— Да, — сказал Кирилл. — Я шел в них из бассейна…
И рассказал, сам не зная зачем, свою историю.
Вода в кружке закипела; не выключая кипятильник из розетки, сапожник ловко перебросил его в другую кружку.
— Значит, он знает, где они.
— Да, — сказал Кирилл.
Сапожник сжал губы. Уголки его рта опустились вниз, отчего Кириллов собеседник сделался похож на угрюмого сома.
— Плохо.
О боже, подумал Кирилл. И здесь сумасшедшие; проклятые туфли, они самого меня сведут с ума… Встать немедленно и уйти…
И остался сидеть.
— Да ты вообще знаешь, что это такое — обувь?
Напротив Дома быта был гастроном с двумя буфетными стойками в углу. Там варили кофе и разливали водку; Кирилл поделился с сапожником половинкой несъеденного бутерброда.
— Не обязательно смотреть в лицо, ты посмотри, как человек идет… Как ставит ногу… Как у него стесывается каблук… Вот ты проносишь туфли, скажем, год — ив них сидит твоя душа. Запах, ритм… Ты идешь или они тебя водят? Почему Петр Первый сам себе сапоги сшил? Знал…
Кирилл переминался с ноги на ногу. Водки он не любил, а кофе в этом гастрономе отдавал желудями.
— Присмотрись к обуви… К любой… Особенно к той, что проработала хоть бы сезон… Она живая. А некоторые…
Сапожник хотел еще что-то сказать — и вдруг в ужасе уставился Кириллу за плечо; Кирилл поперхнулся кофе:
— Что?!
У прилавка стояла очередь, человека четыре. Высокий светловолосый мужчина в костюме и галстуке мелкого партработника покупал красное вино.
— Показалось, — глухо пробормотал сапожник. — Слушай, парень… Тебе эти туфли достались… правильно, наверное. Есть в тебе что-то… такое. Вот только он…
Сапожник замолчал. Откусил от Кириллова бутерброда, вытер губы указательным пальцем, с болезненным видом уставился Кириллу в глаза.
— Не отдавай их ему. Молчи, слушай… Покупать будет — не отдавай. Грозить будет — не отдавай… Они сами к тебе пришли, сами и уйдут, но ни продавать, ни дарить, ни отдавать их — никому! — нельзя. А ему — тем паче… они от него бегут, к тебе прыгнули, считай, от отчаяния…
— Как же…
— Как хочешь. Они счастье приносят. А если ты их отдашь — счастья тебе не видать вовек. Сгниешь в тоске, сопьешься.
— Может быть, вы…
— Эх, парень… Если бы ты их не надевал — я бы взял их у тебя… А так — нельзя. Они твои. Надень и носи.
— Кирюшка, да ты что, пил?!
— Я набойки ставил… На туфли…
— Да что за проклятие с этими проклятыми туфлями… Кирилл отчего-то вздрогнул.
— Мам, ты таких слов… не говори… Мало ли…
Он прошлепал в носках в комнату, к телевизору; сегодня «Что? Где? Когда?», несмотря на все странности и тревоги этого дня, он никак не мог пропустить, ведь сегодня…
Звонок в дверь.
— Не открывай! — крикнул маме. Поздно. Мама даже вопрос «Кто там?» считала невежливым.
— Добрый вечер, — послышался в прихожей знакомый прохладный голос. — Ничего, что я без предупреждения? Дело в том, что ваших соседей нет дома…
А туфли под зеркалом, подумал Кирилл тоскливо. Как я их бросил в сумке, так и лежат…
— Ну как мои туфли, нашлись? — осведомился визитер.
— Извините, — слышно было по голосу, что мама очень смущена. — Так получилось, что…
— Так получилось, что мы их не нашли, — сказал Кирилл, входя в прихожую.
Мама, кажется, на минуту потеряла дар речи. Кирилл мельком глянул на холщовую сумку, привалившуюся к обувному шкафчику; ткань явственно подрагивала, и оттого казалось, что Михаил Боярский на портрете шевелит усами.
Кирилл поднял голову — и встретился взглядом с голубоглазым.
— Мы не нашли их, — тихо повторил Кирилл. — Мне очень жаль. Вы можете пойти в бассейн и написать жалобу на гардеробщицу. Правда, она все равно не несет никакой ответственности…
— Простите, — мягко сказал визитер. — Как я понял, вы не намерены отдавать мне мою вещь? Мои туфли?
— А вдруг это не ваши туфли, — сказал Кирилл, поражаясь собственной наглости. — А вдруг вы просто узнали от гардеробщицы, что у меня пропали кроссовки… то есть… короче говоря, я прошу вас больше к нам не приходить.
Мама тяжело дышала за его плечом. Смотреть на нее сейчас Кирилл не осмеливался.
— Кирилл Владимирович, — визитер улыбнулся краешками губ, глаза его оставались холодными. — Вы напрасно верите всяким… людям, которых видите, между прочим, впервые. Которые пьют плохую водку и в алкогольном бреду рассказывают странные сказки… А вы ведь математик. Вам в сказки верить не пристало.
— Откуда вы знаете? — выдавил Кирилл. — Вам-то что за дело?
Визитер улыбнулся шире. Сунул руку во внутренний карман пиджака:
— Вот вам двести пятьдесят рублей, Кирилл Владимирович. За пару поношенных туфель — более чем достаточно.
— У меня нет ваших туфель, — шепотом сказал Кирилл.
— Триста? Четыреста пятьдесят?
И тогда взорвалась мама. Мама, тридцать лет проработавшая в советской школе, имела твердые представления о том, что дозволено, а что — нет.