сверкнули, ловя редкие солнечные лучи.
— Девочки, а вы как думаете?
Гудхильд активно закивала, влюблёно глядя на меховую накидку. Глаза служанки жадно ласкали благородно переливающиеся волоски шерсти, а руки горели от охватывающего всё её существо желания погрузиться в эту манящую мягкость.
Не в пример служанке, Ратель прыснула, бросив равнодушное:
— Нормально.
Ангелина кивнула. Посмотрев на себя ещё раз в обсидиановое зеркальце, она прошлась руками по меху. Купчиха удовлетворённо причмокивала. Выпестованная десятилетиями работы в сфере торговли, она уже на уровне инстинктов ощущала, в какой реакции нуждается её клиент, поэтому сейчас она просто молчала, позволяя будущей королеве Каттегата красоваться столько, сколько той вздумается.
Наконец, Ангелина, повернувшись к торговке, довольно произнесла:
— Я её покупаю.
Отойдя в сторону, она предоставила Ратель возможность решить все связанные с оплатой вопросы, а сама в это время принялась радостно шептаться с Гудхильд.
— Ваше Высочество, она такая красивая, — голос служанки чуть ли не искрился от переполняющего девушку восторга.
— Я тоже так думаю, — поглаживая мех, тихо ответила Ангелина. — И такая гладкая… Хочешь потрогать?
Служанка всплеснула руками, едва не подпрыгнув от радости.
— Ох, конечно, Ваше Высочество!
Ратель краем глаза проследила за своими воркующими подопечными, пока купчиха пересчитывала протянутые ей ярлом золотые монеты. Военная не могла понять, в чём было дело, но принцесса вызывала у неё сильные подозрения. И проблема здесь была даже не в том, что дочь Боудики абсолютно не соответствовала тому образу, который был заявлен — это, как раз-таки, мало заботило каттегатку. Причина крылась в самой Генриетте. Она слишком уж странно себя вела.
Ратель заметила это ещё при их первой встрече в лесу, и не единожды подмечала и после — принцесса что-то скрывала. Её движения всегда были какими-то скованными, угловатыми, будто она было оживлённым трупом, а не живым человеком. При разговоре Генриетта старательно подбирала слова, хоть и прекрасно владела языком, и с какой-то настойчивой внимательностью вглядывалась в лицо собеседника, пытаясь проследить его реакцию на сказанное ею. В один момент ярл, вполне закономерно, заподозрила принцессу в шпионаже и даже приказала тол Хэлтору выяснить, не ведёт ли будущая королева Каттегата переписок с кем-то, но, к её удивлению, оказалось, что Генриетта за практически три десятка не получила и не отправила ни одного письма. Как бы Ратель не пыталась поймать её за занятием какой-нибудь подозрительной деятельностью, она всегда оставалась ни с чем — казалось, принцесса была абсолютно непогрешимой. Но не было ли это на самом деле затишьем перед бурей? Могло ли быть такое, что именно в этом и состоял план Генриетты? Втереться в доверие ко всем ним и, когда все расслабятся и перестанут относиться к ней с настороженностью, нанести удар в спину. Но с какой целью? Помочь Боудике? Но война уже скоро должна начаться, ей не хватит этого времени. Или девчонка задумала отомстить?
Ратель прищурилась. Харальд ошибается. Она уверена в этом. Он напрасно оказывает такое доверие принцессе Норфолка и относится с пренебрежением ко всем увещеваниям ярла. Генриетта что-то готовит, и военная не спустит с неё глаз, пока не выяснит, что именно та замыслила.
— Кто эти люди? — Ратель обернулась, услышав приглушённый голос Ангелины. Прижавшись к своей служанке, та заинтересованно разглядывала молодых женщину и мужчину.
