— Давайте хотя бы просто поговорим, — как мог мягко сказал он. — Я ведь приехал поговорить.
— Не о чем нам с вами говорить. Я уже сказал все, что хотел и кому хотел.
— О да, — Поллак хохотнул. — Я слышал. Кстати, я еще и видел, как вытянулась физиономия Сандерса во время вашей краткой, но эмоциональной беседы.
Старик глянул на него затравленно.
— И все-таки, — резко посерьезнев, продолжил Поллак, — главного вы ему так и не сказали. Чем вам так насолила эта станция, что вы решили ее уничтожить?
— Станцию уничтожит Марс.
— Ну, это все слова. Под «Новой» вскрывается карман, и если купол не свернуть, то его в труху перемелет. Я это знаю, вы это знаете. Бездействие тоже может быть активным…
— Вы для этого приехали? Читать морали и оглашать банальности?
Поллак осекся, сбитый с толку неожиданно злым и резким тоном собеседника, но решил не упускать инициативу.
— Я приехал спасти восемьсот тонн ценного оборудования и одну человеческую жизнь.
Он сказал и тут же понял, что ошибся. Сощуренные выцветшие глаза смотрели на него холодно, как на таракана.
— Восемьсот тонн оборудования. — Цвиллинг произнес это со странной интонацией, будто цитируя неведомый текст. — Сорок шесть лет работы. Одна никчемная жизнь. Чувствуете, как снижается уровень ценности?
— Вы напрасно…
— Помолчите, Андраш. Странное дело: ни Администратор Сандерс, ни Земля не удосужились спросить, зачем я это делаю. Удивительно. Может, они попросту знали причину? Знали, отчего у этого маразматика Кастора Цвиллинга случился срыв? Почему старый пердун сидит на ледяном супергейзере и не желает слезать? Может, потому, что старый Кастор Цвиллинг слишком старый? Он износился, бедный лысый марсианин, и ему пора на свалку истории, к боевым треножникам! К черту Кастора Цвиллинга! Давайте спасем хотя бы ценное оборудование, которого восемьсот тонн! И поэтому к экстремисту отправляют лучшего друга всей планеты, Андраша Поллака, чтобы уговорить его уладить дело миром!..
— Хватит! — заорал Поллак, теряя контроль. — Я не понимаю, что вы несете!
— Прекрасно понимаете, Андраш, просто не хотите осознавать! Карман вскрывается очень вовремя, Сандерс давно уже точит на меня зуб! Вы разберете станцию, а потом ее построит кто-то другой — помоложе, поглупее, посговорчивее! И все кончится! Это!.. Это…
Он вдруг с задушенным всхлипом потянул воздух и, выронив револьвер, неловко полез за пазуху. Поллак бросился вперед, совершенно не представляя, что делать.
Старик неверным движением извлек трубочку с мелкими двухцветными капсулами и принялся откупоривать ее над трясущейся ладонью.
— Ничего, ничего… Сейчас пройдет…
Закинув наконец таблетки в рот, он прошаркал к стене и, тяжело привалившись плечом, в два приема сполз на пол. Казалось, морщины на длинном бледном лице стали глубже, состарив его еще сильнее, и тускло отсвечивала огромная восковая лысина, покрытая крупными бисеринами пота. Повисла тишина.
— Кастор, — тихим, дрожащим от напряжения голосом позвал Поллак, навалившись на стекло. — Впустите меня.
— Это не нужно. Просто дайте мне пару минут…
Донеслось негромкое деловитое жужжание. Из бокового коридора за спиной Цвиллинга выкатился передвижной медицинский модуль, похожий на старомодное инвалидное кресло. Старик вытянул руку, и суставчатый манипулятор змеиным движением ужалил его под локоть.
— Не думал, что они могут покидать медицинскую зону, — пробормотал Поллак.
Цвиллинг бросил в его сторону насмешливый взгляд.
— Это моя станция, — отозвался он вновь окрепшим голосом, с отчетливой ноткой гордости. — И это мои роботы.
