Талбот вяло дернул ладонью в прощальном жесте. Выключил свет и покинул комнату.
Столько людей хотят отговорить его! Он может понять тех, кто хотел бы, чтобы Талбот отрекся от бессмертия в их пользу. Но что делать с теми, которые уверены, что разработки Хобба — не награда, а угроза?
Как бы ни был лично неприятен ему священник Картер, какими бы странными ни казались слова ночного гостя, представившегося журналистом Престоном, — они ведь ничего не хотели для себя лично. Тогда почему? Все это нужно хорошенько обдумать. Может, в бессмертии действительно скрывается какая-то тайна, которой не должен коснуться человек? И Хобб, сознательно или нет, завлекает Талбота в ловушку?
Выйдя в холл, он подошел к телефону. Старчески кряхтя, нагнулся, вновь воссоединил розетку и вилку и набрал номер своего водителя:
— Питер? Вы спали? Извините, что разбудил. Да, вы нужны мне именно сейчас. Нет, со мной все в порядке. Вернее… Конечно, не в порядке!
Автомобиль, едва слышно урча двигателем, мчал его сквозь ночь. Мой автомобиль, подумал Талбот, моя крепость на колесах. Уютный мобильный мирок, иногда помогающий спастись от давления того, что меня окружает, не хуже, чем надежнейший из домов.
Но этой ночью я не имею права прятаться.
Ночной город плескался вокруг разноцветным морем. Вот остался позади сумрачный деловой центр, уснувший в ожидании нового рабочего дня. Промелькнули кварталы развлечений, шумные, нагловато-броские, предлагающие включиться в сумасшедшую гонку: лишь бы успеть отхватить по максимуму. Нет, если ему и суждено найти ответ, то не здесь. Лучше свернуть вот сюда, на тихие улочки, ведущие к выезду из города. Глядя в окно и видя, как меркнут оставшиеся за спиной гирлянды ночных огней, Талбот почувствовал нестерпимое желание стать хотя бы на миг частью этого незнакомого ему района.
— Остановите машину, — велел он. — Я выйду.
Мне нужно прогуляться. Свежий воздух, звездное небо над головой… Может быть, так мне будет проще принять решение?
— Вы уверены, мистер Талбот? — спросил водитель. — А если…
Писатель помотал головой.
— Очень маловероятно, Питер. Кто я здесь, на этих улицах? Еще один прохожий. Не то спешащий домой служащий, не то вышедший на прогулку прожигатель жизни. Нет, сейчас никто не узнает во мне того самого Талбота.
Он с тяжелым вздохом вылез из машины. Вот и еще одна гирька на весы принятия решения — старость подкралась незаметно, точно опытный вор, и постепенно крадет у него все: здоровье, приятный внешний вид, способность трезво рассуждать. Ну да ладно.
Талбот медленно побрел вдоль по улице. Здесь, почти на окраине, воздух был чище, и небольшие кафе, ресторанчики, магазинчики, теснившиеся по обеим сторонам от дороги, не могли своим неоновым светом помешать увидеть звезды.
Нужно было уехать в лес? Построить хижину, стать отшельником, учиться смотреть в глубь себя в надежде найти единственно верный ответ на вопрос, которым задавалось человечество с того момента, как осознало свою смертность?
Точно… И умереть, так и не приняв никакого решения. Нет, бегство — не выход.
Бегство никогда не может быть выходом, потому что если то, от чего ты бежишь, решилось всерьез взяться за тебя — скрыться будет попросту невозможно. Оно просочится сквозь всяческие преграды, заморочит голову любому сторожу, как бы умен и искушен он ни был, обойдет все ловушки.
Нет, я не буду бежать. К утру я выберу между «да» и «нет», как и подобает человеку. Потому что человек — не просто двуногое и лишенное перьев существо, как пошутил когда-то Платон. Человек — это тот, кто способен лицом к лицу встретиться с выбором и совершить его, не боясь ни внутренних страхов, ни неодобрения других людей.
Талбот вдруг почувствовал необычный прилив сил. Он распрямился, с удовольствием похрустел затекшими во время езды в автомобиле мышцами. А ведь хорошо, черт возьми!
Он улыбнулся, так легко и светло, как не улыбался уже многие годы.
Хотя бы за это стоит поблагодарить тех людей, что приняли решение в мою пользу. Они позволили мне вновь почувствовать себя чем-то значащим, стоящим, способным что-то изменить. Снова ощутить себя человеком, а не пешкой, песчинкой, мыслящим тростником…
Люди не могли подсказать ему правильного ответа. Писатель понял, в чем тут дело: он не имел права переносить тяжесть решения на чужие плечи. Все правильно: они избрали Талбота для того, чтобы он сам нашел для них ответ. У них, кто бы ни прятался за этим безликим «они» — нашедшие секрет бессмертия ученые, принявшие решение о присуждении ему вечной жизни эксперты или человечество в целом, — не было никакого рецепта. И все они надеялись, что Талбот подскажет, как поступать. Они не могли ничем помочь избранному кандидату в бессмертные.
Талбот поднял голову и посмотрел вверх, в бесконечное чистое небо. Как нарочно, ветёр разогнал облака и бесчисленные звезды, рассыпавшиеся по черному хрусталю небосвода, переливались в вышине. Луна улыбалась ленивой ухмылкой того, кто знает ответ, но не скажет. Не скажет никогда. Потому что ты здесь, а она — там, в недосягаемой дали.
Подул холодный ветер. Талбот поежился.