— Это граф Ансгар и его супруга, — поспешила ответить Гудхильд. — Я слыхала, что они много путешествуют, но нигде так и не останавливаются. Тол Ингрид, наша повариха, помните, я вам о ней рассказывала, — Ангелина быстро кивнула, — так вот, тол Ингрид знает одну служанку, которая работает в постоялом дворе, и та ей сказала, что они очень богатые. Но слишком уж какие-то чудные.
— В каком смысле "чудные"?
— Дак ведут себя чудно… Графиня-то то и делает, что шикает на мужа, а он, бедненький, как привязанный за ней ходит. У неё, говорят, характер больно уж дурной… и детишек у них всё нету, хотя столько лет уже живут!
Ангелина хмыкнула. Всего-то? Отсутствие детей и муж-подкаблучник?
— И что в этом странного, — тряхнув головой, разочарованно протянула она. — Может, у них просто отношения такие, вон, кин Ратель с тол Хэлтором тоже себя грубовато ведёт, и ничего. А детей они пока не хотят, наверное, вот и не заводят.
— Ох, Ваше Высочество, — поспешно зашептала Гудхильд. — Ну вы и сравнили, конечно. Кин Ратель-то же ж кин! Такой уж у неё источник, ничего вы с этим не поделаете. Где вы видели кин, над которым верховодил бы тол? То-то же, нигде.
— Так граф тоже кин?
— Дак нет же, он мра. Причём, говорят — но я в это, по правде сказать, не верю, — что аж в пятом поколении, если не в шестом! — Брови Ангелины поползли вверх. Особенности наследования источника были таковы, что и рождение ребёнка с тем же видом магии, что и у родителя происходило, в основном, только у тол и, куда реже — у кин. Зачастую — и особо это касалось редких источников, в числе которых входил и мра — дети рождались с каким-то другим видом магии, что являлось причиной многих государственных переворотов, поскольку помимо магических способностей человек получал и связанные с ними таланты. Так, кин оказывались прекрасными знатоками военного дела и стратегами, а тол — изобретателями и архитекторами. — А графиня, — продолжила служанка, — лита. И такой норов имеет, можете себе представить, Ваше Высочество?
Ангелина медленно покачала головой. Ей всё ещё было трудно свыкнуться с тем, насколько в этом мире природа магического источника определяет характер своего носителя. Что самое обидное — ограждённая, в силу сложившихся обстоятельств, от большей части общества, она не имела возможности заиметь знакомства с несколькими представителями каждой из магических групп для того, чтобы проверить оправданность этих убеждений. Поэтому единственное, что ей оставалось в таких ситуациях — участливо кивать, делая вид, будто она понимает, о чём речь.
Гудхильд открыла было рот, желая добавить что-то ещё, но, заметив подошедшую к ним Ратель, которая уже успела рассчитаться с любовно поглаживающей золотые монетки ладожской купчихой, замолкла. Ярл, скользнув по лицу служанки равнодушным взглядом, обратилась к Ангелине:
— Ты всё купила?
— Да, мы можем уже возвращаться, — девушка ещё раз провела рукой по своей новой меховой накидке, довольно улыбнувшись.
Всю дорогу до замка они провели в обсуждениях встреченных ими на рынке знакомых. Некоторые из них были слугами, заслужившими внимание девушек своими неординарными выходками, но чаще всего предметом их тщательного разбора становился кто-то из представителей каттегатского истеблишмента. Люди женились, разводились, прелюбодействовали, напивались, дрались в кабаках, — в общем, вели активную жизнь, полную разного рода курьёзов и случайностей.
Они дошли уже практически до ворот, как внезапно их окликнул знакомый голос. Все трое, мысленно взмолившись всем богам о том, что бы их предположение оказалось ошибочным, резко повернули головы.
Молитвы не помогли.
— Здравствуйте, Ваше Высочество, — занудный тон мра Асвейг вызвал начал вызывать зевоту уже с первых произнесённых ею букв. — А я вот зашла к вам, засвидетельствовать своё почтение.