Он посидел на полу еще немного, а потом, держась за стену, перебрался в кресло. Там старик запрокинул голову и замер. Только правая рука рассеянно, как собачий загривок, оглаживала подлокотник. Поллак поднял упавший стул и снова оседлал его.
— Вас хотят отправить на Землю? — спросил он.
— Даже не знаю, — отозвался Цвиллинг, не открывая глаз. — С одной стороны, это слишком дорого. С другой, останься я здесь, последствия могут оказаться неприятными… для определенных лиц. На месте Сандерса идеальным вариантом было бы дать мне закончить. Но ему нужна станция.
— Какие еще неприятные последствия? Для кого?!
— Андраш… Бросьте притворяться слабоумным. Это вам не идет. Взгляните сами: Марс, станции, Пояс. Неужели никогда не представляли, чем все это кончится?
Поллак честно задумался.
— Ну, как же… — начал он осторожно. — В конце концов экологи найдут способ высадить растительность, запустят полноценный цикл. Почва, озера. Города. Все то, что в дефиците на старой Земле. Часть тамошнего населения отправится сюда. Здесь будет жизнь, уже не загнанная под купола — настоящая. Марсианская.
Сухие тонкие губы старика сложились в сардонической усмешке.
— Вы забываете, что такое власть. Даже выйдя в космос, дотянувшись с грехом пополам до соседней планеты, государства Земли так и не нашли общего языка. До сих пор, как и сто лет назад, каждое держит фигу в кармане против остальных. И наш Сандерс в общем-то не лучше. Конечно, он бывший астронавт, но за сорок лет человек меняется… Когда здесь вырастут города, вряд ли Администратору будет нужна гиря на ноге в виде третьего камня от Солнца. И это, будьте уверены, не понравится Земле. Я точно знаю, что случится. Отсюда слишком дорого возить ресурсы. Даже буксировка астероидов из Пояса обойдется чуть ли не дороже их собственной стоимости. Часть населения, говорите? У старой Земли только один выход — всеобщее переселение. А мы тем временем уже начинаем потихоньку плодиться, Андраш. Нам тесно в куполах. Не думаю, что Марс сразу станет райским уголком, но как только на поверхности можно будет выращивать злаки и свободно ходить без масок, население подскочит в десятки раз. Известно, в экстремальных условиях человек размножается особенно активно. Не удивлюсь, если за три-четыре поколения мы основательно заселим планету. Но это будет потом, если вообще будет. А гораздо раньше начнется первая в истории человечества межпланетная война. Война загнившей метрополии с зазнавшимися колонистами. Не в первый раз и, поверьте, далеко не в последний.
Поллак выбил на спинке стула замысловатую дробь и с силой потер ладонью подбородок. Все-таки плохой я переговорщик, подумал он, изо всех сил стараясь сохранить бесстрастное лицо.
— Вы… далеко заглядываете. Оставим пока в стороне мое отношение к вашим выкладкам. Но мне все равно непонятно, почему за эти высказывания вас должны высылать с планеты или желать вам смерти. Всего лишь версия, и вполне промарсианская, кстати…
— Не всего лишь версия, а крайне вероятный сценарий развития событий! И вы неверно оценили мою точку зрения. Во-первых, я очень надеюсь не дожить до начала войны. А во-вторых, мне равно противны обе стороны. Лично я хотел бы одного — увидеть, как моя станция сбросит купол и начнет спокойно превращаться в город. Спокойно! Направлять, оберегать, вовремя отступать и строить прозорливо, учитывая все возможные ошибки. Я создал этот купол. Я прожил в нем жизнь, и у меня нет никого и ничего кроме. Это моя территория. И я полагал, что могу говорить здесь все, что хочу, не оглядываясь. Но Сандерс счел мои речи несвоевременными. Что ж, он знает мой ответ. Лучше пусть будет Марс без «Новы». И — да, я эгоист. В мои годы это можно себе позволить… Вы меня слушаете?
— Да, конечно, — как ни в чем не бывало отозвался Поллак.