Нет, небо тоже не поможет. Если бы небо могло помочь людям, оно вмешалось бы уже давно. Не через говорящих загадками пророков и тех, кто объявлял себя наследниками божества. Нет, оно должно было бы, как подобает настоящему отцу, взять нас за руку и вести за собой. Не только наказывая за проступки, но и хваля за достижения. Не только избранных, но всех, какими бы ни были, потому что действительно любящие родители любят всех своих детей и желают блага каждому из них. Не отбирая у людей права совершать ошибки, но всякий раз четко и ясно показывая и объясняя, что так делать нельзя.
Навстречу по улице шел мальчишка лет двенадцати. Невысокий, в растрепанных синих джинсах и обвисшей красной спортивной куртке. Шапки на нем не было, и волосы мальчишки, давненько не общавшиеся с расческой, смешно топорщились в разные стороны.
Мальчик шел пригнувшись, втянув голову в плечи, чтобы куцый воротник куртки хотя бы немножко прикрывал озябшие уши. Его взгляд блуждал, словно выискивая что-то на грязном асфальте, и поэтому мальчик едва не столкнулся с Талботом.
— Извините, — буркнул он, намереваясь спешить дальше.
— Да ничего, — рассеянно ответил писатель. — Хотя, впрочем… Может быть, ты мне поможешь?
— Ну, чего еще? — Парнишка остановился и хмуро посмотрел на Талбота из-под растрепанных волос.
В его взгляде отчетливо читалось: не видишь, я тороплюсь? Спрашивай живее и иди своей дорогой!
— Я, кстати, не местный, — добавил мальчик. — Так что если вы, мистер, хотите спросить про то, как вам лучше куда дойти, я вряд ли чего ценного отвечу.
— Да нет же, нет, — торопливо перебил его Талбот. — Я совсем другое хотел узнать. Вот если бы тебе предложили выбирать — стать бессмертным или не становиться, что бы ты ответил?
Мальчишка глянул на стоявшего перед ним человека, как на сумасшедшего.
— С вами все в порядке, мистер? — осторожно спросил он, сделав пару шагов назад. — Кажется мне, вы кому-то не тому такие вопросы задаете. Бессмертие! Ишь чего придумали! Я в новостях слышал, какому-то мужику счастье такое привалило: бессмертным стать. Найдите его и допрашивайте, а я, пожалуй, домой пойду.
Он мгновенно развернулся и пошел, почти побежал в темноту одного из многочисленных проулков, словно щупальца от тела спрута разбегавшихся по сторонам от улицы, по которой шел Талбот.
Устами младенцев глаголет истина, горько усмехнулся Талбот. Но как быть, когда младенцы отказываются отвечать? Не хотят или не могут поделиться своей истиной? Что делать? Не кричать же ему вслед: это я, я тот самый мужик, которому, если верить твоим новостям, мальчик, привалило счастье! Чего доброго, окончательно решит, что я сбрендил.
Талбот нашарил в кармане телефон, закоченевшими пальцами потыкал в кнопки. Хвала небесам, водитель отозвался сразу же.
— Питер, — сказал Талбот.. — Заберите меня отсюда. Едем домой.
Полицейские продолжали честно выполнять свой долг. Автомобиль Талбота остановили. Седой грузный офицер, похожий на пожилого медведя, неторопливо, вразвалку подошел к машине, аккуратно посветил фонариком и, узнав пассажира, махнул рукой, позволяя проезжать.
Я тоже похож на медведя, горько подумал Талбот. Засиделся в своей берлоге, сначала заматерел, затем постарел. Отвык быстро принимать решения в надежде на то, что мой статус позволяет мне не думать, а просто делать. И вот, когда я получил то, что считаю честно заработанным, я не знаю, как мне с этим поступить. Стою посреди леса, верчу головой направо-налево, ищу подсказки, которой нет.
Хотя… Ответ всегда был во мне, и я прекрасно это знал. Только боялся себе признаться.
Ссутулившись, сунув руки в карманы пальто, Талбот медленно поднялся по ступеням к двери. Накрыл ладонью дверную ручку, задумчиво погладил благородную бронзу. Хорошо быть бронзой — ей не нужно думать о вечности.
И все же я знаю ответ.
Он открыл дверь, стряхнул с себя пальто, повесил его на вешалку.
Да, он знает ответ, и ответ этот прост. Кто-то должен быть первым. Иначе слова останутся лишь словами. Можно сколь угодно долго рассуждать, но так и не постичь сути. Можно гадать до бесконечности, превратятся ли обретшие бессмертие люди в лишившихся цели старцев, вечно брюзжащих о том, что раньше все было лучше, и не способных не то что добиться результата — даже наметить цель собственной жизни; или, напротив, человек долгоживущий станет навеки счастлив. Все это не более чем наивные попытки прогноза, сравнимые с предсказаниями астрологов и хиромантов.
Что могут сказать человечеству о бессмертии те подопытные, которым посчастливилось обрести вечную жизнь? Случайные люди, пошедшие на эксперимент лишь ради денег, как могут они ответить на один из важнейших вопросов бытия?
Он примет предложение. Сделает первый шаг в неизвестность. Люди, которые выбрали его, ошиблись лишь в одном. Бессмертие — не награда. По крайней мере, для него. Для Талбота пропуск в вечность — это долг. Крест, который ему предстоит нести всю оставшуюся жизнь. Теперь он обязан поведать прочим о том, чем же на самом деле может обернуться для них возможность не умирать. Если там, в бессмертии, он обнаружит благо — что ж, он расскажет людям о нем. Если же жизнь вечная окажется адом — он откроет всем глаза на этот ад. В конце концов, он ведь был писателем…