— Здравствуйте, мра Асвейг, — на лице Ангелины обозначилась кислая улыбка. — Большая честь для меня.
— Ох, ну что вы, Ваше Высочество, — не заметив, — а может, и не желая замечать — проскользнувшие в голосе будущей королевы Каттегата нотки раздражения, настоятельница польщёно махнула рукой. — Для меня, как и для любого посланника властителя нашего — Единого, нет большей радости, чем нести слово святое всем, кто готов этому слово внимать.
— Тогда я не понимаю, зачем вы сюда пришли, — рот Ратель скривился, обнажив крепкие белые зубы.
Ангелина нехотя отметила, что подобной улыбкой — хищнеческой и отчасти диковатой — улыбался и Харальд. Такой оскал в принципе можно было часто увидеть у многих кин. Неужели это — ещё одна особенность их магического источника?
— Ах, кин Ратель, — пытаясь справиться со своей отдышкой, проговорила настоятельница. — Вы всё продолжаете гневить Божество своими гадкими экивоками. Осторожно, Единое, конечно, милостиво к своим детям, но Оно не терпит хамства в отношении своих верных слуг.
— Что заставляет вас, мра Асвейг, считать, что хамство в ваш адрес — это то, за что Божество должно меня покарать, а не наоборот, наградить?
С любопытством наблюдавшие за перепалкой Гудхильд и Ангелина едва слышно прыснули. Пожалуй, наблюдение за регулярно происходившими между военной и настоятельницей входило в список увлекательнейших занятий.
— Ваше Высочество, как ваше здоровье? — Настоятельница приблизилась к Ангелине, демонстративно проигнорировав выпад своей оппонентки. — Мне донесли, что вам нездоровилось с десяток назад.
— Всё уже хорошо, спасибо.
— Ох, благодарю тебя, Единое! Я надеюсь, что ваше недомогание не было вызвано посещением проповеди? Ведь вы заболели как раз после…
При одном напоминании об этой многочасовой экзекуции по спине Ангелины пробежал холодок. Хоть её простуда и была связана скорее с её собственной безалаберностью, но она вознесла бы благодарность Единому, если бы Оно ниспослало ей какую-нибудь непереносимость церквей или что-то наподобие того, лишь бы никогда больше она не подвергалась подобным пыткам.
— Не беспокойтесь, мра Асвейг, — произнесла она, — вы здесь совершенно не при чём.
— Мне радостно об этом слышать, Ваше Высочество, — натянув почти до носа обёрнутую вокруг шеи шаль, настоятельница решительно двинулась направлению к замку.
Девушки переглянулись. Несмотря на то, что каждая из них осознавала: от надоедливой церковнослужительницы так просто не отделаться, в глубине души, тем не менее, всё же теплилась надежда на то, что та, удовлетворившись ответом Ангелины, уйдёт. Но, увы и ах.
Скорбно вздохнув, они поплелись следом.
* * *
— … разумеется, не без участия Единого Божества, — Асвейг отхлебнула из своего кубка немного разбавленного вина, на мгновение прервав свой рассказ.
Сидящие напротив неё Гудхильд и Ангелина безучастно смотрели в пол. С того момента, как они расположились в трапезной, прошло, по ощущениям девушек, добрых несколько часов. Не питающая особого пиетета к настоятельнице Ратель поспешила удалиться ещё по прибытию их в замок, сославшись на свою занятость, чем вызвала приступ зависти у обречённых на выслушивание очередной многочасовой лекции компаньонок. Поэтому сейчас они, которые поначалу даже пытались вникнуть в суть рассказа Асвейг, но потеряли нить повествования уже на третьей минуте, уже ни на что не надеявшись, молча разглядывали аскетичный интерьер помещения, время от времени бросая тоскливые взгляды в сторону свободно бродящих обитателей замка.
