— Мне-то? Да мне всего-то ничего. Семь месяцев, и все — январи.
— Семь месяцев?.. Почему январи?.. И тут дошло вдруг:
— Семь лет?!
Его странно искрящиеся глаза смотрели весело.
Мне стало не по себе, и я улыбнулся.
— Ну что, брат, побегу я, сейчас по ходу смена… Если что — спросишь. Фамилия — Журавлев, отряд — четырнадцатый. Если вдруг меня не выпустят — все может быть, — я пацанам своим цынкану за тебя, можешь на них положиться, мальчишки путевые…
Он скрылся за серой кучей, и уже вдалеке мелькнула его черная шапка.
Пришла смена.
Зайцев задержал внизу сменного, показал автоматом на КСП[8].
— Что это?
Снег на полосе был взрыхлен. Прикладом…
— Так было, товарищ сержант.
— А какого ты х… не доложил? А?.. Ну ладно, придем в батальон… На пост шагом марш! — скомандовал он сменному.
Мы шли гуськом по глубокому разрезу тропы. Впереди покачивалась спина Зайцева. Из-за плеча его вместе с лохмотьями пара вылетали слова:
— Лауров, я же все равно сделаю из тебя то, что надо! Я же тебя… Ты же у меня гнить будешь на полах! И я не я буду…
Из-за его плеча наплывал шестой пост. Часовой уже сошел вниз и стоял теперь на нижней ступени. И смотрел на нас. Это был Морев. Ветерок шевелил его светлый чубчик, брызжущий из-под ушитой аккуратной шапочки, во рту перекатывалась папироса.
Он, ни слова не говоря, шагнул навстречу помощнику и — резко выбросил руку в его лицо. Хрустный стук — сержант, взмахнув руками, повалился на меня, волосы его скользнули по моему подбородку. А Морев лениво выцеживал сквозь зубы:
— Ты, сержант! Ты опоздал на десять минут. Ты что, моей смерти желаешь? Чтоб я дембель свой не увидел?..
Зайцев потирал ладонью скулу, молчал; его толстые губы подрагивали.
— Неси, — сунул мне свой автомат Морев и зашагал вразвалку по тропе. Теперь впереди покачивалась его спина: пушистая новая шинель, перехваченная желтым ремнем.
Во дворе караулки он взял меня за рукав и отвел в сторону:
— Чека! Если я еще увижу, что ты разговариваешь с зэком — сгною, — очень спокойно сказал. И добавил: — Слишком ты рано связь начинаешь, отслужи сперва с мое.
Его шинель сильно оттопыривалась на груди. Он перехватил мои взгляд, полез за пазуху и протянул пачку «Беломора»:
— На. Будешь вспоминать, что был такой дембель Морев!
Я поставил заиндевелый автомат в пирамиду, присел у гудящей печки, прислонил оглохшие ноги к стене. На малиновой плите посвистывал пузатый чайник, а на столе лежали кульки, один был разорван и оттуда выглядывала конфета в яркой обертке. Тут же лежали пачки сигарет, чай и тяжелый на вид промасленный сверток. Наверное, сало.
Морев в расстегнутом хэбэ — видна была красная шерстяная кофта — сидел над всем этим. Ножом с разноцветной ручкой он открывал банку с джемом. Сапоги его стояли на кирпичах печки, от них валил пар. Рядом с Моревым сидел и курил собаковод Каюмов, остальных я еще не знал, призыв отличал по внешнему виду, по выражению лица…
Во дворе послышался слишком громкий голос помощника:
— Товарищ майор, за время несения боевой службы…
Сидящие вскочили и кинулись убирать со стола. Дверь отлетела — и в караулку шагнул комбат. Из-за плеча его выглядывало лицо с блуждающими глазами — помощник.
— Где начальник караула? — шатнул воздух голос комбата.
— Начальник караула в зоне, товарищ майор, — протиснулся из-за спины Аржакова голос помощника.
— Какого хрена он там делает? — Аржаков круто повернулся к Зайцеву — скрипнули сапоги, взметнулись полы шинели. — Задницу зэкам дает? — Морев успел натянуть сапоги, ловил пуговицы на груди, не сводя глаз с комбатовской спины. Аржаков крутнулся на месте, шагнул к печке и увидел брошенные между печью и стеной кульки, чай…
— Морев, — вкалывая глаза в солдата, проговорил комбат. Дыхание распирало его. — Я что тебе, подлецу, говорил в последний раз? Что я тебе говорил, отвечай!
— Что я вместо дома поеду в дисбат, — отвечал Морев, глядя на Зайцева.
Зайцев, стоя по стойке «смирно», толкнул меня локтем:
— Бегом во двор снег убирать!
Я выскользнул в приоткрытую дверь.
Яркость снега заломила глаза. Я запрокинул лицо в небо. Оно было гладкое и необъятное, с далеким смутным облачком. Где-то под ногами плыла земля…
Комбат с Зайцевым пошли проверять часовых. Морев, проводив их взглядом, полез на крышу — «разобраться» с часовым, проморгавшим комбата.
Солнце напрягалось из последних сил.
Уже темнело, когда закончился «съем» и фургоны тронулись в обратный путь.
— Спичек не найдется? — спросил я через решетку. Оттуда зашумело:
— Волки голодные, сидор забрали и еще спички вам дай!
— Стремные вы пассажиры, однако!
— Какой сидор? Кто забрал? — с трудом вставил я.
— Да это не он, Славик, этот молодой, — произнес кто-то.
— Какая разница, такой же станет! С ними по-человечьи, а они наглеют, псы е…
…Морев перегнулся через стенку вышки, смотрит по ту сторону маскировочного ограждения… с кем-то разговаривает… На столе перед ним — кульки, чай, сало… Комбат вкалывает глаза в бледного Морева…
Сумерки с прыгающими огоньками проплывают за бортом.