Только что он заметил, что в местах соединения массивного стекла со стеной выступают едва заметные губки из плотного полимера. Динамическая герметизация. А это могло означать, что стекло на самом деле — дрерь, способная при необходимости убираться в стену или потолок. И поэтому… Он не дал себе додумать, понимая, что молчание может оказаться подозрительным.
— Я понял, что вы эгоист. Но вы еще и ценный эгоист, Кастор. Вы не допускаете мысль, что все может оказаться не так плохо? Такой специалист, как вы, может пригодиться, пусть и не в качестве смотрителя станции…
Не важно, что говорить, — пусть просто слушает, думал Поллак. Главное, чтобы он не заблокировал аварийное обращение к системе. Наверняка закрыты средства управления внешними шлюзами, да и не удалось бы отдать команду снаружи — компьютер воспринимает только сигналы с территории станции. Да, но я-то уже внутри… Десять лет назад был изменен распорядок действий в чрезвычайных ситуациях. Теперь в случае нарушения целостности купола здания больше не герметизируются, как это было в самом начале. Вместо этого автоматика должна открыть все внутренние люки, а населению предписывается получить дыхательные маски в аварийных хранилищах, расположенных у входов. За оболочкой купола следят датчики, однако на случай их отказа поднять тревогу может лицо руководящего ранга. Например — начальник экспедиторской службы, со своего личного терминала.
— Для вас Марс — это противник, хитрый, упорный, слабо поддающийся пониманию, — говорил тем временем Цвиллинг, выпрямившись в кресле. — Он строит каверзы, вы их преодолеваете. Это противостояние длится уже почти полвека. А для меня эта планета давно стала живым существом. Я первый ступил на ее поверхность. Я люблю ее больше, чем можно любить женщину. Я построил первый купол. И вот теперь я должен наблюдать, как все валится в тартарары. Мне стыдно, Андраш. Я думал, что подарю Марсу жизнь, которой у него не было, может быть, никогда. А станция оказалась первым метастазом, предвестником крови, горя и смерти. Как я могу теперь ходить по этой планете?..
Интересно, может ли старик управлять станцией или для этого нужно быть у главного пульта? И что, если это все-таки не дверь? Придется рискнуть. Поллак привстал, словно пытаясь устроиться на стуле удобнее, и незаметно снял с пояса терминал. Старик еще продолжал говорить, что-то совсем уже невыносимо возвышенное, когда Поллак, набрав ощупью код тревоги, утопил клавишу. Он ждал, чувствуя, как на лбу выступает испарина, а потом коротко мигнул свет, с потолка раздался механический голос, и стекло, с натугой дернувшись, поползло вверх, обнажая выступы нижней кромки.
Поллак вскочил, отшвырнув стул. Медленно росла щель над полом. Вот она стала с ладонь, с две ладони… Он прыгнул, выставив руки, как ныряльщик. Прокатился на животе по полу, сильно ударился плечами, но продрался на другую сторону, чувствуя, как расползается ткань на плечах. Оскальзываясь, вскочил. Старик еще ничего не успел понять — прошло всего несколько секунд, — и Поллак с размаху впечатал ему в шею присоску мини-инъектора, спрятанного на запястье.
Какую-то долю секунды они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец Цвиллинг потрясенно и очень отчетливо произнес: «Schweinehund!», и глаза его закатились.
В отсеке малого конвертоплана было тесно. Видимо, предполагалось, что в полете пассажиру положено сидеть, а после посадки организованно, мелкими шажками, двигаться на выход. Сейчас, впрочем, пассажир был всего один. И усидеть на месте он был просто не в состоянии.
«Почему так долго?» — вновь всплыла раздраженная и донельзя глупая мысль. Сандерс понимал: ожидание, возможно, только началось. Неизвестно, о чем сейчас говорят эти двое, и узнать нет никакой возможности. Он сам, опасаясь датчиков станции, велел Поллаку не брать ничего, кроме штатной рации.
На Земле Администратор весил бы сейчас не меньше полутора центнеров. Некогда стройное тело астронавта за тридцать лет на поверхности превратилось в обрюзгший цеппелин. Он усилием воли заставил себя остановиться и медленно повернулся в проходе, перебирая руками по спинкам кресел.