— Тогда я ещё была слишком уж молода, чтобы суметь увидеть знаки, посылаемые мне самим Божеством, — беззаботно продолжила настоятельница, — но кто не совершает по юности лет ошибок? Да и нравы, знаете ли, были другими. Сейчас молодёжь может позволить себе такие вольности, о которых мы и не помыслили бы даже! А если бы и помыслили, или — ещё хуже! — осмелились совершить, то не миновали бы всеобщего порицания. — Асвейг достала из кармана своей рясы носовой платок, и протёрла им свой лоб. — Вспомнить дин Олава, например. Покойного, Божество прими его источник, друга тоже покойного, Божество, прими и его источник, отца конунга нашего, Божество, благослови его, Харальда. Разве ж не обрушилось на него осуждение всех добропорядочных людей, когда прознали о его связи с норфолкской графиней? — Настоятельница выставила указательный палец. На её морщинистом лице промелькнуло выражение, которое обычно бывает у людей, когда они одерживают победу в важном для них споре. — Обрушилось, Ваше Высочество, ещё как обрушилось. Покойный батюшка Его Величества, будучи достойным товарищем, разумеется, встал на защиту своего друга, из-за чего даже у них с покойной, Божество при её источник, конунгом Греттой возник разлад. Но многие достопочтенные ярлы заняли позицию обманутой мра Хельги. Можете себе вообр…
— Вы знали родителей Ратель и Харальда? — Бесцеремонно прервав настоятельницу, Ангелина размяла затёкшую шею.
В конце концов, если она всё равно обречена выслушивать заунывные речи Асвейг, то почему бы не обернуть это с пользой для себя?
— Разумеется, Ваше Высочество, — настоятельница величественно кивнула. — Я вступила, с позволения Единого, конечно, в сан аккурат за несколько дней до рождения Его Величества конунга Харальда. Эти воспоминания до сих пор свежи в моей памяти… тогда я поняла, Божество отвело мне величайшую роль в истории церкви Единого…
— Вот как, — не позволяя Асвейг соскочить с темы, Ангелина быстро задала следующий вопрос, — а какими были родители Его Величества?
— Достопочтенными людьми, Ваше Высочество. Хотя некоторые пороки в них и наличествовали — совершенным дано быть только Божеству, — но имеющиеся у них добродетели всё перевешивали.
— Какие у них были отношения? Я слышала, что их брак был заключён по любви, это правда?
— О том, какие чувства друг к другу питали покойные конунг и её супруг, я не ведаю, но отношения их казались прекрасными. Они, как и требует того церковь, обвенчались, когда им обоим едва только минул шестнадцатый год, и по всем законам земным и небесным считались женой и мужем. Оба редко когда позволяли себе пропустить службу, — Асвейг невзначай бросила красноречивый взгляд в сторону Ангелины, — а Её Величество присутствовала на моей проповеди даже перед самой своей кончиной, как то и полагается преданному чаду Единого. Ныне, к моему глубочайшему неудовольствию, уже редко встретишь такую верность Божеству нашему, все…
— И что же, у Её Величества не было отношений ни с кем после смерти мужа?
— Ах, ну разумеется, Ваше Высочество! Они же венчались! Разве ж возможна подобная… низость, такое неуважение к Божеству нашему?! При всём моём к вам уважении, но ваши взгляды, Ваше Высочество, порой меня изумляют. Её Величество была добропорядочной супругой, её чистой, незамутнённой пороками сути претила сама мысль о нарушении данной Единому брачной клятвы!
— Странно, что Его Величество не питает особого интереса к церкви. Разве Её Величество не пыталась приобщить своего сына?
— Ох, Ваше Высочество, пыталась, конечно! Пока Его Величество был маленьким, ни одной службы не пропускал… Как сейчас помню, читаю молитву, а он стоит, прижавшись к Её Величеству, и глаз с меня не спускает — чуть ли не с открытым ртом внимал, да так ещё по-взрослому, серьёзно. Уже тогда в нём этот стержень виделся, но оно и ясно — кровь не вода. Пробивается-таки нутро его предка, славного Мортена Завоевателя, — Асвейг пригубила вина, прервавшись. — А потом, как подрос, стал всё реже появляться. Всё по полям с мечами бегали с Ратель да и с другими кин, тренировались. Ох, знали бы вы, Ваше Высочество, как Её Величество в своё время напереживались из-за этого! Сколько слёз пролито, сколько десятков в молитвах проведено было, а всё одно — явится сын опосля очередной бойни к матери, почтение засвидетельствует, ради её спокойствия в храм забежит ненадолго, и снова обратно, к товарищам своим. Ну, а что тут поделать? Так уж Божеством задумано было, что сердца кин всегда там, на поле брани, в компании других бойцов, тут уж не ничего не исправишь.
— Вот как, — Ангелина прикусила губу. Слова Асвейг отозвались в её груди непонятной грустью, но она предпочла проигнорировать это. — А откуда, — помолчав некоторое время, продолжила она, — у Его Величества на теле эти рисунки?
— Ох, Единое Божество, прости, — мра Асвейг затравленно оглянулась, будто испугавшись чего-то. — Знали бы вы, Ваше Высочество, как в своё время убивались из-за них мы с Её Величеством! Помню, она прибежала ко мне, вся в слезах, и говорит: "Мра Асвейг, молиться хочу за разум сына! С ним происходит что-то, никак сам Великий Душитель его источником завладел!" Я, стало быть, взялась утешать её, да и расспрашивать, что и как. Вот и выяснилось, что Его Величество у какого-то каттегатского купца себе эти отвратительные рисунки и нанёс! Да и не просто у купца, а, как люди достопочтенные поговаривают, у того самого, что идолам старым поклоняется! У него ж, безбожника, даже на корме драккара древние руны высечены с восхвалением какому-то божеству-громовержцу… — настоятельница скорбно закатила глаза. — Ох, ну и всполошились мы тогда, Ваше Высочество. Его Величество был на следующий же день приведён ко мне, и мы с ним имели длинную беседу. Как верная слуга Единого, я бросила все свои силы на то, что бы образумить сбившегося с пути праведного единственного наследника Её Величества, надежду всего Каттегата! Я взывала к разуму его, отравленного гадкими идеями идолопоклонничества, к его совести; напомнила ему о его бедной матери, для которой он сейчас единственная отдушина…
— И какова же была реакция Его Величества? — Устав от пространного словоизливания настоятельницы, Ангелина снова оборвала её.
— Его Величество прервали меня, что было в высшей степени невежливо, — Асвейг бросила в сторону собеседницы многозначительный взгляд, — и поспешили заверить меня в своей безусловной приверженности церкви Единого. Назвав свои чудовищные рисунки…
— Ничего не значащим увлечением, — мягкий голос Харальда ненавязчиво вторгся в беседу. Сидящие за столом женщины моментально обернулись, поспешив поприветствовать конунга Каттегата. — Мра Асвейг, вы решили почтить нас своим присутствием так скоро?
Настоятельница, лицо которой приобрела красный оттенок после того, как она поняла, что оказалась застуканной конунгом за распусканием сплетен о нём, неловко поёрзала на стуле.
— Ваше Величество, — нервным движением пригладив собранные в тугой пучок редкие волосы, проговорила она. — До меня дошли слухи о болезни Её Высочества… Вот я и пришла осведомиться о её самочувствии.
— Вы немного припозднились, мра Асвейг, — правитель Каттегата с улыбкой наблюдал за охваченной смущением женщиной, — Её Высочество выздоровела ещё десяток назад.
— К сожалению, я не могла прийти раньше — меня задержали дела в Тюргейме. Как вам, должно быть, известно, там сейчас строится новый храм.
— И как продвигается строительство?
— С определёнными сложностями, Ваше Величество, но без них никуда. А так, не считая небольших неприятностей, строительство идёт полным ходом, и настоятель Тюргейма надеется завершить его в срок, если на то будет воля Единого.
— На всё Его воля, — Харальд бросил лукавый взгляд в сторону Ангелины. Краснотой своих щёк девушка вполне могла посоперничать с Асвейг — она не в меньшей степени оказалась смущена появлением конунга. Она всегда была застенчивой и неловкой, и не знала, как вести себя рядом с ним. Единственное, что она могла придумать, — это убежать, и она с радостью сделала бы это. — Вам нужно ещё что-то?
— Нет-нет, Ваше Величество, — грузно поднявшись из-за стола, поспешно поговорила настоятельница, — я уже закончила со всеми делами здесь, мне пора.
— Всего доброго, мра Асвейг, — мужчина подозвал одного из своих охранников. — Тол Логмэр, проводи нашу гостью.
Харальд отошёл в сторону, пропуская быстро откланявшуюся настоятельницу. Всё это время его обманчиво спокойный взгляд не отрывался от лица Ангелины. Он смотрел на нее слишком долго, пока ей не показалось, что он видит ее насквозь. В его глазах было что-то такое, что заставило ее почувствовать себя маленькой и незащищенной. Внезапно она поняла, что смотрела на него, не видя его.
Бросив Гудхильд краткое "прочь" он медленно подошёл к столу. Сердце девушки забилось с утроенной силой, когда мужчина опустился на стул напротив неё — туда, где всего пару минут назад сидела Асвейг. На губах его по-прежнему играла улыбка, но пульсирующей на его лбу вене можно было понять, что он злится.
Прервав мучительное молчание, он холодно спросил:
— Интересуешься моей биографией?
Его голос его, так же, как и лицо, казалось подобно айсбергу — демонстративно безопасный на поверхности, в глубине он скрывал ледяной массив из эмоций. И эмоции эти были не самыми приятными.
— Я… — Ангелина прочистила горло. Исходящий от Харальда холод хлестнул по её коже ознобом, заставляя вздрогнуть.
— Мне просто хотелось узнать вас получше, — наконец ответила она.
Мужчина хмыкнул.
— О, вот оно что, — саркастично произнёс он. — Если у моей дорогой невестушки есть желание узнать меня получше, то почему она не пришла ко мне с вопросом, м? Мне казалось, — тон его резко переменился, став грубым, — что мы достигли определённого… понимания. Или я ошибался?
— Не ошибался, — Ангелина заставила себя взглянуть в его глаза.
— Я не понимаю, в чём проблема, Ваше Величество. Вы собираете обо мне всякие гнусные сплетни со всех уголков мира, но стоило мне попытаться поговорить о вас с кем-то, так это сразу стало чуть ли не преступлением!
— Проблема в том, Ваше Высочество, что сплетни о тебе я был вынужден собирать, потому что мы не были знакомы лично. И я не сидел при этом в компании старой перечницы и своего нового увлечения, упиваясь ими — это была добываемая моей разведкой информация.
— Божество, ты серьёзно? — Хотя инстинкты девушки, напуганные реакцией мужчины, кричали ей быть осторожной, она позволила себе звучать раздражённо. — Это всего лишь безобидный разговор, вот и всё! Я всего лишь хотела узнать о твоей семье чуть больше, но ты преподносишь всё так, будто я собрала всех твоих бывших, и мы дружно принялись обсуждать ваши… постельные дела!
— Ещё раз, Генриетта, — венка на лбу конунга стала рельефнее, а пересекавший левую часть лица шрам потемнел, — что тебе мешало спросить об этом у меня?
Губы Ангелины скривились. Её подсознание требовало прекратить препираться с Харальдом.
"Извинись перед ним, — нашёптывала здравомыслящая часть мозга девушки, — скажи, что сожалеешь, и он простит. Он хочет этого".
Но другая часть, у которой, видимо, имелись серьёзные суицидальные наклонности, упрямо проговорила:
— Я не собираюсь перед тобой оправдываться! Я не планировала делать — и не сделала — ничего плохого. Какая, чёр… Великий Душитель побери, вообще разница от кого я узнаю о твоём прошлом? Особенно в свете того, что обо всём, что мне рассказала Асвейг, и так всем известно.
Харальд откинулся на спинку железного стула. Его светлые глаза сияли от охватившего всё его существо раздражения, подобно обласканному солнцем льду, а губы нервно подёргивались. Сидящая напротив него Ангелина не шевелилась. Её твёрдое намерение одержать победу в этом споре отодвинуло в самый угол инстинкт самосохранения, и теперь вырывалось наружу через её полный настойчивой уверенности взгляд, который продолжал буравить молчавшего мужчину.
"Ну же, скажи что-нибудь, — мысленно обращалась к нему она. — Покажи мне, какой ты истерик, какой ненормальный. Пусть и у меня появится право тыкать тебя носом в твоё дepьмo, как ты тычешь меня в дepьмo этой cyчки Генриетты".
Конунг прикрыл глаза и устало провёл ладонью по лицу. Покачав головой, он, наконец, произнёс:
— Мне не нравится, когда обо мне говорят за моей спиной, — его голос был по обыкновению спокоен, и в нём не вибрировала больше злость. — Если ты захочешь ещё что-нибудь узнать про меня, то приди ко мне.
Сердце Ангелины пропустило удар. Её сопротивление, готовое вот-вот обрушиться на будущего супруга волной ярости, всего в одно мгновение оказалось поглощено его казавшемся бескрайним морем спокойствия. С шумом выдохнув, она холодно проговорила:
— Как угодно Вашему Величеству. Это всё?
— Да, — Харальд поднялся из-за стола, — это всё. До встречи на ужине, Ваше Высочество.
— Всего доброго, Ваше Величество.
Конунг вышел, сопровождаемый заинтересованными взглядами нескольких ошивавшихся в трапезной слуг. Допив остававшееся в её кубке разбавленное вино, Ангелина, тоже молча, покинула комнату.
* * *
— Да что с тобой не так, тупая подушка?
Приподнявшись, Ангелина снова взбила подушку.
За окном уже давно взошли две луны, робко просачивающиеся сквозь неплотные шторы своим тусклым светом. Замок стих; тишину спальни нарушал лишь звук мерно потрескивающего камина.
Со злостью швырнув набитый гусиными перьями мешок обратно, девушка откинулась на спину. Вот уже битый час она пыталась уснуть, но по какой-то непонятной причине Морфей настойчиво игнорировал все её попытки, лишая своей компании.
Определённо, всему виной был Харальд. Это из-за него Ангелине пришлось пережить сегодня серьёзный стресс, и именно этот стресс и стал причиной бессонницы.
— Мине ни нравица, кёгда обё мне говоят за моей спино-о-ой, — намеренно коверкая слова мужчины, повторила она. — Ну какая цаца, вы посмотрите на него.
Перевернувшись на бок, девушка зевнула. Говоря объективно, ещё и до стычки с конунгом её охватывала необъяснимая тревога. Будто кто-то перевернул бочку с горящей жидкостью в помещении в открытым огнём — медленно, но верно нить горючего растягивалась на полу, неумолимо приближаясь к своей цели. Точно так же растекалось в ней и беспокойство. Начиная к кончиков пальцев, оно поднималось выше, до самой головы, проникая в каждую клеточку её тела, пока не поразило мозг, не захватило центры её восприятия. Теперь всё, что бы ей не довелось увидеть, услышать или осязать воспринималось ею через призму этого беспокойства.
Слуги о чём-то шепчутся? Очевидно, они говорят о ней. Расположенный к ней ярл бросил на неё странный взгляд? Он точно скрывает от неё нечто страшное и испытывает из-за этого стыд. Кольнуло в боку? Кто-то натёр одежду ядом, чтобы Ангелина отравилась и умерла, нужно срочно переодеться.
Тревога искажало её восприятие, заставляла видеть проблемы и опасность там, где их не было, перекраивала саму основу её личности, превращая в дёрганное, запуганное существо.
Было ли это связано с грядущей войной? Или изменение сознания девушки явилось следствием свершившегося в её не выдержавшей эмоциональной перегрузки психике надлома? И, самое главное, обратим ли этот процесс? Не останется ли она теперь навсегда неврастеничным параноиком?
"Зачем вообще Бронхилай меня спас? — Ангелина глубоко вздохнула, поджав губы. — Дал бы помереть, и никаких проблем бы у меня сейчас не было".
При одном напоминании о лекаре её сердце сжалось. А ведь Семпрония оказалась права — оставь они старика в лесу, группа Харальда нашла бы его, и он остался бы в живых. И не выдал бы её секрет: к тому моменту, как его привели в чувство, они с Семпронией бы уже оказались схвачены. Она напрасно приказала командирше убить его…
"Когда я стала тем человеком, который легко принимает подобные решения?"
Ангелина натянула одеяло почти до самого носа. Камень на её кольце невесомо прошёлся по губе, оставив едва заметное покраснение. Девушка нервно покрутила украшение на пальце. Забавно. Она не могла поверить, что с тех пор, как Генриетта, вручив ей пару своих колец и дав краткие напутствия, посадила её в бегатель, прошло от силы полтора месяца. Калейдоскоп всех произошедших за это короткое время событий пронёсся перед глазами Ангелины, вызывая у той невольное удивление. Неужели всё это не было сном?
Свадьба с Ротхеном, их неудавшаяся брачная ночь, его смерть, её побег, нападение сарайцев, освобождение Семпронии…
"Интересно, ей всё-таки удалось добраться до Норфолка?"
Вопреки опасениям девушки, Харальд ни разу не обмолвился о сбежавшей военной. Будто её никогда и не существовало вовсе. Неужели для него это действительно не имело никакого значения? Но зачем тогда он таскал её за собой? Почему не убил?
Ангелина раз за разом возвращалась к этому вопросу, но так и смогла найти внятные объяснения такому его поведению. Единственный вывод, к которому она пришла, заключался в том, что конунг, будучи благодарен ей за спасение жизни его военной, решил простить ей побег её военной, расплатившись с ней таким образом. Никак по-другому трактовать его полное равнодушие она не могла, не забыл же он вовсе о второй пленнице, в самом-то деле?
"Ну вот это уж маловероятно. Такой забудет, как же".
Разум Ангелины в очередной раз услужливо подкинул ей воспоминания об их ссоре в трапезной. Они с ним практически не разговаривали после этого. За ужином и она, и он ограничились парочкой дежурных, ничего не значащих фраз; и на протяжении всей трапезы общались не больше, чем этого от них требовал придворный этикет. Окружающие, уже, разумеется, осведомлённые о произошедшей между монаршими особами конфронтации деликатно обходили эту тему стороной, делая вид, будто не замечают никаких странностей. Только Ратель позволила себе, со свойственной ей прямолинейностью, поинтересоваться, в издевательской, конечно, манере, у Харальда, почему тот больше не веселится в присутствии своей дорогой невесты, как это бывало обычно. Получив в ответ многозначительный взгляд конунга, она гаденько улыбнулась, довольная тем, что ей удалось его подколоть, и демонстративно отхлебнула из своего кубка. Сидящая в это время по другую руку от правителя Каттегата Ангелина покраснела от смущения, проклиная про себя вредную военную.
Ангелина снова зевнула. Закрыв глаза, она попыталась отвлечься от тягостных мыслей и, к счастью, вскоре она заснула.